ещё кого-то, то присылайте. