Один — страница 796 из 1277

«Алиса — можно ли её сравнить с «Илиадой» и «Одиссеей»»

Нет, не думаю, потому что Алиса же не описывает мир, в котором живёт, а Алиса странствует по миражам своего подсознания. Мне кажется, что это ей сон снится. Как раз, если уж искать сходство между «Алисой» и «Улиссом», то как раз наоборот: «Алиса» — это «Поминки по Финнегану», «Finnegans Wake» в чистом виде. Отсюда, кстати, очень многие бредовые коннотации. Мне близка вот эта мысль Кубатиева, что «Улисс» — дневной роман, а «Finnegans Wake» — ночной роман, попытка построить язык ночи и язык бреда.

И в этом смысле, наверное (вот это очень интересный вывод), можно было бы добавить третий сюжет. Есть сюжет о войне, есть сюжет о странствии, а есть сюжет о загробном бытии. Алиса, которая странствует в пространстве своих снов. «Поминки по Финнегану», которые написаны в пространстве коллективного сна четырёх главных героев. Ну, вообще вся книга снится Анне Ливии Плюрабель. Поэтому можно предположить, что третий жанр, следующий жанр — это жанр загробной одиссеи.

И у нас есть такой текст в советской культуре — это «Василий Тёркин на том свете». «Тёркин» — это удивительное сочетание «Илиады» и «Одиссеи», наш «Швейк», военное странствие. О семье и детях Тёркина мы ничего не знаем, он Одиссей, конечно, без Телемаха. Но загробное странствие его у нас есть — это «Тёркин на том свете». Неплохая поэма, между прочим, местами просто гениальная. Поэтому то, что… Я сейчас с ужасом поймал себя на том, что ведь у меня собственно в романе «Июнь», в этой третьей части (простите за параллель), главный герой сочиняет книгу о загробной жизни. Поэтому, как это ни печально, но боюсь, что это один из главных жанров литературы в будущем.

«Горе от ума» — не одиссея ли?»

Нет, «Горе от ума» — это «Гамлет», причём гамлетовский сюжет довольно чётко намёками там подан. Жаль, что об этом мало написано.

«После долгих раздумий решил расстаться с девушкой, и во многом благодаря вашему стихотворению «Марш экклезиастов», — спасибо, мне очень приятно. — Нет больше сил терпеть. Нет ни желаний, ни смысла. Но после расставания не могу смотреть на женщин — кажется, что все они такие. Подскажите, как в будущем избежать того, чтобы не набрести на эгоистическую особу, использующую любимого исключительно для своих нужд и прихотей».

Ну, во-первых, когда Господь вам это даст, то тогда считайте, что в вашей жизни случилась самая большая удача. А пока… Понимаете, жизнь же нам дана не только для счастья. Жизнь нам дана для испытания эмоций. Вот вы были с этой девушкой. Теперь вам на других женщин смотреть не хочется, потому что вам с ней было очень интересно, временами очень трудно, временами очень страшно. Всё это, в общем, нормально. И мне кажется, что если вы и дальше будете встречать таких же интересных существ, то ваша жизнь уже до известной степени прошла не напрасно. Надо этому порадоваться.

«Что вы думаете о творчестве Виктора Мережко? Мне особенно интересен фильм по его сценарию «Родня» — распад семьи и общества».

Ну, почему? Не только «Родня». Я считаю, что у него довольно много замечательных работ: и «Оглянись», и «Крик». Понимаете, Мережко — это такой драматург рубежа 80-х и 90-х. И вы правы в одном — он летописец разрушения семьи под действием разрушения времени, разрушения страны. Самым наглядным это было тем не менее не у Мережко, а в гениальном и, по-моему, недооценённом, но тоже культовом фильме Александра Александрова и Прохорова — в фильме «Утоли моя печали». Вот киноповесть Александрова «Утоли моя печали» — это самый точный, по-моему, текст о том, что происходит в момент разрушения страны, о том, как рушится семья из-за этого.

Но Мережко — с его несколько истерическим, таким, я бы сказал, даже вплоть до криминального, с несколько таким мелодраматическим изводом этой темы — он по-своему очень сильный автор. Он действительно великий летописец распада семьи под действием сдвигов каких-то более крупных, более, скажем так, тектонических по своей природе.

«Расскажите о соотношении философа и писателя».

Ну, я совершенно не уверен, что такое соотношение существует, это разные вещи — в общем, круглое и зелёное. Одно знаю точно: философ мешает писателю, потому что философ ищет ответы, а писателю чем меньше ответов — тем лучше.

«Часто писатель, начавший книгу с поругания чего-либо, в конце это оправдывает, — да, конечно. — А бывало ли наоборот?»

Хороший вопрос. Бывало множество раз. Множество раз бывало. Знаете, иногда писатель… Да! Могу вам привести такой пример — совершенно идиотский, но правильный. Знаете, почему я так думаю? Потому что я готовлюсь сейчас как раз к лекции по «Незнайке». У нас будет лекция по «Незнайке», по трилогии — как вот таких русских хоббитов. Я думаю, что это трилогия о Незнайке.

Носов начал с «Солнечного города» — с Незнайки в таком идеальном пространстве. А в «Незнайке на Луне» он вдруг пришёл к выводу, что человеческое сообщество обречено и на неравенство, и на капитализм, и на бессердечие. В общем, глубокое разочарование в человеке, мне кажется, движет этой книгой. Солнечный город неизбежно перерождается в Луну. Конечно, это очень важно — Луна и Солнце. Но, видите ли, приходит время ночи — и Луна восходит на небосвод. Вот боюсь, что «Незнайка и его друзья», «Незнайка в Солнечном городе» и «Незнайка на Луне» — это пример разочарования в утопии.

