«Спасибо». И вам спасибо.
«Молодое и талантливое поколение, о котором вы часто упоминаете, — это будущие одиночки или члены Человейника?»
Нет, это члены, участники некоторой альтернативной структуры. Я не вижу их будущими одиночками. Напротив, мне кажется, что они создадут какую-то свою сеть, просто уйдя из поля зрения Человейника, просто покинув прежнюю структуру. У меня есть ощущение, что будут одни сети для большинства и другие сети для меньшинства, и они будут не сосуществовать, а они будут разделяться.
Вот странную вещь я скажу… И, наверное, не надо её говорить. Но, с другой стороны, вы спрашиваете действительно о том, что я думаю. Я полагаю, что в будущем ситуация вечной борьбы большинства с меньшинством разрешится таким же примерно образом, как разрешается в идеале ситуация травли: надо будет просто изъять себя из этой ситуации, надо будет перестать её провоцировать. Мне кажется, что счастливое меньшинство сегодня как раз тем и прекрасно, что оно не навязывает себя большинству, не навязывает своих вкусов и нравов; оно живёт самостоятельно. В конце концов, задача всей соционики, о которой спрашивали, задача всей социологии, всех общественных наук и философии — построить такое общество, в котором людям с мрачными или прекрасными, но в любом случае с разными природными склонностями, можно было бы существовать наименее травматично, чтобы каждый, условно говоря, выедал свой слой из коржа. Вот в этом мне видится смысл истории — построение такой пирамиды, в которой уровни бы не слишком конфликтовали, в которой умные не были бы вечно в претензии на дураков, а дураки не кричали бы: «Вот! Вы считаете нас быдлом, а сами не умеете вбить гвоздя». Ну, чтобы весь этот дискурс, всё это постоянное перемешивание сфер сменилось бы таким здоровым стратифицированием.
Правда, в романе «ЖД» у меня была мысль, что люди разбиваются на страты обычно в кризисы, перед концом света (может быть, это так и есть): на сообщества рыжих, синеглазых, велосипедистов и так далее. Но, может быть, смысл заключается именно в том, чтобы перестать мешать друг другу, чтобы создать общество, которое на разных ярусах функционировало бы по-разному. Где-то это будет большой Человейник, где-то это будет малый Человейник, где-то это будут одиночки. И мне кажется, что сейчас общество постепенно к этому и переходит.
Об этом, кстати, в общем, есть у Пинчона в новом романе — в «Bleeding Edge» [«Край навылет»]. У него есть вот это ощущение постоянно нарастающего подсознания мира, такой подсистемы, которая существует одновременно с системой большой и официальной. Как Жижек сказал: «Мы загнали в своё подсознание всех производителей, работников и так далее», — то есть случилось, как у Ланга в «Метрополисе». Поэтому мне кажется, что светлое будущее вот этого прекрасного нового поколения — это сделать так, чтобы его не замечало, чтобы о нём не знало поколение старшее. Когда мне пишут: «А я не вижу этих ваших молодых людей, о которых вы с такой гордостью говорите. Где же они?» — я думаю: слава богу, что вы их не видите. Потому что, может быть, если бы вы их видели, вы бы им каким-то образом помешали.
Вернёмся в студию через три минуты.
НОВОСТИ
― Продолжаем разговор. Программа «Один» вступает в свою третью треть.
«Доброй ночи, Дмитрий Львович! Такое дело: я не поступил в институт и этой осенью уйду в армию. Как только я не обнаружил себя в списке поступивших, сразу потерял веру в свою исключительность и индивидуальность. Помогите как-то это пережить добрым словом. Может, книжку какую-нибудь посоветуете на армейскую тематику, чтобы морально подготовиться? Спасибо».
Артём, милый, да наоборот — ваша индивидуальность проявила себя очень ярко. Эти все дураки поступили, а вы оказались особенным. И вы пойдёте теперь в армию и приобретёте небывалый опыт. И когда вы вернётесь, эти все на вас будут смотреть с завистью и комплексом неполноценности. А вы, конечно, вернётесь.
Артём, про армию я вам могу посоветовать довольно неплохую книжку. Сейчас я только уточню её автора, потому что название-то я, конечно, помню, а вот с автором проблемы. Хотя это не единственная хорошая книжка об армии. Роман Вадима Чекунова «Кирза», он лежит в Сети. Это очень хороший роман. Да много чего об армии хорошего написано.
Но я вам скажу: вы не про армию читайте, вы читайте книги, которые бы укрепили вас в вере в вашу индивидуальность и неповторимость. А в этом смысле ничего лучше рассказов Грина я вам посоветовать сейчас не могу: «Жизнь Гнора» например, вот такие вещи, или «Вперёд и назад», или «Корабли в Лиссе» — вот такие штуки, которые заставляют хотеть жить, как главный витамин роста. Да много есть книжек, которые можно почитать. Голявкина почитайте, «Арфа и бокс» — тоже очень полезная книжка для такого состояния. Почитайте Драгунского, «Он упал на траву» — тоже очень интересная вещь. И Виктора, и Дениса Драгунских хорошо читать для того, чтобы укрепиться. Да много чего.
Просто ещё раз вам хочу сказать: поскольку это теперь только год, вы, конечно, нормально отслужите и поступите в институт. Но то, что ваша жизнь не пошла по накатанной колее — это, может быть, не так и плохо. Я не пытаюсь вас утешить, я просто хочу вам сказать, что почаще вспоминайте фразу старика Каверина: «Счастье спрямляет жизнь». Вот у него есть такая жестокая повесть «Летящий почерк». Я не знаю, рекомендовать ли вам её. Она маленькая совсем, и она не для всякого написана, она очень сложная. Дело в том, что Каверин вообще был непростой старик. Но вы почитайте, «Летящий почерк» она называется. Вы поймёте, что самое простое не всегда хорошее.
