«Знаю, что вы не любите Вудхауса, но ваши высказывания о нём мне не очень понятны».
Ну, что тут подробно говорить? Я не вижу там особых оснований для дискуссий. Мне кажется, что это пустовато. Мне кажется, что это многословно, недостаточно смешно, в доброту эту я не верю. Ну, как-то мне кажется, что это игры какие-то детские.
«У Циолковского есть маленький текст, — это опять пишет любимый Юра Плевако. Спасибо вам, Юра, за неизменно содержательную переписку, — «Какой тип школы желателен?». Настоящая школа должна быть общежитием. Главная цель школы — научится жить, то есть уметь добывать необходимое. Учить может всякий желающий, нашедший учеников. Дурные плоды от школы будут преследоваться. Творческая деятельность не может быть предметом школы, но орудия и благоприятные условия для неё могут поставляться обществом, — и так далее. — Как вам такая смесь? И почему советскую школу не создали по принципу казармы?»
Юра, а почему по принципу казармы? Во-первых, советскую школу по этому принципу и создавали (возьмите Макаренко). Во-вторых, это необязательно казарма. Общежитие… Вот это главное! Понимаете, общежитие — это и монастырь в некоторых случаях, и коммуна (художников, например), и казарма. Есть разные варианты. И лицей. Лицей — что, казарма, что ли? Я верю в такой Хогвартс, если хотите, в творческое содружество. Просто для того, чтобы Хогвартс существовал, там должны учить колдовству, должны преподавать защиту от тёмных искусств, разную магию и так далее. Школа должна быть волшебной, чтобы не быть казармой. Но над этим надо думать. Просто не надо сразу отметать эту возможность.
«Наша страна сейчас больна. Нам страшно действовать ради неё. Может, просто наблюдать и учиться?»
Знаете, пока вы будете наблюдать и учиться, боюсь, будет поздно. Действовать надо. Только надо знать, как действовать. Сейчас прежде всего (конечно, вы правы) надо наблюдать, но мне кажется, что и действовать тоже нужно. То есть когда вы видите явную несправедливость, надо как-то пытаться об этом, по крайней мере, сказать.
«Подростки без жалости — это социопаты. Психическая болезнь со временем не проходит, но поддаётся корректировке».
Нет, она проходит. Знаете, всякая социопатия проходит, в общем, только её надо лечить. Социопатия — она же всё-таки имеет корень «социо» в том числе; тут и общество немножко виновато. Я тоже в последнее время… Знаете, я вам совершенно честно скажу… Я вообще как-то привык в этих эфирах, может быть, откровенничать больше, чем надо, и сама ночная обстановка к этому располагает.
Я сам ловлю себя на некоторой социофобии. То есть мне в последнее время не очень хочется общаться с людьми, разговаривать с ними мне не очень нужно, мне чаще всего не о чем разговаривать. И я, попадая в общество какое-то, не могу поддерживать разговоры на общие темы, потому что круг вопросов, интересующих меня, узок. «Узок круг этих революционеров. Страшно далеки они от народа». А говорить на темы общие — обсуждать сериал «Таинственная страсть» или перспективы Трампа — ну, как-то мне довольно скучно. Я общаюсь очень тесно, действительно очень тесно, на очень серьёзные темы с очень небольшим кругом людей. Я думаю, это нормально.
И социопатия сегодня — я рискнул бы сказать, что это норма, потому что и общество больно. То, что происходило с этими подростками, как это ни ужасно, — это почти нормально. Их не научили чувствовать чужую боль, но это оттого, что никто не чувствовал их боли. Я не знаю, какая семья у мальчика (а они оба росли с отчимами), но семья у девочки явно была неблагополучная, потому что поколачивать довольно взрослую девочку-подростка за то, что она где-то заночевала, — неправильно, это унизительно, а особенно в присутствии её кавалера. Это совсем неправильно! Я думаю, что когда они говорят «вы сломали мою психику и жизнь», они выражаются сериальной мовой, сериальным арго, но какая-то правда за этим стоит, безусловно. Я против того, чтобы их обожествлять, но я и против того, чтобы их объявлять «генетическим мусором». Вот и то, и то.
«Я не большой любитель Селина, но как раз его книги замечательно демонстрируют то, как человек примиряется с мерзостью. Знаю, что и вы его не любите, но расскажите о нём подробнее».
Дима, я расскажу когда-нибудь. Но я, понимаете, всё-таки не понимаю, на чём основана слава Селина. Мне кажется, он довольно сентиментальный автор, и сентиментальный прежде всего по отношению к себе. И ничего там нет особенно интересно.
«Сейчас опять показывают «Клима Самгина». Вы можете определить, чем неприятен этот фильм при всей сильной игре ведущих актёров?»
Знаете, это такое «глотание гранаты». Это действительно неприятная книга, потому что начинаешь к самому себе не больно хорошо относиться. Самгин — это ведь не просто Ходасевич. Самгин — это тип интеллигента, который есть в каждом, который есть в вас и во мне. Это человек, который понимает, что универсально привлекательна только пустота, пустотность. Замечательный текст Жолковского о пустотности есть у него в сборнике «Осторожно, треножник!». Мы вчитываем туда свои смыслы. Человек, который умеет вести себя высокомерно, всегда сходит за правого, он, конечно, омерзителен. И Руденский, надо сказать, замечательно это сыграл. А ещё неприятны этот фильм и эта книга (и прежде всего книга) тем, что большинство героев видно глазами Самгина, а Самгин видит в людях в основном омерзительное, брезгливый такой взгляд.
«В 1977 году вся Москва зачитывалась «Бессонницей» Крона. Планируется ли лекция об этом романе в цикле «Сто книг» на «Дожде»?»
Я точно знаю, что 1978 год — это «Алмазный мой венец». А в 1977-м — почему? — можно сделать, наверное, и Крона. Когда я прочёл «Бессонницу», очень нехарактерный для Крона роман… Он же такой писатель морской темы как бы, а это роман о конформизме, о научной среде, о фальши научных карьер и так далее. Почему им зачитывались? Потому что это было такое первое…
Знаете, было два фильма, точнее — два явления культуры: фильм «Летаргия» Лонского и «Бессонница» Крона. Они вышли почти одновременно. Ну как? «Летаргия» — насколько я помню, 1981 год, а «Бессонница» — 1977-й. Герой Мягкова в «Летаргии» как бы впадает в нравственную летаргию, а герой Крона как раз пробуждается от неё и мучается такой нравственной бессонницей, подвергая ревизии свою жизнь. Но тема была одна — конформизм, примиренчество, фальшь. И эти два диагноза были очень верны. Кстати говоря, вы знаете, что большинство серьёзных заболеваний, особенно психических, начинаются с расстройства сна. И бессонница, и летаргия — это два одинаково опасных расстройства, две ужасных крайности. Может быть, вы и правы. Может быть, о «Бессоннице» Крона стоило бы поговорить.
«Как вы относитесь к явлению двоемыслия у многих верующих людей в нашей стране? Говорят: «Я верю в Бога». А дальше у всех одинаковые суждения: «вечная жизнь — отлично», «будь смиренным, подставляй вторую щёку», «просить у Бога здоровья, счастья, спасения — очень хорошо», «а вот не заниматься добрачным сексом — ну уж нет!», «освящать яйца и куличи — да, а соблюдать пост — нет».
Ну, понятно, о чём вы говорите. Это не двоемыслие, а просто вера в удобных пределах. Человек готов верить там, где это не ущемляет его комфорта. Знаете, я вообще к соблюдению формальностей насчёт добрачного секса или соблюдения поста, к сожалению, тоже отношусь довольно скептически. Я не думаю, что человек за этот счёт улучшается. Это показатель известной самодисциплины, конечно. Но как сказал один мой знакомый замечательный поп: «Если ты во время поста всё думаешь о куске колбасы, а не о грехе — так уж Бог с тобой, съешь этот кусок колбасы, а потом думай о душе».
Вернёмся после рекламы.
РЕКЛАМА
― Спасибо за уточнение от Юрия: «Летаргия» — 1983 год, да. Ну, видите, в любом случае время застойное не так уж и сильно различается, оно вязкое. Что 1977-й, что 1983-й — принципиальной разницы я не ощущал. Только помнил, что в 1983-м всё стало чуточку откровеннее.
«Не кажется ли вам, что трагедия Динары Асановой и её актёров-подростков, — там посткиношных трагедий ужасных было много, — в том, что она вопросы задала, а ответов не было?»
Саша, это блестящий вопрос! Понимаете, в чём проблема большинства так называемых примеров кинематографа «морального непокоя» в Польше и в России тоже (в СССР же тоже это было)? Дело в том, что на эти вопросы в убогой, уродливой, порочной системе не могло быть ответов. Вот Тендряков — он ставит, казалось бы, неразрешимые нравственные дилеммы. Возьмите «Расплату»: имеет право сын алкоголика застрелить из ружья этого алкоголика, если он мучает и мать, и его самого? Во внерелигиозном обществе бессмысленно задавать такие вопросы. Да и вообще вопросы о смысле жизни ставить в социалистические времена неправильно, потому что там редуцирована огромная сфера духовной жизни.
Да, у Динары Асановой тоже была та же проблема. Большинство её картин — и «Жена ушла», и «Милый, дорогой…», и «Пацаны» — да, они ставят нравственные вопросы в условиях, где практически невозможно дать ответа, потому что ответ находится в табуированной сфере. И неслучайно Тендряков всё-таки написал «Покушение на миражи», где высказал главную свою мысль: без христианства история человечества не складывается. Не важно, есть Бог или нет, а важно, что такое учение, как христианство, обязано было появиться, потому что без него истории нет, без него человечество внеисторично. Пастернаковская такая мысль.
Я думаю, кстати говоря, что единственный фильм Динары Асановой, где содержится правильно поставленный вопрос и вполне чёткий ответ, — это очень глубокая картина по великому сценарию Георгия Полонского «Ключ без права передачи» (она же «Драма из-за лирики»). Мне кажется, что вот там, где поставлен вопрос об учителе как сектанте, который собирает вокруг себя кружок единомышленников и тем морально уродует их — ужасно, да. Но прав оказывается вот этот директор в роли Петренко — будничный, толстый, подчёркнуто неэстетичный человек. Это интересно. Мне ка