Ну, есть бесспорно великие имена в латиноамериканской прозе — это Маркес, это Хуан Рульфо с романом «Педро Парамо» (абсолютно великий роман, может быть лучший латиноамериканский). Вот Кортасара я не могу включить в это число, потому что Кортасар замечательно придумывает приёмы, а ткань его прозы тоже мне кажется мёртвой. Ну, ничего не поделаешь. Я не могу спокойно читать ни «Модель для сборки», ни «Игру в классики», потому что всё нанизано на замечательные приёмы, а герой всё время любуются собой, и я ничего не могу с этим сделать. Все эти тексты по своей энергетике, изобретательности, точности не дотягивают до «Осени патриарха», даже ни до одной страницы «Осени патриарха». Вот здесь я должен признаться, что я солидарен с Евтушенко, который сказал, что лучше «Осени патриарха» в XX веке ничего не написано. Это действительно великий роман, абсолютно!
«Пересмотрел «Утомлённых солнцем» и снова отметил для себя, что это добротно снятое кино, сильная и хорошо сыгранная драма (при том, что отношение к Михалкову не дружественное). Возможно, вы не разделяете мою оценку этого произведения, но даже в этом случае трудно отрицать контраст между оригинальной историей и её продолжением: чудовищная фальшь, ненатуральная игра, картонность, грубая, пришитая к сюжету идеология. Что случилось с Михалковым?»
Понимаете, во второй части этого продолжения — в «Цитадели» — было два эпизода, в которых мне почудился прежний Михалков. Вот если бы он снял одну картину, в которой были бы эти два эпизода, а именно возвращение Котова, его сон в этой бане, его разговор с Ильиным, а потом вот эта сцена, когда солдаты толкают машины и засыпают в процессе, и потом камера панорамирует на небо, — это прежний Михалков, это два великих эпизода. Всё остальное, конечно, никакой критики не выдерживает. Вот если бы только эти два эпизода остались — возвращение Котова и его понимание, что он не нужен больше, что он вернулся, а продолжения жизни для него нет, — это было бы грандиозно.
Михалков разучился вовремя останавливаться. Мне кажется, что около него раньше были люди, которые как-то его корректировали: покойный Павел Лебешев, отошедший как-то от него Александр Адабашьян, чей прекрасный вкус очень чувствуется в раннем Михалкове. Но в любом случае у меня есть ощущение, что есть неумение вовремя остановиться. И, конечно, страшные недостатки сценария. Хичкок говорил: «Для хорошего фильма нужны три вещи: сценарий, сценарий и ещё раз сценарий». Я боюсь, что здесь именно вот эта проблема. Ну и потом, всё-таки когда человек перестаёт как-то фильтровать себя, когда он начинает считать себя истиной в последней инстанции, он не может остановиться, он перетягивает каждый кадр. Ну посмотрите, как нечеловечески затянут фильм «Солнечный удар». У меня когда-то была рецензия, которая называлась «Тяжёлое дыхание» (по аналогии с «Лёгким дыханием» Бунина, по контрасту с ним). Тяжёлое, одышливое дыхание.
«Как бы вы оценили поэзию Джима Моррисона?»
Я вообще не очень люблю поэзию Джима Моррисона. Мне нравится его музыка, его группа. Я считаю, что «Doors» — это группа абсолютно великая. Но музыкальнее он мне кажется интереснее, чем поэтически (такие прелестные фразы, типа: «Нам нужны роскошные и золотые совокупления»). Мне кажется, что сама эта фигура избыточна, демонизирована, преувеличена. И я много встречал подражающих ему, косящих под него молодых людей, безумно претенциозных. Ну, такой культ смерти довольно скучный. Я не очень это люблю. Мне интересен Моррисон как музыкант.
«Лежу в больнице с пневмонией. Чем книжным ускорить выздоровление? Спасибо. Сергей». Серёжа, отвечу вам ровно через три минуты.
НОВОСТИ
― Ну что, продолжаем разговор. Редакторы убежали встречать Лазарчука, а я отвечаю на вопрос… А вот и Лазарчук! Здравствуй, Андрей Лазарчук! 35 вопросов ожидают тебя. Садись в это кресло. Я сначала отвечу всё-таки на вопрос: «Лежу в больнице с пневмонией. Чем книжным можно ускорить выздоровление? Спасибо. Сергей».
Серёжа, во-первых, выздоравливайте. Во-вторых, книги — это не единственная возможная терапия. И дай бог, чтобы вас правильно лечили. Но вас интересуют книжки. Борис Виан — абсолютно любые тексты на моей памяти всегда ускоряют выздоровление. Джозеф Хеллер — любые книжки абсолютно, но больше всего роман «Что-то случилось». Вот Лазарчук гнусно хихикает. Кстати говоря, вот и Лазарчук очень ускоряет. Я рад, что он пришёл. Я помню, что я несколько раз при сильном насморке читал «Опоздавших к лету», и эта книга настолько меня всегда как-то заводила, что я про насморк и забывал. А особенно рекомендую вам «Жестяной бор», который мне представляется лучшей оттуда главой. Можно ли их читать поврозь? Можно совершенно.
