«В одной из первых передач «Один» вы рекомендовал читать Гёте в переводе Холодковского, отдав ему предпочтение…»
Нет, никогда! Я рекомендовал читать Холодковского, но не отдавал предпочтения, потому что… И Фета переводы надо читать, всё надо читать, и в оригинале надо читать, если можете. Перевод Пастернака самый демократичный, самый понятный, но тяжеловесный Холодковский тоже полезен. Да и Брюсова хотя и ужасный перевод, но случаются несколько замечательных кривых выражений, чья кривизна помогает понять Гёте лучше. Ну, он привык криво переводить Вергилия, с такой дословностью, буквализмом, поэтому он решил так же криво перевести и «Фауста». И там есть замечательные куски. В переводе Холодковского его читать именно потому тяжело, что он архаичен, тяжеловесен. А вот перевод Пастернака слишком, как мне кажется… Ну, кто я такой, чтобы его критиковать? Я не критикую его, просто временами, мне кажется, он простоват и разговорен. Ну, Пастернак к этому стремился, такова была тенденция.
«Ваше мнение о распаде СССР? В нынешней России многие сетуют на распад империи, мечтают заново сплотиться в союз нерушимый, правительство тоже этому способствует. Как вы лично считаете, распад империи — трагедия для России? Или лучше жить по отдельности?»
Я всегда считаю, что сложность — это степень свободы. Чем больше страна, чем она сложнее, тем в ней свободнее может разместиться человек в какой-то из её нор. Конечно, о распаде Советского Союза я жалею глубоко, потому что, как мне кажется, никому от этого распада не стало лучше. Может быть, он был неизбежен, я не знаю, но даже неизбежность всё равно можно оценивать чисто по-человечески в каких-то критериях «хорошо/плохо». Было лучше.
«В последней программе вы говорили о Наполеоне, о том, что вам ближе его образ, созданный Толстым, что для вас он скорее отрицательный персонаж. Но есть более обоснованное мнение, скажем, Евгения Понасенкова».
Евгений Понасенков мне кажется очень талантливым человеком. Просто я не могу по условиям программы пригласить его сюда, но несколько раз он был у меня в эфире, печатал я разговор с ним в «Собеседнике». Он имеет право на своё мнение, тем более что он в этом мнении, в общем, далеко не одинок.
Услышимся через три минуты.
НОВОСТИ
― Продолжаем разговор.
«Дмитрий Львович, как вам кажется, если рассматривать творчество Достоевского не как пророчество или квинтэссенцию русского характера, а как искушение, мрачное распутье, заводящее читателя не туда, если видеть в первый черёд мефистофельское — поможет ли такой ракурс обойти «подводные камни» в его идеологии?»
Нет, конечно, не может. Он не для того, собственно, так хорошо писал, чтобы вы обходили его «подводные камни». Я много раз говорил о том (простите, уж приходится ссылаться), что русский писатель, начиная текст, почти всегда желает осудить героя, а к концу почти всегда его оправдывает, увлекается. Такова особенность таланта. Возьмите Обломова: герой поначалу вызывает у автора оторопь, он решает разоблачить обломовщину, в том числе в себе, а кончает полным оправданием — он сохранил своё хрустальное сердце, а мы тут все вокруг изгадились, а он один последовательный, чистый, добрый.
Что касается героев Достоевского. Он и желал осудить Ставрогина, но не вышло ничего. Пожалуй, только Верховенскому досталось, и то Верховенский вышел у него как-то живо. Да, и Шатов тоже, шатовщину он пытается осудить, а Шатов тем не менее выходит самым обаятельным героем, и его жальче всех. Нет, Достоевский потому и крупный писатель действительно, что умудряется своих мерзавцев сделать столь сочными и обаятельными, что иногда поневоле начинаешь сострадать даже Фёдору Павловичу. Так что я бы не стал как-то с помощью априорных установок обходить магию его текста. Магию этого текста надо чувствовать, но нельзя отключать, по-моему, собственное моральное чутьё.
«Ваше отношение к «Роману с кокаином»? Почему он не обрёл широкой известности, хотя был хорошо принят русским зарубежьем?»
Видите, с тех пор как обнаружили автора Марка Леви и отпало подозрение, что это Набоков… Да у меня и с самого начала не было такого подозрения, хотя Струве очень убедительно это доказывал. Понимаете, этот роман тоже принадлежит к числу книг с отрицательным протагонистом, столь редких книг в русской литературе. Мы не любим, когда главный герой плохой. Это всё-таки не чтение, а глотание гранаты. А почему «Жизнь Клима Самгина» — великий роман и непопулярный в России? Потому что мы смотрим на мир глазами Самгина и не любим Самгина. Мы любим любить героя, понимаете.
«Есть ли возможно заполучить вашу рабочую методичку для молодого педагога?»
Я был бы очень рад, но это мне надо её размножить, рассылать, а я не хочу совершенно этого делать. Да и потом, зачем мне 20 человек или сколько-то, работающих по моим методичкам? Пусть это будет моё ноу-хау. Есть цикл лекций, которые я читал в Институте открытого образования. Они выложены на их сайте, и там практически все мои методички вы легко найдёте.