«Посоветуйте что-нибудь из писателей американского Юга».
Фланнери О’Коннор, уже упомянутая Юдора Уэлти. Я не знаю… Ну как вот вам советовать Фланнери О’Коннор? Вы прочтёте «Хромые внидут первыми» — и вам жить расхочется. Ну хорошо, вы тогда прочтите «Озноб» — и вам обратно захочется. Ну, Фланнери О’Коннор — это великий автор. Если вы её ещё не читали, то… Конечно, Трумен Капоте, моя самая большая любовь. И прежде всего, конечно, «The Grass Harp» («Луговая арфа»), можно в русском переводе Суламифи Митиной, совершенно бессмертном. «Пересмешник» [«Убить пересмешника», Харпер Ли] — тоже, между прочим, южная литература.
Вот Фолкнера — чёрт его знает, рекомендовать или не рекомендовать… Фолкнер, конечно, очень патологический случай, поэт патологии. Но я же не рекомендую вам «Святилище» — роман, в котором труп на трупе и извращенец на извращенце. Почитайте… Ну, «Шум и ярость» — тоже чёрт его знает… Не знаю, советовать ли вам «Шум и ярость», очень депрессивное сочинение. Ну, прочтите в любом случае тогда «Деревушку», «Город», «Особняк» — эта трилогия Фолкнера сравнительно нормальная.
Я вообще люблю американский Юг. Ну, Теннесси Уильямс. У меня недавно был спор как раз: как следует понимать «Трамвай «Желание», про что пьеса? Спорил я на эту тему с Серёжей Каковкиным, очень хорошим сценаристом и режиссёром, что собственно там происходит. Я не рискну вам объяснить, про что «Трамвай «Желание» («A Streetcar Named Desire»), но его, наверное, надо прочитать. Знаете, наверное, про что? Вот! Я скажу. Он тоже не про мысль, а про эмоцию. И про это весь Уильямс. Уильямс — очень жёсткий драматург, но страшно сентиментальный. И вот за это сочетание сентиментальности и зверства я его люблю. Он — такая американская Петрушевская. Вот отношение моё к Бланш сложное. Конечно, я ненавижу Стэна Ковальски, который так грубо над ней надругался. И она мне сама не очень нравится, потому что она его спровоцировала, но она такая милая, её так жалко! Ну, это эмоция американского Юга, эмоция сентиментального зверства. Да, они рабовладельцы, но как они сентиментально к себе относятся!
Между прочим, и Маргарет Митчелл, Атланта — это тоже американский Юг. И она южанка во всём. И как раз идея выигрыша в культуре и проигрыша в войне — это её идея. Вспомните во втором томе сцену, когда они танцуют на этом пыльном балу, эти призраки. Это всё в ней есть. Литература американского Юга — страстная, пылкая.
Тут сразу мне вопрос: «С какого возраста можно читать Фланнери О’Коннор?»
Ну, я вообще против возрастной градации, но раньше четырнадцати не надо её читать, иначе будет, как в рассказе «Хромые внидут первыми». Вы же знаете, про что там.
«Вы в прошлой передаче были на порядок живее, эмоциональнее и более вдохновеннее, а сегодня вяловаты. Это похмелье после Одессы?»
Нет, ну что вы? Какое может быть похмелье после Одессы? Похмелье после Одессы было на прошлой передаче, когда я приехал, радостное. Сейчас я, может быть, вяловатый потому, что всё-таки эту неделю я провёл в сельских трудах. Понимаете, я, как и Искандер в «Кроликах и удавах», считаю состояние, так сказать, восторга менее плодотворным, чем состояние вяловатой задумчивости. Поэтому скорее цените меня задумчивым, таким вяловатым, мрачноватым, а не вдохновенным. Может быть, вдохновенность лучше слушается, но зато вяловатость чревата более глубокими прозрениями — и моими, и вашими.
«Начал читать биографию Булгакова. Бросил. Он слабак и негодяй. Нельзя ни при каких условиях бросать жену на произвол в условиях Гражданской войны. Все сознательные украинофобы — негодяи даже в личном плане».
Видите ли, Булгаков не был украинофобом, из «Белой гвардии» это ничуть не следует. То, что он к гетману относился без любви — это совершенно не значит, что он украинофоб. Другое дело, что он был православный монархист. Условия, при которых он бросил первую жену (если вы имеете в виду Лаппу), они-то достаточно сложные, и там не так всё просто. И вообще легко нам обвинять. Он и Белозерскую бросил. Легко нам разговаривать, когда мы живём в другое время, в другом месте и не в условиях Гражданской войны. Вы, допустим (это письмо из Донецка), живёте в условиях войны, я понимаю, но всё равно мы не знаем, что делали бы вы, окажись вы в ситуации Булгакова.
Это как раз ещё один минус чтения биографии великих людей. Вы любите их за то, что они сделали вопреки своей биографии, а не за то, где они дали слабину. Ведь биографии для того и пишутся (как и снимался «Андрей Рублёв»), чтобы показать, как из ужаса мира прорастает художественный гений, а вовсе не для того, чтобы дать вам чёткое понятие, как быть хорошим и правильным. Литератор не может быть образцом правильного поведения.