Мне сегодня подрали книгу, которая, я думаю, никому не поможет, может быть, выздороветь (а может, и поможет, не знаю), но она многих здоровых встряхнёт. Это книга Кирилла Волкова «Несерьёзная книга об опухоли». Кириллу было 28 лет, когда он узнал, что у него опухоль мозга. В 29 он умер, Царствие ему небесное. Он за год написал эту книгу. И я думаю, что это потрясающая книга. И маме его, которая это собрала, я передаю свою самую горячую благодарность за то, что она мне это принесла. Эта книга, во-первых, многим здоровым поможет перестать жаловаться, а во-вторых, вообще она о смысле жизни, о каких-то главных вещах. И поскольку это голос из очень тёмного, очень мрачного пространства, и голос очень жизнеутверждающий, здоровый и ясный, мне кажется, это из тех книг, которые очень укрепляют веру во всякие прекрасные вещи.
А теперь мы приветствуем Андрея Лазарчука. Это тот редкий случай, когда я в студии не один. Но, имея любимого писателя в Москве, разумеется, грех его не спросить. С вашего позволения я сначала задам вопрос от себя лично: что происходит с новым романом, и когда мы будем его читать?
А. Лазарчук― Первая книга вышла уже и продаётся достаточно активно.
Д. Быков― Как она называется?
А. Лазарчук― «Соль Саракша».
Д. Быков― Нет, я интересуюсь «Московским гриппом» пока.
А. Лазарчук― А, извини, это ещё пишется.
Д. Быков― И сколько ещё будет писаться?
А. Лазарчук― Ты знаешь, это непредсказуемо. Эта вещь пишется с 1999 года.
Д. Быков― А можно сказать, что это за жанр по крайней мере?
А. Лазарчук― Роман дороги, наверное.
Д. Быков― Умеешь ты ответить красиво и загадочно. Что про «Соль Саракша» можно узнать? Ваша последняя совместная книга с Успенским.
А. Лазарчук― Наконец вышла. Первая книжка вышла две недели назад.
Д. Быков― А вторая?
А. Лазарчук― Вторая — где-то в мае. Третья — очевидно, в сентябре.
Д. Быков― А почему три? Там же было две.
А. Лазарчук― А там, Дима, три. И ты, небось, ещё последнюю-то и не читал?
Д. Быков― А где? Нет конечно. А что это за третья?
А. Лазарчук― А, я тебе не посылал, значит.
Д. Быков― Ну расскажи тогда.
А. Лазарчук― Это завершающая часть трилогии, которую мы с Мишкой придумали, так сказать, разбросали по эпизодам. А потом случилось то, что случилось…
Д. Быков― То есть третью часть ты дописывал один?
А. Лазарчук― Третью часть я дописывал один.
Д. Быков― А как она называется?
А. Лазарчук― Она называется «Стеклянный меч».
Д. Быков― Для тех, кто не знает: трилогия «Весь этот джакч» является упражнением на темы «Обитаемого острова», как бы такая альтернативная его история.
А. Лазарчук― Не альтернативная, а параллельная.
Д. Быков― Параллельная, да. Конечно, не могу тебя не спросить: как ты относишься к экранизации?
А. Лазарчук― К той?
Д. Быков― К той.
А. Лазарчук― Плохо.
Д. Быков― Понял, спасибо. Андрюша, вопрос Андрея тоже, тёзки твоего: «Где обещанная русская утопия?»
А. Лазарчук― Этот роман дороги — он, по идее, и есть русская утопия. Но дописываться он будет, наверное, ещё ряд лет.
Д. Быков― А можно объяснить, что ты вкладываешь в понятие «русская утопия»?
А. Лазарчук― Россия, в которой хорошо жить.
Д. Быков― Как ты её себе рисуешь?
А. Лазарчук― Вот напишу — и все узнают, как я её рисую. В трёх словах я не смогу это выразить.
Д. Быков― Я понимаю. Устраивает ли тебя утопия, скажем, Хольма ван Зайчика, утопия Ордуся?
А. Лазарчук― Нет.
Д. Быков― Почему?
А. Лазарчук― Не знаю. Мне там неуютно, мне там беспокойно.
Д. Быков― Тут, кстати, сразу же вопрос Кирилла: «Что вы можете сказать о последних произведениях Рыбакова?» Видимо, имеются в виду «Звезда Полынь» и сопутствующие.
А. Лазарчук― Так, «Звезда Полынь» — это…
Д. Быков― Ну, где спецслужбы вместе с учёными…
А. Лазарчук― Разрабатывают звездолёты.
Д. Быков― Да.
А. Лазарчук― Поскольку Славе я это сам говорил в лицо, то могу сказать и вслух. Мне эта вещь активно не понравилась своей плакатностью и картонностью. То, что у него было всегда очень сильной частью творчества, — он отлично выписывал характеры, это было вообще что-то сверхъестественное. Здесь он либо не смог, либо не захотел, либо материал не позволил. Вот так вот. Поэтому, к сожалению, хотя и интересно читается, но абсолютно не заводит.
Д. Быков― Вопрос Всеволода: «Что вы можете сказать о моде на попаданцев?»
А. Лазарчук― Ничего! (Смех.)
Д. Быков― Нет, ну всё-таки?
А. Лазарчук― Ничего цензурного я сказать про это не могу.
Д. Быков― Нет, а чем эта мода объясняется?
А. Лазарчук― Я не знаю. Есть попаданцы и есть зомби.
Д. Быков― Это две моды.
А. Лазарчук― Две моды. Откуда они взялись и почему они модные, какой в них смысл, какую находят прелесть — я не понимаю. Среди попаданческих романов на самом деле попадаются иногда и хорошие, но это очень большая редкость. Господи, вылетела из головы фамилия… «Византийскую тьму» кто написал?