И вы обратите внимание (я сейчас обращусь к молодым журналистам, студентам), как каждая фраза у Капоте насыщена информацией. Вот для того чтобы эти четыре главы, эти четыре выпуска «Нью-Йоркера» написать и опубликовать, он пять лет прожил, трясся, в этих мотелях западных, продуваемых всеми ветрами, и собирал факты. Каждая фраза «In Cold Blood» несёт в себе десятки биографических деталей, описания второстепенных и третьестепенных персонажей, там плотно сконцентрированные биографии. Это невероятное эстетическое совершенство! И какой бы бурной, и раздолбанной, и раздолбайской жизнью Капоте ни жил на протяжении своих 60 лет, он, конечно, работал как каторжник. И никогда не верьте тому, что он писал мгновенно и стремительно.
Сейчас вышел, в прошлом году (и я, конечно, зубами в него вцепился ), вышел сборник его 14 ранних рассказов. Они ещё очень наивны. Ну, это он писал в 16–17–18 лет. И «Летний круиз» наивен, хотя уже очень профессионален. Но он гениально описывал психологию детей. Взрослые никогда ему не удавались, а инфантилизм — в «Безголовом ястребе», наверное, в самом страшном американском рассказе «Дерево в ночи» («A Tree of Night») — это даётся ему бесконечно: ужас ребёнка, заблудившегося в мире.
И вот что я хочу сказать, хотя, наверное, на ночь не надо бы. Лучший рассказ об одиночестве, который я знаю, — это «Мохаве», вошедший в «Музыку для хамелеонов». Лучший триллер, вещь, от которой мне действительно было страшно, — это «Самодельные гробики» («Handcarved Coffins»).
Я хорошо помню, как я в одном американском доме жил, когда читал лекции в Чапел-Хилле. Меня поселили в хороший домик, такой уютный. Хозяева уехали, и я месяц там прожил, как раз «ЖД» писал. И вот я помню, я купил «Музыку для хамелеонов», ночью читаю — и мне надо выключить свет. А выключатель в другом конце комнаты. Так мне, ребята, страшно было ноги с кровати спустить, я так при свете и спал. Ну это очень здорово сделано! Почитайте.
И финал «Самодельных гробиков», когда этот предполагаемый убийца, опуская руку в воду, и она лентами течёт между его пальцами, он стоит и говорит: «Уж это Бог так управил, его святая воля». Это образ Бога самый страшный, наверное, в американской литературе. И там ведь непонятно, кто убил. Это детектив без разгадки. Ну, почитаете.
И такие рассказы, как «Мириам», и «Ночное дерево», и «Воспоминания об одном Рождестве», — это всё, конечно, величайший триумф. Спасибо Ясену Засурскому, который нам это сказал: «Хороший писатель может писать во всякое время, а гений — не во всякое».
Услышимся через неделю.
02 декабря 2016 года
― Добрый вечер, доброй ночи, дорогие друзья! С очень многими из вас я успел повидаться сегодня на Московской книжной ярмарке non/fictio№. Вы, наверное, убедились, что волшебное слово «Один» довольно часто срабатывает, принося вам существенные скидки. Спасибо всем, кто пришёл. Огромное спасибо людям, которые слушают и присылают вопросы — в общем, людям, для которых это, как и для меня, очень важный какой-то шанс погрузиться в родную стихию, в стихию переговоров, разговоров, обмена бредами и так далее, то есть в стихию литературную, во-первых, литературоцентричную.
И главное, что мне особенно нравится. Вот я затруднился бы определить тот социальный слой, к которому мы с вами принадлежим, но сегодня на non/fictio№ я видел нас очень много. Это разный возраст. Преимущественно это люди молодые, что меня отчасти радует. Это опровергает разговоры о том, что мой восторг перед молодым поколением преувеличен. Напротив — он ещё и приуменьшен, судя по тем разговорам, вопросам, конфликтам идеологическим, которые я там сегодня наблюдал. И что особенно мне нравится? Вот как правильно сказала Матвеева (люблю её цитировать): «Цель нашу нельзя обозначить. Цель наша — концы отдавать». Мы действительно как-то выглядим всегда самой обречённой прослойкой, и тем не менее она абсолютно бессмертна, и более того — прирастает. Вот этот восторг я сегодня на non/fictio№ испытал.
Очень много вопросов, какие книги я могу порекомендовать. Ну, ивановский «Тобол» — это само собой. Я думаю, что это надо читать в любом случае. Хотя подзаголовок «роман-пеплум» меня довольно сильно смущает. Пеплум — это не самый мой любимый жанр. Ну, посмотрим, будем читать.
Из остальных книжек — «Избранное» Михаила Яснова к его 70-летию, которое представляет издательство «Время», но не только потому, что я написал к нему предисловие, а потому, что это большой поэт. Большой трагический поэт, такой несколько смягчённый и несколько младше, потому что у него другой опыт — у него нет ни предвоенных, ни военных воспоминаний — Лев Лосев. Но Яснов — другой. Он мягче и человечнее. И он всё-таки наш современник, понимаете, в отличие от Лосева, которого с нами нет. Он успел отреагировать на очень многие тенденции прошедшего времени. Во всяком случае раздел «Бестиарий» из этого сборника достоин встать в первый ряд, как мне представляется, современных российских стихотворений.
Весьма интересна Янагихара с этой «Маленькой жизнью». Пока купил, не могу ничего конкретного сказать.
