«Если бы вам предложили заснять один из вашей жизни, вы бы согласились?» Смотря для чего, Денис. Это зависит от того, для чего вы его снимаете. Если для того, чтобы потом включить в фильм «Срок», то нет, конечно. Я вообще очень плохо отношусь к этому фильму.
«Как вы относитесь к творчеству Михаила Шишкина?» Уже сказал, что с большим любопытством. Но, тем не менее, я предпочитаю… Из всего, что он написал, я больше всего люблю «Взятие Измаила».
«Есть ли книги, которые вы готовы перечитать не один раз?» Только тем и занимаюсь.
«Поделитесь вашим мнением о „Повелителе мух“». Что тут делиться? Это классика, абсолютно великая книга, и фильм Питера Брука велик и не хуже. До сих пор помню, как в «Артеке» ночью устраивали мы ночной просмотр на детском кинофестивале, потому что запретили его показывать детям, сочли слишком мрачным. И мы представителей детской прессы запустили в пресс-центр ночью и им показывали картину. Я считаю, что это великое кино, абсолютно.
Максим Глазун… Привет, Максим. Это хороший молодой поэт. «Какое у вас отношение к молодым поэтам? Можно ли их читать, или там ужас? Если можно, то кого посоветуете?» Знаете, Макс, я молодых-то мало знаю, совсем молодых. То, что они присылают, чаще всего не очень хорошо.
Вот Дима Усе́нок (или Усено́к, я не знаю, как правильно), который регулярно пишет и регулярно присылает, пишет, по-моему, хорошие стихи. Есть ещё несколько интересных авторов, совсем молодых. Понимаете, круг моих интересов — это всё-таки моё поколение. Мне очень нравится то, что пишет Сергей Тихомиров. У него вышла только что первая книга, а между тем ему за 50. Мне очень нравится ещё один молодой поэт — Дина Бурачевская, тоже моя ровесница, хотя первая серьёзная книга выходит у неё сейчас, и тоже в «Геликоне Плюс», который остаётся такой замечательной отдушиной для молодых поэтов, он их бесплатно издаёт. Привет, «Геликон», если вы меня слышите. Я бы с удовольствием дал вам государственную программу помощи, но нет такой программы. А может быть, повезёт. Да, «Геликон Плюс» — замечательное издание, основанное когда-то Житинским.
«Что вы думаете о творчестве Иэна Макьюэна?» Я говорил уже, что я не очень хорошо знаю творчество Иэна Макьюэна, но в любом случае отношусь к нему весьма уважительно.
«Как вы относитесь к Юлии Латыниной, к её взглядам и творчеству?» Восторженно. Это один из трёх сегодня, мне кажется, крупных политических журналистов (Каныгин, Колесников из «Коммерсанта» и Латынина), которые реально влияют на судьбы России и которые реально знают, что происходит в стране. Кашина я тоже очень люблю, конечно, особенно как гениального, по-моему, репортёра, просто непревзойдённого.
«Как вы относитесь к русским эмигрантам, бежавшим после революции?» Как к людям, которые спасали свою жизнь в трагических условиях.
«Хотелось бы выяснить раз и навсегда, — мне бы тоже хотелось. — Вы выступаете за Советский Союз с единой Коммунистической партией и октябрятами, освоение космоса, а также воссоединение России с другими республиками на тех же правах, что и при Советах?»
Это некорректный вопрос, ребята. Я выступаю за то лучшее, что было в Советском Союзе. Мне очень нравится многое в Советском Союзе 70-х годов, и меня многое ужасает в Советском Союзе 30-х. Если ценой возвращения в Советский Союз 70-х, в эпоху советского Серебряного века, культурного расцвета, будет прохождение через 40-е и 50-е годы — нет, я этот билет в рай почтительно возвращаю.
«В чём смысл финала „Града обреченного“? Я думаю, что возвращение обратно служит для того, чтобы изменить всю эту серость после опыта Эксперимента. А как думаете вы?» Нет, конечно. Как раз наоборот, мне кажется, «Первый круг вами пройдён» означает, что в первом круге он понял бессмысленность внешних изменений. Зачем его вернули в Ленинград, мне не очень понятно. Там надо много думать, и у каждого есть свои версии. В любом случае это не значит, что он должен этот мир изменить. У него же будет ещё второй круг, ещё более глубокий.
«Можно ли считать книгу прочитанной, если она прослушана в аудиоформате?» Конечно.
«Какое у вас отношение к Вячеславу Иванькову (Япончику)?» У меня нет к нему никакого отношения. Я, слава богу, не был с ним знаком, но его внучка у меня училась. Она — очень умная девочка. Я сначала боялся её вызывать, а потом понял, что ничего страшного.
«С чем связана популярность японской поп-культуры в России?» Когда-то БГ, когда он ещё давал интервью, мне в интервью сказал, что японская культура из-за ограниченности пространства, из-за островного характера цивилизации вся построилась вокруг темы предела, вокруг темы смерти, а России близок такой самурайский подход. Почему близок? Это особая и отдельная тема. Россия — тоже немножечко такой остров.
«Что вы думаете о творчестве группы „Ундервуд“?» Я ничего не думаю о творчестве группы «Ундервуд», хотя понимаю, что они талантливые люди.
«Недавно в передаче вы вспоминали Новосибирский Академ. Когда и на кого вы там учились?»
