А в общем неплох
Забавный удел:
Ты здесь и оглох,
Ты здесь и прозрел.
А прозрел он потому, что познакомился с политическими. И вот что удивительно — он оказался в результате, когда прозрел, более упёртым, более твёрдым диссидентом, чем все политические, вместе взятые. Вот он не соступал ни разу со своей дороги новоизбранной. Он стал потом мужем Ларисы Богораз, кстати говоря, до этого она была женой Юлия Даниэля. И он вошёл довольно органично в этот диссидентствующий очень узкий круг. Но он подвергался наибольшему давлению именно потому, что он был рабочий.
Разумеется, Марченко написал сам, абсолютно без чьей-либо помощи, замечательную мощную книгу «Мои показания». Он был человек образованный, самоучка и, как все самоучки, невероятно упорный во владении всей книжной информацией, которая была ему нужна. Он прочитал страшное количество книг. В общем, он, как всякий интеллигент-самоучка, даже физически, внешне колоссально переменился под действием случившегося в нём перелома.
Но попал он на зону, вообще говоря, именно по уголовной статье. Тоже там ошибка была какая-то, клевета. Он был жертвой судебной ошибки, но он не сознавал, что вот он перемолот системой, а там ему объяснили. И после этого, как известно, такой убеждённый неофит становится самым последовательным. В нём были все черты именно пролетария: упорство, бесстрашие, готовность к физическим страданиям. Он сумел сочетать удивительным образом вот этот новый уровень понимания и крепкий, совершенно не склонный к компромиссам рабочий характер.
Вот это в чистом виде случай Дадина, кстати говоря. И Дадин для них злейший враг именно потому, что ему нет, ему не дадено (простите за неуместный каламбур) официального разрешения. Вот оппозиции как бы положено, интеллигенции положено роптать, на неё уже давно рукой махнули и никакого значения ей не придают: да бог с ней! В общем, к ней относятся они примерно так же, как Ленин: да пусть они там истреплют языки!
А вот это другой случай. Это человек нашего, так сказать… или как им кажется, наоборот, не нашего круга. Это человек, который из самых низов донёс свой протест. И поэтому его будут ломать, его будут давить. Потому что к вождям оппозиции проявляется не то чтобы снисхождение — нет, его нет, и с ними нет никакого сговора, но просто на них уже махнули рукой. А вот Дадин — это принципиально новая фигура в протестном движении, человек абсолютно ниоткуда. И поэтому, конечно, они будут на него давить. И это очень хорошо, что сейчас каким-то образом на него обратили внимание.
Правда, меня очень смутила формулировка Татьяны Москальковой: «Встречаюсь с Дадиным по его просьбе». Мне почудилось здесь какое-то высокомерие, ведь Дадин её о встрече не просил, насколько мне известно. Он просил привлечь внимание к его случаю. И если уж на то пошло, то правы люди, которые пишут, что прежде всего внимание Москальковой должна была бы привлечь, как мне кажется, сама по себе неправосудная статья, сама по себе противозаконная посадка мирного гражданского активиста.
Конечно, хорошо, что она с ним увиделась. И всякое доброе дело должно быть, по-моему, поощряемо и хвалимо. Приятно уже и то, что во ФСИН с такой готовностью отозвались на предложение проверить эту колонию. Приятно и то, что Аня Каретникова — человек давно мне очень известный и высоко мною ценимый тоже — оказалась теперь советницей во ФСИН. В общем, все эти сдвиги приятны. Хотелось бы только, чтобы Дадин не оказался единственным человеком, к которому приковано внимание правозащитников, потому что на самом деле абсолютно правы почти все публицисты, в один голос утверждающие, что происходящее с ним — не эксцесс, а происходящее с ним — норма. И это очень широко известная ситуация, но большинство с ней живёт, её не замечая.
Много вопросов о том, что я думаю о высказывании госпожи Поклонской, поставившей Ленина в один ряд с Гитлером.
Понимаете, здесь «the medium is the message», здесь лишний раз надо посмотреть на того, кто это сказал. Для меня, в общем, такая постановка вопроса — «если Х за, то я против» — она понятна. Я не вижу здесь никакой действительно принципиальной позиции. Можно по-разному относиться и к Ленину, и к Гитлеру, но то, что это говорит Наталья Поклонская, заставляет насторожиться.
Для меня, конечно, Ленин и Гитлер — это фигуры абсолютно разные, потому что Ленин — представитель модернизма, а Гитлер — антимодернизма. Но вдаваться сейчас в эти тонкости я не хочу. Просто, видите, иногда «по делам их узнаете их», а иногда по защитникам их, по противникам их узнаете их. Вот то, что Поклонская ставит в один ряд Ленина и Гитлера, заставляет меня всерьёз задуматься о том, что Ленин для сегодняшней российской власти очень грозная и очень опасная фигура.
Ну, форумные вопросы.
«Часто «либеральная» часть граждан ассоциирует себя с профессором Преображенским, а остальных — с Шариковыми и Швондерами. Но как мне кажется, даже если не вчитываться в повесть, то у самого Булгакова профессор далёк от образца морали. Как считаете вы?»
