ности полностью, тем не менее люди продолжают нуждаться в человеческой тёплой опоре рядом.
Когда говорят, что мир Газданова страшно безвоздушен, холоден — почитайте «Ночные дороги». Это, мне кажется, самый откровенный его роман, действительно написанный о собственном опыте работы таксистом. Это роман о парижском дне. И он не понимает, каким образом он попал (и не только о парижском дне в календарном смысле, в астрономическом, но и в дне — в смысле «придонном») на это дно? Вот он вспоминает всё, через что он прошёл в России. Знаменитая эта страница, где он пересказывает все воспоминания своего детства и юности. Почему это закончилось, почему это разрешилось работой таксиста? Он до 50 лет ведь работал таксистом. Из 73 лет, которые он прожил… Нет, вру, вру. Из 68 лет, которые он прожил (а он умер, как и всякий истинный праведник, буквально в ночь своего рождения, на 5 декабря), он прожил в Париже 30 лет, и все эти 30 лет он работал ночным таксистом — с 1922 года по 1952-й. Случались у него перерывы. Но описывает он это парижское дно, и мы понимаем, что он, конечно, в отчаянии от тех глубин падения, которые есть. У него в одном рассказе проститутка говорит: «Я вдруг поняла, что́ есть душа. Душа — это то, что не болит, но страдает». И вот главный сюжет «Ночных дорог» — это поиск какой-то универсальной, единственной человеческой точки в каждом живом существе. Он это находит и почти всегда убеждается, что всё-таки неистребима человечность. Для XX века это бесценный опыт.
Главное достоинство прозы Газданова всё-таки, как мне представляется, помимо этой высокой метафизической её сущности, — это стиль. Стиль — как точно написано в одной из статей о нём (я сейчас не припомню авторства), «лёгкий поток». Но дело даже не в том, что это лёгкость. Газданов пишет очень просто, подчёркнут прозрачно, сухо, лапидарно, изящно. Вот в стиле Газданова есть изящество. Все его романы начинаются above, что называется, сразу, с самого начала. Сюжет рассказывается линейно, последовательно. Говорят, что у него в романах сюжет блуждает, что он фантасмагоричный. Нет. Он рассказывает историю очень чётко, без лишних деталей. Вот в «Веере у Клэр», например, герой вспоминает о бронепоезде, на котором он служил. Всегда изумительно чёткое мастерство рассказчика, ни одного лишнего слова, сухая, сыпучая, безэмоциональная внешне, без давления коленом на слёзные железы изумительно изящная проза! И вот в этой прозе, в её эстетическом изяществе и есть как раз, по Газданову, залог спасения.
Очень многие пишут, что вот Набоков — эстет, а Газданов — человек этический. Но как раз Газданов-то и доказывает нам, что этика и эстетика неразрывны, что писать хорошо — значит, делать добро. И как раз лучшие его рассказы, такие как «Письма Иванова», или «Товарищ Брак», или… Сейчас я припомню один из самых своих любимых, который тоже есть в этом четвёртом томе. «Ход лучей». Совершенно прелестный рассказ, почти гриновский по какому-то своему такому иррациональному безумию. Это всё лишний раз доказывает, что человек, хорошо пишущий, утверждает идеалы добра. Вот то, как написан, например, «Призрак Александра Вольфа»… Это роман, в котором всё двоится, в котором всё зыбко, в котором нет абсолютно реальности, она буквально расползается под пальцами. Но оказывается, что единственная реальность в этом сумасшедшем мире — это стиль: сухой, сжатый и абсолютно лишённый сопливого сострадания к себе.
Газданов был, помимо всего прочего, и замечательным журналистом на радио «Свобода» в последние годы жизни, под псевдонимом Георгий Черкасов делал он там свои обзоры литературные, колонку. И при этом Газданов ещё мастер литературоведческой статьи. Его статьи о Гоголе, о Мопассане, об Эдгаре По [«Заметки об Эдгаре По, Гоголе и Мопассане»], об иррациональном в литературе, о Толстом, которого он любил, — все эти статьи утверждают очень важный русский идеал, идеал душевного здоровья и глубокой личной ответственности. Газданов, который сам во время Сопротивления укрывал евреев, который знал о своей смертельной болезни и никому о ней не рассказал, который зарабатывал на семью и никогда никого слово не попрекнул, — это сам по себе ещё и образец абсолютной нравственной сдержанности, суховатой такой. Вот только у Грэма Грина в «Силе и славе», по-моему, описан такой герой, который ничего не хочет лично для себя.
И вот Газданов сформулировал лучше всех в статье о Поплавском состояние литературы сейчас: «Поплавский знал две вещи, — говорит он, — что он не умеет и не хочет ничего, кроме литературы, и что это никому не нужно». Вот я думаю, что великая литература начинается с понимания этих двух вещей: что вы ничего не можете, кроме неё, и что это никому не нужно. А это касается не только литературы. Это касается и гуманизма. Это касается и творчества в целом. Это касается и добра в самом обычном христианском его понимании. Поэтому, когда вы читаете Газданова, вы получаете заряд этого ненавязчивого, насмешливого, тихого добра.
Услышимся через неделю.
