гигантских, которые он печатал ещё при жизни и которые, в сущности, составляют отдельные повести, туда вмонтированные, потому что все эти главы очень разножанровые, надо сказать, очень разнородные. И написано это огромными, длинными абзацами, по большей части совершенно никак тоже не структурированными. Это я говорю об этом огромной XXII главе. В ней есть, по крайней мере, абсолютно живая и простая человеческая история.
И вот там один из героев говорит: «Истинный героизм в том, что ты один на проклятом рабочем месте в рабочем пространстве. Настоящий героизм — это минуты, часы, годы, проведённые в тишине, в юридическом опыте, в бессмыслии заботы. И никто не подмигнёт, не улыбнётся, никто не увидит. Вот это мир. Только ты и работа за твоим столом ненавистным. Ты и твои возвращения. Ты и твои рабочие часы. Ты и протоколы, которые ты пишешь, и никому не нужные устройства. Ты и числа». И тон этого героя был… Он говорил об этом как о чём-то само собой разумеющемся. «Героизм — это преодоление повседневности». Вот это в книге есть.
Тут есть несколько любовных историй. В этом налоговом ведомстве работает, во-первых, один персонаж, который носит имя тоже Дэвид Уоллес. Он, по авторскому замыслу, исчезает, он растворяется в этом ведомстве, становится его частью — и никто его не нашёл. Другой герой умер на рабочем месте — и этого никто не заметил, потому что он продолжал сидеть на этом рабочем месте, где сидел всегда. Третий герой страдает от любви, он страшно комплексует… Там прекрасная совершенно есть глава (насколько помню, XXXVI), в которой он с девушкой впервые идёт на свидание, это женщина из того же ведомства, и они там разговаривают. Есть ещё герой, который готовится к сдаче экзамена на чин, условно говоря, к повышению в должности, и ему предстоит ответить на 1400 каких-то бессмысленных вопросов. И вообще работа американского налогового ведомства спародирована здесь совершенно с убийственной точностью.
Очень точные, очень дельные размышления о поколении семидесятников, к которому принадлежат родители героя-повествователя. Они развелись, мать увлеклась девушкой-лесбиянкой, а папа умер в 49 лет от фрустрации, он нереализованных мечтаний. Как он говорит: «Это поколение, чьё детство пришлось на Великую депрессию».
В чём, строго говоря, по Уоллесу, главная проблема Америки? Если по «Infinite Jest», то, конечно, главная проблема в коммерциализации, лицемерии, реализации жизни. В «Бледном короле» проблема в другом — она в утрате вещества жизни, в подмене жизни соблюдением этикетных норм, соблюдением политкорректности, соблюдением закона. Но зачем жить? Вот это эти люди абсолютно утратили. Они все были амбициозными, но эти амбиции задавлены, потому что они должны всё время соответствовать шаблону, формату. Вот этот диктат формата (который, кстати, и в России пытались навязать, но, слава богу, не вышло), он преследует их постоянно.
Кроме того, в «Pale King» удивительное количество разговоров, и люди там всё время друг другу врут. И анатомией этой лжи Уоллес занимается довольно подробно. Я долго думал, на кого из наших он похож. Из ныне работающих авторов — на Александра Мелихова. Мелихов тоже очень любит вскрывать ложь, но у него есть другая идея-фикс, он уверен… Кстати, я за него болею, за его роман «И нет им воздаяния» в Букеровском списке длинном, только что обнародованном. У Мелихова есть идея, что всё равно человечество должно верить в прекрасные фантомы, в сказки.
У Уоллеса нет этой мысли совершенно. По Уоллесу, единственным живым веществом, единственной надеждой является человечность, но вот этой человечности он и не видит. Он всё время описывает мертвящее давление закона, формата, бумаги. Это страшная хроника. История этого налогового ведомства — это как раз страшная хроника замены человеческого законным, традиционным, привычным, рутинным и так далее. Это перерождение жизни в мёртвую материю.
О смысле названия, кстати, очень много спорят. Я ничего конкретного сказать не могу. Мне кажется, что «Бледный король» в данном случае — конечно, это автопортрет. Ну, это отсылает тоже к Набокову (вот кто на него сильно, конечно, повлиял), «Pale Fire» — «Бледный огонь». Он — бледный король этого мира, но он ничего не может с ним сделать. Писатель, мыслитель — это бледный король в новом мире, в котором он является, по сути дела, уже давно битой картой, потому что вокруг него громоздятся условности, с которыми он ничего не может сделать.
Что касается принципа организации повествования. Много раз, в том числе своему редактору, Уоллес говорил: «В хорошем романе должны главы лететь в читателя с неожиданной стороны». И он действительно так построил книгу… Он начинается с пейзажа, с пейзажного отступления. Грех сказать, я этим воспользовался в «Квартале», немножко этим композиционным принципом пользовался в «Иксе». Это не Уоллес открыл, но Уоллес просто лучше других это применил, когда, как он пишет, «в тебя летит глава с неожиданной стороны». Это должно быть торнадо, он говорил, где в читателя всё время летят неожиданные куски, и только успевай уворачиваться. Достаточно сказать, что авторское предисловие помещено только в девятый абзац.