Петрановская только что писала об этом, не вижу смысла повторять. Но, объективно говоря, ведь Булгакова очень мало волнует, кто является образцом морали. Ни один из героев Булгакова образцом морали не является. Булгакову важно — профессор Преображенский похож на человека или нет? Он похож на него больше, чем Шариков. Вот это важно. Он, конечно, далеко не образчик нонконформизма, иначе бы он не делал операции эти все по омоложению партийной номенклатуре, которая спасает в результате его квартиру. И конечно, его квартира в калабуховском доме для него гораздо важнее, чем те или иные принципы или сословные правила. Но он профессор, он преображает, он творец, он до некоторой степени такой прообраз Бога и символ Бога, а Бог ведь, с человеческой точки зрения, совершенно аморален или по крайней мере имморален, у него своя мораль. Он творец, он художник в каком-то смысле.
Как у Шварца волшебник сделал медведя человеком, так и здесь он сделал собаку человеком. Это, кстати говоря, очень интересная параллель, и я думаю, что стоило бы её рассмотреть в одном ряду с «Островом доктора Моро», например, или с фантастикой двадцатых годов, или с «Разумным животным» Мерля, по-моему. Точно так же стоило бы сейчас рассмотреть в одном ряду «Обыкновенное чудо» и «Собачье сердце». Даже по названиям они, так сказать, структурно сходны — прилагательное плюс существительное.
Так вот, у Шварца, если помните, прекрасный юноша тоже оказался носителем некоторых медвежьих качеств — например, избыточной осторожности. И для того чтобы поцеловать принцессу, ему пришлось убить в себе медведя. Вот и у Преображенского Шариков оказался носителем собачьих качеств, собачье сердце у него, и такой пролетарский мозжечок. А у профессора Преображенского сердце человеческое, то есть и грешное, и, возможно, исполненное гордыни. Но профессор Преображенский — человек, и вот этим он отличается и от Шарикова, и от Швондера. Преображенский может сделать Шарика человеком, а Шарик ничего не может сделать. Шарик может душить котов, Полиграф Полиграфович. Вот и вся между ними разница. А про мораль и нравственность — это вообще, знаете, не нам судить.
Лекцию о самоубийстве бога в «Гамлете»? Да, с удовольствием.
«Есть ли эффективная стратегия в общении с людьми, зомбированными телеящиком? Имеет ли смысл пытаться их переубедить, если это мои друзья с высшим образованием, но моя точка зрения вызывает у них только злобу и раздражение? Что вообще можно противопоставить тезисам, типа #крымнаш, #боинг_сбили_хохлы, #сталин_поднял_страну и так далее?»
Ничего нельзя противопоставить. И зомбирование на то и зомбирование, чтобы нельзя было ничего противопоставить ему. Это такая картина мира. Критерием истины является практика. Вот предоставьте этим людям самостоятельно пострадать. Мне горько, конечно, это говорить, но сейчас уже в этой системе начались аутоиммунные процессы, процессы самопоедания, когда люди из своей же среды немедленно пытаются вычистить каких-то недостаточно лояльных, друг друга травят, возникают уже конфликты, условно говоря, Пескова и Залдостанова и так далее. Стилистические разногласия у них начинаются сначала.
Дело в том, что одни пытаются быть как можно хуже, а другие — всё-таки у них есть какие-то человеческие интенции, они думают: «Да, Крым наш, но в Алеппо лезть не надо»,— и так далее, то есть у них есть свои градации. Так что мы скоро увидим расслоение. Уже сейчас оно идёт. Уже очень скоро из их среды начнут исторгать умных и неоднозначных. Тогда эти умные и неоднозначные начнут каяться — но будет поздно, потому что всё, что они кричали в запале, мы очень хорошо запомнили. Поэтому ничего, кроме, так сказать, естественного хода вещей, не может никого образумить.
Не надо возражать. Как учил нас апостол Павел: «До трёх раз переубеждай, а после же…» Как там сказано-то? Отрешайся? Отверзайся? Не помню дословно, не помню, как это по-старославянски, по-церковнославянски, но совершенно точно, что по-русски — «отворачивайся», «отходи». Не нужно этого делать, не нужно бесконечно убеждать неубедимых. Есть жизнь.
И потом, зачем вам надо, чтобы все ваши друзья думали, как вы? Наоборот, как раз интересно, по-моему, попытаться экспериментально понять, как их новое мировоззрение повлияет на их нравственные качества. А повлияет неизбежно. Это вещи, к сожалению, связанные. А вот дальше мы посмотрим, что с ними будет происходить. Кто-то из талантливых будет лишаться таланта; кто-то из беззлобных и доброжелательных будет постепенно превращаться в такого страшно пышущего злобой одиночку. Любопытно проследить и любопытно увидеть будет потом их раскаяние.
«В своих воспоминаниях Шаламов пишет, что двадцатые годы были временем ораторов. И его любимым оратором был Анатолий Луначарский. В наркоме была «радость отдачи знания». Что вы думаете о значении Луначарского для культуры?»
Андрей, я считаю Луначарского лучшим наркомпросом, лучшим наркомобром в советской и постсоветской истории. Более или менее развёрнутое моё мнение о нём вы можете найти в статье «Броненосец «Легкомысленный» или в книжке про Маяковского, где про него есть отдельная глава (и там большие, кстати, цитаты из Шаламова).