25 августа 2016 года(поэтическая готика)
― Доброй ночи, дорогие полуночники! В эфире с вами Дмитрий Быков — «Один» в студии — на три часа опять. Многие пишут, что эти три часа им кажутся оптимальным форматом для программы. Спасибо, я так не думаю. Мне, честно говоря, два позволяли сохранить какую-то бо́льшую свежесть. Но, с другой стороны, мы очень много не успевали, а теперь у нас есть с вами время для того, чтобы обсудить большое, очень большое, приятно большое количество увлекательных читательских писем на почту, напоминаю, dmibykov@yandex.ru.
Я хочу с вами сначала обсудить всё-таки некоторые новости, касающиеся формата. Естественно, я не буду вас грузить только собой в течение трёх часов в ближайшее время. Сегодня я ещё один, потом к нам присоединиться в следующий раз, как уже было сказано, Денис Драгунский, а спустя сравнительно небольшое время — Андрей Смирнов, с которым сейчас идут переговоры.
И само собой, надо придумать некоторую новацию, которую мы с Лилианой Комаровой, моим неизменным радийным вдохновителем и шефом, всё-таки сочинили. Я получаю страшное количество, действительно страшное количество писем от людей, которые жалуются на депрессию. Я не психотерапевт. И надо вам сказать, что я не очень верю в психотерапию. И уж совсем я не психоаналитик. Хотя мне замечательный психолог Казанцева вчера в Екатеринбурге подарила (Аня, спасибо вам) несколько своих очень убедительных и интересных работ по психоанализу. Я вообще открыт к такому опыту и с удовольствием это читаю, но всё-таки я к этому сам отношения не имею.
Поэтому, если кто-то из вас готов будет прийти в студию и обсудить свою проблему, то есть пожаловаться публично и публично же попробовать её решить вместе со мной в диалоге, я это буду только приветствовать. Если есть среди вас люди, которые не побоятся или, наоборот, будут рады прийти на «Эхо» ночью и в третьем часе поговорить, когда уже все отвалятся, а останутся только самые упёртые и самые депрессивные полуночники, поговорить о своей депрессии — валяйте, мы это сделаем.
Потому что, понимаете, во-первых, как известно, когда учитель с классом обсуждает великую литературу, он сам начинает в ней лучше разбираться. У меня тоже не всегда хорошее настроение. И, может быть, какие-то свои проблемы я сумею решить вместе с вами. Но у меня, правда, есть такая мощная аутотерапия как писание. Вам я этого не могу порекомендовать, потому что не каждому это дано. Но, с другой стороны, а где у меня гарантия, что это дано, например, мне? Может быть, мы будем с вами вместе лечиться графоманией. Это довольно увлекательная история. В общем, кто хочет — пишите на dmibykov@yandex.ru, приходите сюда, и мы будем вместе решать ваши проблемы.
Что касается сегодняшней лекции. Получились самые неоднозначные и очень пёстрые, для меня самого удивительные предложения: Габриеле Д’Аннунцио (автор, которого я, кстати, ценю довольно высоко), Кобо Абэ, Эзра Паунд, Элиот. Не знаю, кому это надо, но если действительно надо, то займёмся Элиотом.
Но больше всего вопросов о том, когда выйдет анонсированная на сентябрь антология «Страшные стихи», которую мы составляли вместе с Юлией Ульяновой, хорошим поэтом. Давайте я сегодня поговорю о поэтической готике. Я как раз недавно редактировал предисловие к этой антологии. Ну, там два предисловия: моё такое, я бы сказал, более литературоведческое, а ульяновское — более психологическое, более философское (с Фрейдом, с обоснованием того, что есть страшное, и так далее). Выйдет это всё довольно скоро. У нас очень хороший редактор в «Эксмо», у этой антологии. И выйдет это, я думаю, в течение октября-ноября.
Проблема в том, что мы до сих пор никак не можем выйти на контакт с наследниками Маршака, вот всё упирается в это. Потому что наследники Маршака должны как-то решить вопрос публикации «Тэма О’Шентера», бёрнсовской поэмы в его гениальном переводе, а без «Тэма О’Шентера» и вообще без бёрнсовской готики я эту антологию не представляю. Уважаемые друзья, наследники Самуила Яковлевича Маршака, пожалуйста, отзовитесь, напишите на dmibykov@yandex.ru или позвоните в «Собеседник», я там круглые дни сижу. Очень прошу вас! Потому что без этого тормозится вся история. В Екатеринбурге (большое спасибо) я утряс вопрос с наследниками Ильи Кормильцева, и мы включаем туда «Чёрных птиц» и ещё несколько готических его стихотворений. Но последним камнем преткновения остаётся Маршак. Нам даже уже предложили с Ульяновой перевести эту поэму вместо Маршака. Но не переведёшь. Как говорил Владимир Крупин: «С чем сравнивать несравненное?» Не напишешь другого такого текста. Поэтому очень просим вас устранить это «последнее бревно» на триумфальном пути нашей антологии.
Я поговорю сегодня о готической поэзии, о том, что делает стихотворение страшным, о том, почему страх — вообще одна из самых распространённых эмоций людских — до сих пор не привёл к появлению антологии «Страшные стихи». Наверное, из-за размытости самого понятия «страшное». Вот об этом мы с вами давайте поговорим в последней — шестой — части эфира. А пока я отвечаю на вопросы, пришедшие на форум.