«Посвятите лекцию Кобо Абэ и его творчеству».
Ну, попробуем, попробуем. Это надо мне перечитать «Четвёртый ледниковый период» и «Человека-ящика». «Женщину в песках» и «Сожжённую карту» я помню хорошо. Давайте попробуем.
«Пожалуйста, поздравьте с тридцатилетием Василия Мохначёва, продюсера фильма «Пилъ Курилъ», режиссёр которого, Стас Мохначёв, был соавтором Балабанова при написании «Жмурок». Если смотрели «Пилъ Курилъ», скажите пару слов».
«Пилъ Курилъ» не смотрел. Василий Мохначёв, дорогой, поздравляю вас с тридцатилетием! Я с вашим творчеством пока не знаком, но буду знакомиться.
«Не приходилось ли вам спрашивать у своих учеников, как они понимают строчку Маршака «По проволоке дама // Идёт, как телеграмма»?»
Знаете, это не программная строчка, она не включена в программу русской литературы. Я своих учеников никогда об этом не спрашивал. Но я не понимаю, искренне не понимаю, чего там не понять. По-моему, это абсолютно очевидно.
«Ролан Быков считал, что в фильме Феллини «Восемь с половиной» герой ищет маму в любимой женщине. Так ли это?»
Нет конечно. Понимаете, в фильме «Восемь с половиной» содержатся пародии на фрейдистские трактовки, их там очень много. И там есть такие пародийные герои: продюсер, адвокат, психоаналитик — все, кто не дают жить главному герою. Я думаю, что единственная сцена, которая имеет отношение к детской сексуальности там, — сцена с Сарагиной, достаточно издевательская. И вообще не надо, пожалуйста, в «Восемь с половиной» искать автопортрет Феллини. Это портрет его кризиса.
И совсем придётся сказать, наверное, неприятную вещь. Я не люблю «Восемь с половиной». Я люблю там только финал. Это кризисная картина, разбросанная. Вот после такой совершенной фрески, как «Сладкая жизнь» — на мой взгляд, лучшего фильма Феллини — нельзя было не снять «Восемь с половиной». Но это фильм о мести, о том, как мстит мироздание художнику, как мстит энтропия художнику за создание совершенной картины. Вот он снял совершенное кино — и после этого тяжёлая депрессия, разброд, шатания, муки от невозможности повторить шедевр и такая честная, откровенная невыносимая картина как «Восемь с половиной». Это начало нового жанра, но это жанр распада.
И у Феллини, как вы знаете, как и у всякого большого художника, бывала «послеродовая депрессия». Милые мои, мы с вами прекрасно помним, что после того, как он снял «Дорогу» («La Strada») — фильм, который, наверное, не имеет себе равных, — его половина друзей корила за предательство идей неореализма, а сам он считал, что это полная неудача. У него была полугодовая депрессия. Ему уже «льва» в Венеции вручили, а он всё говорил: «Нет, это неудача, я ничего не буду снимать». И правда, после этого снимает, по-моему, компромиссные во всех отношениях «Ночи Кабирии» — опять реалистическую картину. Я её не люблю, она довольно сопливая. При том, что там есть прекрасные куски, но мне скучно её смотреть. Там хорошо только, когда она прячется в этой квартире, а в остальном, по-моему, ужасно. Да и потом, господи, ну какая из Мазины проститутка? Мне ужасно нравится… Вот «Дорога» — это шедевр. После этого шедевра, конечно, он может впадать в депрессию сколько угодно.
«Как вы относитесь к спорам о Гарри Поттере, о переводах? Какой перевод вам ближе?»
Мне больше всего нравится то, как перевёл Голышев одну книгу.
«Прочитал страшный рассказ Катаева «Отче наш». Автор с библейской простотой изобразил обречённость евреев в оккупированной Одессе. Ледяной холод этого рассказа пробирает до костей. Как решился Катаев сказать правду о Холокосте?»
В России говорили довольно много правды о Холокосте, эта тема не была под запретом в Советском Союзе. «Чёрную книгу» Гроссмана и Эренбурга издать не разрешили, но катаевские «Одесские рассказы» об оккупации никогда цезуре не подвергались, они выходили. И ни об уничтожении русских на оккупированных территориях, ни об уничтожении евреев говорить не запрещалось. Замалчивалась трагедия Бабьего Яра. «Над Бабьим Яром памятника [памятников] нет», — Евтушенко правильно написал. И Виктор Некрасов исключён был из партии именно за то, что говорил правду о Бабьем Яре. Но тема эта, в принципе, не замалчивалась отнюдь.
«Мне тоже плохо, когда не пишу. Конфликтую со всеми домашними. Меня пугает, что это затягивает. Я всё больше сижу за столом, а выходит так себе…»
Послушайте, Женя, какая вам разница, что вы ходит, ещё раз вам говорю? Когда это единственный способ что-то сказать и сделать… Ну, что мы будем выдумывать?
«В ходе выполнения своей работы задумался над вопросом: кого можно считать архетипом героя, который приходит в разрушенный мир и пытается его спасти? Были мысли о христологической фигуре, но всё же Христос ничего не создаёт заново».
Нет, он создаёт, безусловно. Очень многое — качественно новое. И об этом мы могли бы поговорить, но это я буду разговаривать с детьми о плутовском романе. У меня три лекции с 26 по 28 августа. Приходите на Ермолаевский, 25.
А мы услышимся через три минуты.
НОВОСТИ
― Продолжаем разговор. Отвечаем на вопросы, приходящие на почту. А потом поговорим о книгах Газданова и Надежды Яковлевны.
«О счастье! о непременность! о прекраснейшее время в жизни моего народа — ночь с четверга на пятницу».
Спасибо вам большое! Это такой трогательный привет Венедикту Ерофееву.
«Как вам кажется, не является ли мистическим предупреждением переназначение главы администрации президента? Я его расшифровал так: будет Вайно́ — и Ивано́в не останется».
Это, конечно, хороший вопрос. Я сейчас анонсирую интервью Юлии Латыниной, которое выходит в ближайшем «Собеседнике». И там она на мой вопрос о смысле переназначения Иванова и Вайно, этой рокировки, отвечает очень просто: «Какое значение имеет цвет шнурков на кедах — синий он или красный? Это абсолютно вопрос, никакого значения не имеющий». Точно так же и здесь. Я вам советую не заморачиваться.
«Почему вам кажется, что сегодняшнее постмодернистское общество не может резко скакнуть от гибридного восприятия окружающего мира к серьёзному, чёрно-белому и кровавому?»
Может. И я всё время об этом говорю. Это Кормильцев и называл «новой архаикой», что возвращение к новой серьёзности произойдёт за счёт архаики. Конечно, это возможно. И очень многие этого бы хотели — отказа от гибридности в пользу настоящей большой войнушки. Помните, как говорил в этой же студии Андрей Лазарчук: «Война делает внешний план бытия пластичным. Это единственный способ его изменить». Я так не думаю. Я думаю, что есть гораздо более сложные, тонкие, серьёзные способы менять внешний план бытия. Но, к сожалению, большинство людей здесь выбирает простую модель: война всё спишет. Об этом собственно роман «Июнь» — о том, как люди надеются выйти из невроза через войну.
«Верните девушку! Смотреть было приятно».
Ну, девушка ушла спать в хорошее место, в более мягкое. И я не могу требовать, чтобы эховские красавицы спали здесь под стулом, дабы вам было приятно.
«История не просто ускоряется, а темп этого ускорения возрастает. Лем в «Магеллановом облаке» переложил в XXX век то, что мы увидим уже в XXI веке. А что будет реально в XXX веке — даже представить страшно. Сверхценность человеческой жизни окончательно оформят в XXI–XXII веке, если люди до этого не вымрут, — гениальная формула, Денис, спасибо! — Почему в «Магеллановом облаке» победил коммунизм? И почему в XXX веке люди живут недолго? У Лема люди XXX века очень плохо готовы к виртуальной реальности, она им остро чужда. В действительности сейчас всё идёт к тому, что уже к концу века многие люди окончательно переселятся в эту реальность».
Совершенно верно вы об этом говорите. И я об этом много раз говорил. Ужас как раз в том, что виртуальная реальность будет для большинства наиболее комфортной, а для меньшинства она будет неприемлемой и недоступной. И я очень этому рад.
«Как эволюционирует интерес публики к «Лолите»?»
Нарастает. Потому что становится всё более понятно, что это… Как бы сказать? Что это о России, а не об Америке.
«Вы часто вспоминаете раннего Гоголя: «Вия», «Вечера на хуторе…». Расскажите, почему Набоков низко оценивал эти произведения?»
Он не низко их оценивал, он просто больше любил петербургского Гоголя (по понятным причинам). Самое точное, самое важное, что написано про Вия (почему вещь вообще называется «Вий»), содержится в книге Синявского «В тени Гоголя». Но, конечно, очень много здравого — «Вий» как русская эротическая утопия» — содержится в лекции Михаила Успенского. И у нас был, я помню, тройственный вечер, когда выступали в «Прямой речи» я, Успенский и Лео Каганов, и каждый со своей трактовкой «Вия». Каганов читал рассказ «Вий–99» [«Вий –98»]. Успенский рассказывал о генезисе самого понятия «Вий». А я рассказывал об эротической утопии. Слава богу, этот вечер записали, доступен он. И лекция Успенского о Вие как короле гномов вполне может быть вами услышана и воспринята.
«Как бороться с нелюбовью к себе, с недооценкой себя и страхом?»
Послушайте, дорогая моя… Во-первых, очень приятно, что девушка задаёт такой вопрос, потому что девушка, которая недооценивает себя, — это явление довольно редкое. Впрочем, юноша, недооценивающий себя, — тоже, но как-то для юноши комплексовать естественнее. Мне кажется, что бороться с нелюбовью к себе не нужно. Я вам объясню. В какой-то момент эта нелюбовь к себе достигнет у вас таких критических величин, что вы оттолкнётесь, как от дна, и перейдёте к полной её противоположности. Я хорошо знаю, что вообще лучше себя недооценивать, чем переоценивать.
«Первый фильм Андрея Смирнова «Ангел» нельзя до конца понять. Восставший народ зверски казнит фанатика-большевика. Возможно ли найти выход, мирное разрешение конфликта Гражданской войны?»
Об этом мы поговорим, если хотите, с Андреем Смирновым. Это важная тема, серьёзная. И я бы с большой радостью пригласил сюда Андрея Сергеевича. Мы дружим. Я постараюсь учесть ваши пожелания. Давайте Смирнова пригласим. Тем более что он о Гражданской войне снял не только «Ангела», но и «Жила-была одна баба».