етскими страшилками — и всё становится понятно. Или «Начало хорошего летнего дня». Или ту же «Старуху», которая у моих школьников вызывает всегда такой безумный восторг и интерес. Это абсолютно подростковый текст.
Что касается Олега Григорьева — ну, там сложнее случай. Помимо алкоголизма, тут всё-таки был чрезвычайно развитый интеллект и начитанность, и хорошее знание авангарда. Просто в авангарде же тоже много инфантилизма, понимаете. И в Хлебникове было много детского. Это попытка вернуться к детскому сознанию на новом, взрослом этапе. Не у всех это получается, а обычно вот у таких людей, как Хлебников или Хармс, с лёгким, а иногда и нелёгким (назовём это вульгарно) прибабахом. Но в любом случае это культура, которая детьми хорошо понимается и усваивается.
Да чего там далеко ходить за примером? Я хорошо помню, что ребёнком я очень Хлебникова любил. Я его разлюбил годам к пятнадцати. Мне всё было понятно. Я помню, что когда я читал манифест «Садок Судей», мне было сколько? Ну, введение туда. Мне было лет девять. И я помню, как я там прочёл потрясшую меня фразу: «Виньетки творческого ожидания». Я очень хорошо знал, что это такое. Когда сочиняешь стишки от руки, всё время на полях что-то рисуешь, пока выдумываешь рифму. Это гениально точно сказано: «Виньетки творческого ожидания».
И вообще авангард — с его метафорами, с его какой-то немножко детской звероватостью, с его тягой к простым и радикальным решениям — он понятнее ребёнку. Потому что авангард отмёл сложность, или вернее — это сложность другого порядка. Не надо, скажем, у Мондриана искать какой-то особенной сложности; надо вглядываться, вслушиваться, вчитываться, отключив мозг. В этом смысле, конечно лучшие детские стихи пишутся авангардистами. И я знаю массу именно подростков, которые в восторге от авангарда, потому что авангард — это и есть искусство подростков, вечных подростков.
«Где-то читала, что вы составляли списки литературы для подростков. Опубликуйте на «Эхе», пожалуйста!»
Виктория, вот я как раз и публикую. Давайте им Хлебникова! Это им жутко нравится! И Гуро, и Бурлюков всех, особенно Николая, самого моего любимого и, по-моему, гениального поэта. И Маяковского, конечно. Маяковский — абсолютно подростковый поэт. Не бойтесь, он не заразит подростка суицидностью, он скорее наоборот — его избавит от этого.
«Как вы считаете, можно ли, читая автора, абстрагироваться от его политических взглядов?»
Ну, можно, наверное. Я просто не очень люблю это делать. Понимаете, не получается у меня абстрагироваться. Но иногда всё-таки, да, как-то случается. Просто, к сожалению, взгляды автора влияют непосредственным образом и на меру его таланта.
«Как вам высоко ценимый Лемом Олаф Стэплдон? Читали ли вы?»
Нет, не читал. Есть вещи, которые я не читал. Ну, если хотите — прочту. Просто дело в том, что пристрастия Лема меня обычно очень настораживают, вот как и пристрастия Борхеса. Самого Лема я очень люблю, в отличие от Борхеса. А те, кого он хвалил — очень много было авторов, которые совершенно никакого впечатления на меня не произвели.
Услышимся после новостей.
НОВОСТИ
― …фантастически содержательными, но ничего не поделаешь, такая уж стилистика новостей глубокой ночью. Но, может быть, оно и лучше. Вот вы всё спрашиваете: «Как можно, слушая музыку, иногда позволить себе не думать?» Вот так и можно. Иногда музыка несёт нам некую такую странную, почти отсутствующую информацию.
Здесь есть один вопрос, на который я долго буду отвечать, потому что он кажется мне в каком-то смысле роковым. И тоже очень опасная тема. И не надо бы, наверное, мне говорить обо всём об этом, но придётся. Спрашивают, как я отношусь к публикации в «Новой газете» интервью с Юрием Володарским Яна Шенкмана о том, каково положение русских писателей в Украине, русскоязычных писателей в Украине. Понимаете, я, наверное, напишу об этом отдельный текст, не удержусь. Не надо бы, наверное, лезть в эту полемику, но мне придётся, потому что вот тут что мне хочется сказать? Вот это очень важная вещь, которую я хочу высказать и эту мысль не развивать.
Есть эпохи, в которых двойственность бывает плодотворна, продуктивна. И в каком-то смысле это, наверное, для меня тоже самое продуктивное состояние. Вот мне говорят: «А что же ты не уезжаешь?» — некоторые говорят. Да, я не уезжаю именно потому, что мне нравится ситуация, о которой когда-то сказал очень хорошо Адам Михник: «Быть евреем в Польше — это такой интересный вызов». Да, это интересный вызов. Вот так и мне кажется, что была ситуация, когда быть либералом в России, русскоязычным прозаиком в Украине, вообще человеком, прущим против большинства, — это было интересным вызовом и в каком-то смысле очень креативным ощущением, креативной средой.
Но бывают минуты, когда это оказывается исчерпано — и тогда понимаешь, что вот в современной Украине, например, усидеть на этих двух стульях не удастся. Ты должен либо участвовать в строительстве новой страны (новой — такой Украины ещё не было), или ты должен защищать ценности русского языка, прекрасно понимая, какие ценности этот язык сейчас олицетворяет. Ведь в том-то и ужас, что они на свою сторону пытаются перетащить русскую культуру как таковую. Они настаивают на том, что это культура воинствующая, воинственная, имперская, православная — какая угодно. Они умудрились замарать всех в диапазоне ото Льва Толстого до Ленина.