Я никогда там не учился. Я приезжал туда на научные студенческие конференции, и там было очень хорошо. Спорить я туда приезжал, дышать воздухом. Там были самые интересные разговоры. Я, как миг большого счастья, вспоминаю… Я приехал туда в 1987 году. Это сколько же мне было? 19 лет. Я приехал в апреле на научную студенческую конференцию. Меня вселили ночью в 10-ю общагу к каким-то историкам и филологам, которые совершенно не были предупреждены о моём приезде. Ну, уплотнили их мной, как делалось при советской власти. Мы довольно быстро сдружились, и всё утро у нас прошло в напряжённейших дискуссиях об анархии и Махно. Мы только что первый раз друг друга увидели. Таких споров и такого уровня собеседников у меня не бывало в Москве никогда.
Потом — второй тур, когда набежали другие филологи, стали спорить о семантическом ореоле метра. «Меркнут знаки Зодиака» — какой семантический ореол? Я помню, как один студент из Душанбе мне горячо доказывал, что семантический ореол четырёхстопного хорея — это море и смерть, к этому сводимы все темы. А я ему возражал, читая того же Заболоцкого, «Дисциплину клерикалис». Ох, я помню, это было время! Вот это была такая удивительная среда.
«Как вы относились к моде? Были ли вы модником в юности? Или писатель может обойтись с девушками и без этого?» Писатель вообще сложно относится с девушками. Девушки любят писателя за то, что он как-то им рисует их привлекательный образ, как художник Тюбик. Это совсем не связано с модой. Та рубашка, в которой вы меня сейчас видите, куплена в 1992 году, кажется, в Крыму. Я очень привязываюсь к вещам.
«Каковы будут отношения люденов с традиционными религиями?» Я думаю, они будут их игнорировать.
«Вы говорили, что вас научили правильно смотреть кино. Как и где научиться тоже?» Общайтесь с хорошими киноведами. Меня учили Шемякин, Марголит. Даже у Марголита была такая практика, и есть она до сих пор: приглашение меня в гости, кормление ужином и показ какого-нибудь изумительного кинодефицита, вроде червяковского «Мой сын». Вот такие вещи. Я очень люблю и Марголита, и с ним смотреть. И Шемякин, конечно. Шемякин, я помню даже, когда у меня вышла первая книжка, отметил это со мной: устроил мне праздник, заказал для меня в Музее кино «Жюль и Джим». И я помню, что я был потрясён совершенно и его добротой, и этой картиной. Привет тебе, Шем, если ты меня слышишь.
«Что вы можете сказать по поводу Роберта Лоуренса Стайна?» Ничего особенного не могу сказать. Хороший, профессиональный автор страшилок, ничего сверхъестественного там нет.
«Интересно ваше мнение. Весь мир в эти дни вспоминает 70-летие со дня ужаснейших событий XX века, когда две атомные бомбы были сброшены на Хиросиму и Нагасаки. В связи с этим вопрос. Вы говорили, что Германия утратила свою идентичность в этой войне. А что вы скажете о Японии?»
Мисима считал (и не без основания), что Япония тоже утратила свою идентичность, но не потому что была разбомблена или поставлена на колени, или утратила самурайский свой пыл, а потому что Япония совершила, на мой взгляд, самое страшное преступление Второй мировой войны, более страшное, чем Освенцим. Я говорю об «Отряде 731». Те, кто видел фильм „Человек за солнцем“… Я никому не могу его порекомендовать. Он сделан на абсолютно документальных материалах. Я даже сам заинтересовался, насколько там вымысел, а насколько правда. Ужас, но правда всё. И они ещё многое смягчили.
Я никому не посоветую смотреть эту картину, я говорил уже об этом. Страшнее, чем это, наверное, не было ничего. Это очень хорошо показывает процесс расчеловечивания, когда они пытают пленных якобы в медицинских целях, но для того, чтобы эти медицинские цели как-то погасить, как-то заставить их не думать об этом, им внушают, что это не пленные, не люди, а брёвна — маруто.
Помните, там (не помните, конечно) есть эпизод такой, когда им показывают пленных, совсем молодым курсантикам, и спрашивают: „Это кто перед вами?“ Они говорят: „Китаец“. Его бьют. Они говорят: „Плохой китаец“. Его тоже бьют. „Это не человек. Это маруто, бревно. С ним можно делать всё“. Они и делают всё.
Лучше об этом вообще не помнить. Я думаю, что страна, которая через такое прошла, страна, которая такое совершила… И даже никого не повесили из них, они все выжили благополучно. Никто не выжил из подопытных, и все выжили среди тех, кто это делал — это самое страшное. Во-первых, это самый страшный фильм, который я когда-либо видел, никому не посоветую смотреть его. А во-вторых, это самое страшное, что было в мировой войне. После этого нация, конечно, не может быть прежней. Если она такое о себе узнала, то в ней возникает непоправимый надлом. Кстати говоря, Мураками — одно из следствий этого надлома, такая вестернизация Японии. Конечно, традиционная японская культура закончилась на этом.
Но мне кажется, что она закончилась на Акутагаве, который предчувствовал это, как Кафка. Знаете, Акутагава — это такой японский Кафка, очень точная его копия: те же притчи, такие немного фольклорные, та же ранняя смерть, только в его случае самоубийство, а в кафкианском, я думаю, почти самоубийство. Они очень похожи типологически. И тоже им было бы не о чем говорить, потому что они слишком похожи. Акутагава предчувствовал конец этой культуры. Прочтите „Муки ада“, „Носовой платок“ или „Нос“ — и вам всё станет понятно.