Сюжета нет. Он пишет в авторских заметках, что сюжетом книги должно быть повседневное проживание жизни. И главная трагедия — это отсутствие сюжета. Сюжета жизни нет. И, может быть, это то отсутствие смысла, из которого проистекают всемирные поиски покемонов. Каждая глава выдержана в своей стилистике. Есть одна глава, где, например, служащий налогового ведомства ведёт разговор с другим служащим о мастурбации. А есть другая глава, где служащий налогового ведомства пугает, шантажирует человека, который налогов не заплатил, и он говорит: «Вы всё заплатите — и тогда мы молчим. А иначе вы идёте в тюрьму». Это такой замечательный диалог, полный взаимного шантажа и цинизма. Есть совершенно крошечные любовные главки, есть главки, описывающие корпоративные веселья, тоже натужные и ненужные. Но главное, что описать скучный мир он умудряется не за счёт разнообразия сюжетных ходов, а за счёт стилистического разнообразия глав и их прихотливой последовательности. В общем, как-то с мировой скукой он действительно сладил, он умудрился её заклеймить.
О причинах самоубийства я уже сказал. Вот очень многие спрашивают, почему памяти Уоллеса посвящена книга о Маяковском. Ну, потому что самоубийство Уоллеса был таким же героическим творческим актом, как и самоубийство Маяковского. Как раз книга о Маяковском построена совершено не по уоллесовским принципам. Ну, разве что она, может, так же циклопически многословна, но там это нужно, просто иначе о каких-то вещах не скажешь, среду не ухватишь.
А что касается самоубийства, причин его самоубийства. Я думаю, что в глубоком смысле и трагедия Маяковского, и трагедия Уоллеса в том, что это люди, колоссально опередившие своё время не идеологически, и биологически. Они были другие. Уоллес был и математиком, и теннисистом, и мог писать эссе о бесконечности, и знал Витгенштейна, и был сатириком, и прекрасно знал историю.
И при этом он замечательный психолог, потому что его книга прежде всего глубоко психологична, страшно подробна, очень пластична. Он замечательный описатель. Совершенно правильно писал один из его русских переводчиков, что он, как колибри, которая кажется неподвижно висящей над цветком, а на самом деле, чтобы неподвижно над ним висеть, ей приходится совершать множество мелких движений и страшно махать крыльями. Вот так для того, чтобы описать одну какую-то вещь — например, грязные подмётки героя, который в разговоре с отцом сидит напротив, — Уоллесу приходится тратить очень много слов, потому что он страшно подробен, страшно пластичен. И чтобы описать предмет, ему приходится действительно дико махать крыльями.
Так вот, что касается этого романа и главных его структурных особенностей. Они показывают, что Уоллес был действительно человеком, страшно опережавшим своё время просто физиологически. И у Маяковского та же проблема. Они мутанты, они людены, они люди будущего, попавшие к нам. И как такие герои они обречены, как обречён человек из будущего, как жук в муравейнике. Поэтому их самоубийство, их депрессия — это, конечно, биологическая проблема, а не нравственная. Будет ли эта книга переведена на русский язык? Я не знаю. И я не знаю, надо ли её переводить. Но для желающих почитать живую, разнообразную, стилистически разнородную английскую речь она, конечно, незаменима.
Всем проходящим «Квартал» с завтрашнего дня я желаю удачи, юмора и лёгкого отношения к книге. А мы с вами услышимся через неделю. Из Америки уже я буду вещать, потому что я поеду туда лекции читать в один любимый университет, в летнюю школу. А 26 июля мы с вами увидимся на летней лекции (на Ермолаевском, 25) о «деле Бейлиса». Всё, что смешного, страшного и загадочного можно об этом деле рассказать, я попробую 26-го рассказать. Волшебное слово ОДИН остаётся паролем. Надеюсь, что всё-таки мы сумеем всех желающих вместить. А всех, кто подобно мне, продолжает летом работать, я целую и поздравляю. Через неделю услышимся. Пока!
22 июля 2016 года(Давид Самойлов)
― Здравствуйте, дорогие друзья. Насколько понимаю, настал час нашего с вами «Оди́на».
Проблема в том, что я вещаю на этот раз издалека. Нахожусь я в Вермонте, где у нас проходит в Миддлбери-колледже летняя школа для студентов и аспирантов, интересующихся русской культурой. Вот я им тут посильно рассказываю то, что могу, об истории советской литературы. Как раз сегодня у нас состоялась с ними очень интересная дискуссия о роли рабства в развитии литературы, о том, что американский Юг, например, выиграл великую культуру, хотя и проиграл трагически Гражданскую войну. В общем, есть здесь о чём поговорить. По-прежнему российская культура очень многим интересна. И, в общем, если бы не помнить о том, что совершается дома, как говорил Тургенев, то и совсем бы возникло ощущение нашего величия и всеобщей к нам любви.