Конечно, потом это отмоется, очистится. У меня была об этом большая баллада, она называлась «Тень». Это очистится, конечно, но сегодня, ничего не поделаешь, для них русский язык — это язык захватчика. Это не хорошо и не плохо. Хотя это плохо. Но я это оцениваю не в модальности. Это просто так. Поэтому мне кажется, что для русскоязычного прозаика или поэта в современной Украине самое органичное — это или переезжать в Россию (мне кажется, здесь многих примут с распростёртыми объятиями), или во всяком случае печататься только в России, так мне кажется, или переходить на украинский и тогда работать там.
То есть, понимаете, я же не говорю — хорошо опять-таки это или плохо. Я просто хочу сказать, что ситуация перестала давать возможность присутствовать на обеих сторонах, она перестала быть сложной, она упростилась до полного непотребства. Простота — это самое омерзительное. Мне когда-то пришлось… Страшно сказать, три года я написал назад: «Статус полуострова исчерпан, выживают только острова». Либо ты будешь абсолютным одиночкой — и тогда тебе надо оторваться от всех берегов (такая стратегия тоже возможна, но тогда, я боюсь, надо выбирать третий язык); либо ты будешь в любом случае подыгрывать одной из сторон и разделять ответственность с одной из сторон.
Мне кажется, что сегодня лучшее, что может сделать русскоязычный писатель в Украине — это переехать в Россию или печататься только в России. Это так не навсегда, разумеется. Но ситуация перестала допускать сложности и двусмысленности. Это ужасно. Потому что там, где нет места сложностям, там нет места вот этому героическому противостоянию.
Но дело в том, что сегодня, например, в России ты не можешь гордо принадлежать к меньшинству. Потому что если раньше меньшинство было терпимо и рассматривалось как «необходимая крупица пряностей», то сегодня это просто ниша человека, вытесненного во враги и вдобавок (что самое омерзительное) разделяющего ответственность за все «художества» большинства. Вот это очень трагическая ниша. Она перестала быть величественной. Она стала смешной.
Какие из этого могут быть следствия? Мы посмотрим. Но то, что я говорю об этом сейчас из Штатов — это не означает, что я сделал для себя такой выбор. Я его не сделал. Я просто боюсь, что скоро в России не останется этически возможной, скажем так, этически санкционированной позиции; все позиции будут одинаково подлы и смешны. Боюсь, что Украина в этом смысле ничем не лучше нас. Это очень горько.
Вот ещё несколько вопросов. Вот тоже вопрос важный и сложный от Вики Касьяновой: «Как вы считаете, почему у таких возвышенных женщин, как Исидора в «Мельмоте» и Сивилла у Пера Лагерквиста, такие несчастливые судьбы и нежизнеспособные дети? Что это за женский архетип, который во чреве носит не дитя Бога, но дитя дьявола?»
Послушайте, это очень распространённая тема в готической литературе, ничего не поделаешь, потому что такие женщины — женщины абсолютно демонические, женщины насквозь отказавшиеся от своей природы — они есть. На самом деле у Мэкена (который в России постоянно почему-то называется Мейченом), у него есть несколько рассказов о таких демонических женщинах, в которых живёт дьявол. Я забыл, как называется этот рассказ… Ну, там, где таинственная женщина, которая мелькает иногда в окне, и лицо которой столь ужасно, столь чудовищно, что никто не может выдержать её взгляда. Это муж её такой сделал, он подсадил ей какое-то знание. Она осталась прекрасной, но стала чудовищем. Вот это довольно частая история.
Кстати, в дневниках Новеллы Матвеевой я наткнулся на поразившую меня мысль (это записи шестидесятых годов), что за эволюцию у женщины, к сожалению, всё равно почти всегда отвечает мужчина, он разрешает ей вот такой стать. И меня очень удивило, что Матвеева с её абсолютным достоинством и с полным отсутствием сексизма в её сознании, она всё-таки понимала, что… Ну, она, правда, говорит о XIX веке, о ситуации, когда женщина подчинена. Но обратите внимание, что в прозе, если женщина дьяволица, то её такой почти всегда сделал мужчина. Иногда это дьявол, который её совратил, а иногда более умный и старший любовник, но этот тип существует, этот архетип существует.
«Шопенгауэр сказал: «Гений — это постоянная сосредоточенность на одном предмете». Но есть и противоположный тезис: «Талантливый человек талантлив во всём». Например — Макаревич. А БГ, например, побочной деятельностью не отмечен, но в своём сосредоточенном деле добился максимума. А есть люди эпохи Возрождения, умеющие всё. Что же вы считаете гением?»
Понимаете, сосредоточенность на одном — это не сосредоточенность на одном роде занятий. Леонардо да Винчи был озабочен вопросом о пределах человека, о пределах человеческой природы и в разных жанрах пытался эту проблему решить. А другие люди бывают сосредоточены, как Макаревич, на вопросе — как мне кажется, очень важном вопросе — о механизмах противостояния большинству. Он этим занят был, начиная с «Костра», со «Скворца», с «Ультрамарина». А БГ озабочен проблемой сосуществования тоже с этим большинством и ухода в свои внутренние области. Но т