Д. Быков― Потому что это им нужно, понимаешь. Потому что скучно же иметь дело с неинтеллектуальной игрушкой.
А. Лазарчук― Вот! То есть это будет обязательно.
Д. Быков― То есть он востребован? А всё, что востребовано…
А. Лазарчук― Не потому, что он востребован, а потому, что он возможен.
Д. Быков― Ну как же он возможен? Как ты оцифруешь свободную волю?
А. Лазарчук― Ты знаешь, никто не пытался ещё. Может быть, она не свободная воля, а бросок кубика.
Д. Быков― Ох, господи, какой ужасный взгляд на вещи! Вот это взгляд врача, в чистом виде.
А. Лазарчук― «Патанатома» скажи ещё.
Д. Быков― Совершенно верно. Тут, кстати, многие спрашивают (Булгаков, Чехов, Лазарчук — «Гомер, Мильтон и Паниковский»): «Чем объясняется наличие большого количества врачей в литературе?»
А. Лазарчук― Потому что приходится очень много писать от руки, писать точно и так, чтобы не было возможности понять двусмысленность. Либо наоборот — написать так, чтобы…
Д. Быков― Чтобы вообще уже не понял никто.
А. Лазарчук― Да, чтобы скрыть свою мысль и чтобы никто не подкопался.
Д. Быков― Помнишь, как Стругацкий говорил: «Писать надо либо о том, что знают все, либо о том, чего не знает никто».
А. Лазарчук― По-моему, это не он. Это он кого-то цитировал.
Д. Быков― Может быть. Но формула совершенно замечательная.
«Что вы думаете о сценарии Леонова «Бегство мистера Мак-Кинли»?»
А. Лазарчук― Сценарий я когда-то прочитал с удовольствием, а фильм я посмотрел без удовольствия.
Д. Быков― Ну, сценарий ты прочитал, потому что он был напечатан в книге «Нефантасты в фантастике».
А. Лазарчук― Да.
Д. Быков― Совершенно верно. А ты веришь в перспективу этой заморозки?
А. Лазарчук― Нет, заморозка — это слишком просто. Вот такая заморозка, как мы её понимаем, то есть берётся тельце и погружается в жидкий азот, — это невозможно.
Д. Быков― А как?
А. Лазарчук― Ну как? Создаются специально нанороботы, которые вводятся тебе в переносное русло. Они расползаются по твоему организму, они его запоминают. Они его консервируют, а потом воспроизводят.
Д. Быков― Замечательный вопрос про «Старшего брата Иешуа». Пишет Лидия, что теперь она понимает, как всё было на самом деле, цитируя Томаса Манна, разумеется. «Сами ли вы придумали эту версию или позаимствовали из какого-либо источника?»
А. Лазарчук― Нет, я не придумывал версию. Поскольку я довольно много почему-то вдруг начал читать на эту тему, версия родилась сама.
Д. Быков― Ты можешь тогда рассказать эту версию? Потому что есть люди, которые не читали роман.
А. Лазарчук― Версия состоит в том, что Иешуа был действительно царским сыном и в перспективе царём Иудейским, которого в очень опасное время (там назревали события покруче гражданской войны) поместили, так сказать, в надёжные руки приёмных родителей.
Д. Быков― То есть, условно говоря, к Марии и плотнику?
А. Лазарчук― Да, к Марии и Иосифу. И он, собственно говоря, у них вырос как родной сын, не был долгое время раскрыт. А потом, когда пришла пора ему, что называется, брать власть, он…
Д. Быков― Обзавёлся «рыболовным кружком».
А. Лазарчук― Он обзавёлся «рыболовным кружком», да. Меня всё время спрашивают: «Ну как? Вот царь, он уже пришёл, он уже в столице, его уже все признают. Почему же он не брал власть-то?»
Д. Быков― Ну и как ты на это отвечаешь?
А. Лазарчук― Вот никак. Я на это никак не отвечаю. Так случилось.
Д. Быков― Нет, это вечный вопрос про Христа: он же мог спастись, но не спасся.
А. Лазарчук― Очевидно, он не мог использовать то, что досталось «мне от тебя».
Д. Быков― То есть он по моральным соображениям, а не по каким-то внешним причинам?
А. Лазарчук― По моральным соображениям.
Д. Быков― Естественно, вопрос: «Как вы относитесь к другим историческим сочинениям на эту тему?» И в частности, естественно, к евангельской линии «Мастера и Маргариты».
А. Лазарчук― Евангельская линия «Мастера и Маргариты» ведь… Ой, это очень долгий разговор.
Д. Быков― Да и ради бога. Ну, тебе нравится?
А. Лазарчук― Дело в том, что евангельская версия «Мастера и Маргариты», во-первых, представляет собой завуалированное повествование Булгакова о собственных отношениях с властью, личный опыт.
Д. Быков― Ну да, правильно.
А. Лазарчук― А во-вторых… Нет, всё нормально. Просто дело в том, что я эту версию не принимаю, она не моя.
Д. Быков― Тебе интересно, что он был царский сын.
А. Лазарчук― Мне интересно, что было на самом деле. Мне неинтересно, когда что-то решается вмешательством высших сил.