Очень много меня спрашивают о «Промельке Беллы» Мессерера. Вероятно, это самое амбициозное издание, которое представляет редакция Елены Шубиной; толстый, великолепно изданный том. Уже появилось в Сети несколько отзывов. Один из них — самый развёрнутый и самый почему-то озлобленный — принадлежит перу одного такого квазикритика, довольно завистливого персонажа, который вообще наездами на шестидесятников (простите за термин «наезд») уже сделал себе подобие имени или антиимени. Я не намерен, естественно, полемизировать с этим автором, равно как и называть его — это как-то будет много чести.
Но мне книга Мессерера очень понравилась. Во-первых, я узнал чрезвычайно много нового. Есть люди более информированные, для которых всё это банальщина, а для меня это большая радость. И много оригинального и симпатичного, много впервые публикуемых документов, много замечательных анекдотов эпохи, которые сохранили как-то её дух.
И вот я о чём, ребята, подумал. Там есть фотография, на которой одновременно Битов, Горенштейн, Аксёнов, Окуджава, Бёлль, приехавший в гости, Липкин, Лиснянская, Трифонов. И я подумал, что если бы… Помните, как знаменитая фраза: «Если бы снаряд угодил в редакцию «Современника», русской литературы бы не было». Вот если бы снаряд угодил в мастерскую Мессерера, мы бы лишились огромного количества — ну, двух десятков — совершенно разнообразных, но сходных по масштабу творцов. У них у всех были различные убеждения, различный бэкграунд, но они собирались и вместе чувствовали себя силой, потому что они одинаково верили в силу слова и в сакральность своих занятий, даже принадлежа, как Аксёнов, Трифонов и Горенштейн, к трём абсолютно разным школам.
Один мой приятель, рассмотрев это фото, сказал, что на нём не хватает только Андропова. И действительно, удивительно, что эти люди собирались без какого-либо государственного надзора. Или если кто-то и осуществлял этот надзор, то это был стукач исключительно профессиональный, который всё-таки не давал додушивать их до конца. Или он талантливо врал, или молчал. Я не знаю, кто из них на этой фотографии провокатор.
Но тогда Окуджава, помните, говорил замечательный тост: «Давайте выпьем за то, чтобы каждый из нас, услышав о другом самое худшее, не поверил хотя бы в первые три минуты». Это блистательный тост, очень честный и очень трезвый, как это ни парадоксально, так сказать, оксюморонно применительно к тосту. Но я так подумал, что это ведь ещё и люди исключительно высокого качества. Среди них действительно не оказалось предателей. «К предательству таинственная страсть», о которой писала Ахмадулина, этих душ не затронула. Какой блистательный урок нашим современникам! Потому что сегодня представить трёх русских писателей, собравшихся вместе, очень сложно, а пять - я думаю, невозможно. Ну и вообще как-то, знаете, на определённых высотах нет ревности, нет зависти; там люди чувствуют себя равными. Очень мало у нас людей, которые бы на этих высотах стояли.
И вообще хорошая книжка. Она даже как-то, знаете, меня примирила отчасти со многим в личности Ахмадулиной и творчестве её, что мне всегда казалось неприятным, таким кокетливым, чрезмерным. Я понял, что в грубую эпоху сама избыточность этой куртуазности, такой, я бы сказал, барочности, такой некоторой тицианистой извилистости в выражении — это даже и хорошо, это даже и мило, потому что это противопоставляется всеобщему хамству, и в этом есть определённая прелесть.
Ну ладно, начинаем отвечать на вопросы.
Да, меня, естественно, можно будет увидеть завтра там. И послезавтра можно будет меня увидеть на ярмарке — не с утра, потому что с утра у меня уроки, но где-то с часов пяти-шести я там появлюсь. Можно ли будет получить книжку стихов? Не знаю. По-моему, уже нет. Но можно будет её 6 декабря получить на таком вечере в Московском доме книги на Арбате, в шесть часов я буду представлять там «Карманного оракула».
«Как попасть на вечер Новеллы Матвеевой 5 декабря?»
Это вечер, который называется «А сказка всё длится, а песня звучит». Он пройдёт в Большом зале Центрального дома литераторов. Там будут петь песни Новеллы Матвеевой. Я прочту там стихи из её архива, которых никто и никогда не читал и которые благодаря её племяннику Павлу сейчас систематизируются. И я эти стихи разных лет буду там читать. Ну, волшебное слово «Один» вам в помощь. Я думаю, что вы попадёте. Вечер этот ведёт Вероника Долина, мы с ней договоримся, я думаю, как-нибудь. 5 декабря, Большой зал ЦДЛ — да, почтить память Новеллы Матвеевой и послушать её известные и неизвестные вещи там можно будет. Приходите.
Что касается лекции. Заявок страшное количество! Из них лидируют две: Бажов, который почему-то вызвал ажиотаж небывалый, и Шекспир. Мне хочется поговорить, конечно, про Шекспира — в связи с только что появившейся весьма любопытной, на мой взгляд, статьёй Жолковского в «Иностранной литературе», там весь номер Шекспиру посвящён. Англия, кстати говоря, гостья non/fictio№. И поговорить о «Гамлете» мне было бы, в общем, люто интересно, но Бажов пока лидирует по количеству запросов. Посмотрим, что будет приходить на dmibykov@yandex.ru. Желающие, присылайте темы. Если бу