«Вопрос о тщете самоподавления на примерах Маяковского, Есенина и Горького. Зря Маяковский наступал на горло своей песне, угождая большевикам. Зря Есенин задирал штаны, чтобы бежать за комсомолом. И зря Горький писал в поддержку Сталина про врага, которого надо уничтожать. Своим авторитетом эти люди легитимировали бандита, увеличив в итоге количество произведённой им боли».
Видите, Егор, если бы это не совпадало с их внутренней логикой, они бы этого не делали. Для Маяковского естественно было ставить себя в условия непрерывного производства, потому что для невротика нужно быть постоянно занятым. Если бы ему писалось другое, он бы писал другое. Но дело в том, что и эпоха, и логика его собственного развития не предполагали углубления и развития его лирического Я. Он остановился, он пошёл не вглубь, а вширь. Хотя у него были попытки углубляться, меняться, но, к сожалению, тут его характер ему помешал. Поэтому для него вполне логично было наступить на горло собственной песне. Да там никакая песня из этого горла уже и не вырывалась.
Что касается Горького, то тоже он действовал абсолютно по собственной логике, потому что он ненавидел проект «Человек». Я говорил уже о том, что он рождён был, вообще-то, крупным сатириком, а не прозаиком-соцреалистом. Вот если бы «Жизнь Клима Самгина» была сатирическим романом, этой книге не было бы равных, если бы она была сделана, скажем, с той же мерой отстранённости, с которой сделан «Швейк» — книга очень похожая в некоторых отношениях. Я думаю, что Горький, ненавидя человека в нынешнем виде, искал тех, кто наиболее радикально его перекроит и переустроит. У него даже сказано: «Владимир Ленин больше других умудрился помешать человеку жить по-прежнему». Вот ему нужен был человек, который помешал бы миру жить по-прежнему. В этом смысле советская власть совпала вполне с его тайными интенциями. Почему нет? Очерк «Соловки» — это очерк о переплавке человека. И он об этом, как какой-нибудь Доврский Дед, мечтал с тех пор, как «Пер Гюнта» прочитал.
Что касается логики Есенина, то Есенин «бежал, задрав штаны за комсомолом» в силу причины довольно простой: Есенин обладал гениальным чутьём на славу (на конъюнктуру тоже). Ему хотелось быть всё-таки на гребне волны, но у него это не получилось. Он трагически осознал, что для него это значило бы действительно предать себя. А так он очень любил славу, он очень любил находиться среди вот этого «передового отряда». Поэтому он и бежит, задрав штаны.
«Что вы думаете о легендарном старце Фёдоре Кузьмиче?»
Видите ли, если бы кто-то разрешил произвести эксгумацию, исследование, мы бы получили ответ на самую волнующую загадку русской истории, самую интересную. Леонид Бежин подробно доказывает, что всё-таки, скорее всего, старец Фёдор Кузьмич — это Александр I. Я не верю в это до конца, но мне безумна притягательна эта история, и я страстно жду её разгадки. И поэтому для меня так убедителен, так интересен Толстой в своих «Посмертных записках старца Фёдора Кузьмича». Он в это верил и допускал это.
Мне кажется, что если бы… Это же одна из тех загадок истории, на которую мы можем получить ответ. Если взять и исследовать генетический код в останках, то мы поймём — похоронен Александр или отлупцованный солдат, под шпицрутенами умерший. Мы так и не знаем, кто это. Вот если бы нашли… Ведь он действительно в гробу был неузнаваем. Если бы исследовать разрешили останки старца и останки Александра, то не было бы проблем — мы бы получили ответ на мучительную загадку. Кстати, графологи утверждают, что рука старца Фёдора Кузьмича и почерк Александра — это одно и то же. Но, к сожалению, кроме одного этого листка бумаги, бумажной ленты с загадочными знаками (да и та не сохранилась, мы только фотокопию имеем), ничего у нас больше нет. А как хочется узнать здесь правду! Но мы когда-нибудь узнаем.
Ещё тут несколько достаточно занятных вопросов. Спасибо вам за их феерическое количество.
«Что вы можете сказать об аресте блогера Руслана Соколовского за ловлю покемонов в церкви?»
У меня статья в «Профиле» сейчас выйдет на эту тему. Откровенно вам скажу: я в ужасе от вот этой ситуации. Не от самого его ареста, а от ситуации, когда друг другу противопоставляются, с одной стороны — блогер, лишённый всякого такта, вкуса и воспитания, просто хамящий открыто церкви, а с другой стороны — почти инквизиция. Я очень рад, что его выпустили под домашний арест. Я надеюсь, что это смягчение. Мне хочется воскликнуть, как в известной статье известного автора: «Не начало ли перемены?» Очень хорошо, если бы действительно осуществился дальний план Кураева применительно к «Pussy Riot»: пожурить и простить. Вот это было бы христианское прощение. Во всяком случае, это было бы правильно.
«Сегодня долго ждал автобус, заскучал. На горизонте появился человек в партийной майке, раздавал газетки. Я подошёл к нему взять газетку. Когда протянул руку, у меня вырвалось: «За идею работаете?» — на что он улыбнулся и молча прошёл дальше. Неужели идейных людей в политической сфере больше нет?»