Д. Быков― Хороший вопрос от Коли: «Согласны ли вы, что богатые — не такие люди, как мы с вами?» Имеется в виду, конечно, реплика из Фицджеральда.
А. Лазарчук― Вообще не замечал такого.
Д. Быков― А я замечал.
А. Лазарчук― Серьёзно?
Д. Быков― Вот интересный вопрос (понятно, что имеется в виду последний роман Мирера «Мост Верразано»): «Нефть — это проклятие или благословение для страны?» У Мирера, как вы помните, если кто читал роман, там описано общество, в котором построили сверхаккумуляторы — и нефть стала не нужна.
А. Лазарчук― Там не сверхаккумуляторы, а там холодный термояд.
Д. Быков― Ну да. Грубо говоря, коробка, которая может двигать бесконечно всё.
А. Лазарчук― Рано или поздно к этому всё и вырулит, я так думаю. Может быть, это не будет каждый реактор в своей коробке. Но уже размножительные реакторы строят в промышленном масштабе. Можно сказать так: проблема энергетическая, в принципе, решена. Нет этого барьера, которым пугал тот же Римский клуб. Нефть будет востребована хотя бы как сырьё для химической промышленности, её необязательно сжигать.
Д. Быков― Ну да, сказал же Менделеев, что «можно топить и ассигнациями». Но к вопросу: то, что у России много нефти — это проклятие её или благословение?
А. Лазарчук― Вот у Норвегии много нефти. Это её проклятие или благословение?
Д. Быков― Послушай, у Норвегии совершенно другая история, и она иначе этой нефтью распоряжается.
А. Лазарчук― Как иначе? Точно так же — она её продаёт, выручает, складывает в банк.
Д. Быков― Но она же не только её продаёт?
А. Лазарчук― Только.
Д. Быков― Только, да? Интересно, не думал я. Ну, хорошо. Для Норвегии — думаю, благословение. Для России — не знаю. Ты как думаешь?
А. Лазарчук― Я думаю, что и то, и другое. Может же так быть, что одно и то же явление является и в плюс, и в глубокий минус. Однозначно не скажешь — и не потому, что невозможно сказать, а потому, что в принципе невозможно определить. Оно «и…, и…».
Д. Быков― Вот неизбежный и важный вопрос: «Предполагаете ли вы, что изменится биологический носитель?» Ну, скажем, что человек может трансформироваться — ухо на руке и т.д.
А. Лазарчук― Я думаю, что так или иначе это будет происходить постепенно.
Д. Быков― В какую сторону?
А. Лазарчук― Да необязательно «в какую сторону». Главное — когда это научатся делать… А это научатся делать, потому что уже видно, что препятствий к этому, пожалуй, кроме моральных запретов, нет. А когда где-то припечёт, моральные запреты мгновенно исчезают.
Д. Быков― То есть и запрет на клонирование будет преодолён?
А. Лазарчук― Клонирование — я думаю, бессмысленная вещь.
Д. Быков― Как и воскрешать покойников.
А. Лазарчук― Ты воскресишь его тело, но не…
Д. Быков― Не мозг. То есть это будет вот этот фантом из «Пикника [на обочине]»?
А. Лазарчук― Да, он будет похож — и всё.
Д. Быков― А душа никак?
А. Лазарчук― Что касается души, внутреннего состояния, так сказать, сознания. В принципе, сейчас народ подумывает о том, как бы это действительно записать и воспроизвести.
Д. Быков― То есть только копировать?
А. Лазарчук― Пока — копировать.
Д. Быков― По-моему, первыми это описали Стругацкие в «Полудне», если я ничего не путаю.
А. Лазарчук― Был у них такой рассказ.
Д. Быков― Где профессор этот, помнишь, японец?
А. Лазарчук― Я не уверен, что они описали это первыми, но такой рассказ у них был — «Свечи перед пультом».
Д. Быков― Да, совершенно верно.
Очень интересный вопрос Максима (и я тоже хотел бы присоединиться): «Как вы понимаете рассказ Гансовского «День гнева»?» Кстати, как правильно — Севе́р Гансовский или Се́вер всё-таки?
А. Лазарчук― Он говорил — Се́вер.
Д. Быков― Се́вер? А по-моему, Севе́р, потому что у римлян принято… Ну, бог с ним. Как ты понимаешь «День гнева»? Я вот не могу ответить на этот вопрос. Я понимаю, как «Полигон» можно истрактовать. Если кто не знает, «День гнева» — это самый популярный рассказ Севера Гансовского, который действительно… Ну, про атарков. Не буду вам рассказывать, что это такое. Он однозначной трактовке не поддаётся. Ты помнишь его?
А. Лазарчук― Конечно, помню. Я пытаюсь сказать, что действительно хотел сказать автор своим произведением.
Д. Быков― Там есть какая-то мысль.
А. Лазарчук― Да, там есть что-то неуловимое и сложное.
Д. Быков― Он пытается объяснить, что делает человека человеком.
А. Лазарчук― Дело в том, что он и атарков-то в конце концов увидел людьми. Вот в чём дело.
Д. Быков― Да. Больше того — у атарков есть солидарность, а у людей она просыпается только в конце. Помнишь, когда фермеры начинают объединяться? Кстати, это интересная мысль.