А таких вообще примеров-то множество, господи помилуй. Я думаю, что в каком-то смысле весь Шекспир — это хроника разочарования в мире, и разочарования тем более катастрофического, чем дальше автор живёт. «Тимон Афинский» — по-моему, настоящий венец его долгой и трагической жизни (долгой не в смысле протяжённости, он работал в театре всего-то 20 лет, но долгой в смысле огромного объёма).

«Сегодня важен разговор о Высоцком». Хорошо.

«Кто из актёров хорошо читает стихи?»

Знаете, обычно первым приходит в голову Юрский. Но я вот недавно послушал Дашу Юрскую, которая читала мои стихи в своей программе, но не только мои, а очень много других замечательных. И я думаю, что Сергей Юрьевич не обидится, если я скажу: она не хуже. И даже больше того. Вот если Юрский всё-таки виден, когда он читает стихи, он придаёт им свой голос, свою интонацию, иногда свой опыт, поэтому такое наслаждение слушать свои стихи в его исполнении, они сразу становятся глубже, то Даша, когда читает, она делает это, казалось бы, очень просто, но она именно влезает в мою шкуру, она читает их так, как это прочёл бы я. И вот мне как раз…

Почему я вспомнил? Мне как раз написал её продюсер, что у неё 1 февраля будет большой вечер где-то, в каком-то клубе Dewar’s, я не знаю… Я не хочу делать рекламу, потому что я вообще джинсой не занимаюсь. Но он мне об этом написал, и я вот вспомнил. Если вы сможете это найти, то сходите и послушайте… Хотя чёрт его знает, а можно ли попасть на этот вечер вообще. Ну, в общем, если вы где-то увидите, что выступает Даша Юрская, вы её послушайте.

Потому что я никогда не видел, чтобы яблоко падало так далеко от яблони. Это чтение совершенно не похожее ни на Юрского, ни на Тенякову, а это какое-то… понимаете, какой-то очень чистый случай, какое-то очень чистое перевоплощение в авторский голос. И мне, конечно, безумно это интересно. И сама она безумно мне интересна — и именно потому, что она до такой степени не похожа и на родителей, и на всех… Она странная актриса вообще. При яркой внешности и при таких выдающихся, наверное, способностях она поразительно не на виду. Но без неё театральный пейзаж вообще был бы совсем другим. Поэтому, если вы её как-то повидаете… И я, пользуясь случаем, её хочу поблагодарить. Даша, спасибо вам большое за то, что вы меня читаете! Потому что артистов, читающих меня, очень мало, они все мне предоставляют.

«Скажите, пожалуйста, пару слов о Егоре Радове».

Егор Радов был талантливый человек, но настолько от меня далёкий и настолько мне не понятный, что я не возьмусь о нём говорить. Вот его жена (недолгая, правда) Анна Герасимова, Умка, мне гораздо понятнее и в литературоведческой, и в песенной своей ипостаси.

«Расскажите как о супружеской паре о Померанце и Зинаиде Александровне Миркиной, которой 10 января исполнился 91 год. Ваше мнение о стихах и сказках Зинаиды Александровны».

Гриша, я её сказок не знаю. Стихи оцениваю чрезвычайно высоко. Понимаете, вот могу вам сказать, наверное… Я ведь Померанца знал лично, с Миркиной я только разговаривал по телефону. С Померанцем несколько раз я говорил, и меня всегда поражала его готовность включиться в серьёзный разговор немедленно, без всяких предисловий, потому что он жил в пространстве серьёзной и ответственной мысли, и продолжить эту мысль ему было нетрудно. Вы могли его встретить около метро и пройти с ним 10 минут, разговаривая, если было по пути. И он говорил так же серьёзно, как и с любой лекционной трибуны, лекторской. Он замечательный персонаж. Помимо того, что он глубочайший мыслитель, он ещё и невероятно обаятельный человек был.

Значит, вот тут какая вещь. Меня очень пугают идиллические старческие союзы, в которых уже нет страсти, а есть вот это «доживутся до любви», как говорил Тургенев. Я вообще идиллий не люблю. Вот вся эта филемонисто-бавкидистость… Филемон и Бавкида — они, мне кажется, даже у Фауста вызывают известный ужас. И в «Нови» Тургенева тоже есть такая пара, русские Филемон и Бавкида. Это ужасно.

Вот случай Миркиной и Померанца совершенно другой. Это был невероятно живой, непрекращающийся диалог. Они были друг другу страшно интересны при огромном совпадении многих взглядов.

Вот таким же браком был, скажем, брак Слепаковой и Льва Мочалова. Дай Бог здоровья Мочалову. Он активен и по-прежнему пишет очень хорошо. Вот это было «и роковое их слияние, и… поединок роковой». Я в идиллические союзы совершенно не верю. А здесь был непрерывный диалог: в случае Миркиной и Померанца — довольно мирный; в случае Слепаковой и Мочалова — это «Мой друг, зову тебя на поединок. Хочу пробиться и не знаю как». Вот это слепаковские слова, которые адресованы, конечно, ко всем её мужчинам, и в первую очередь к Мочалову — главному мужчине её жиз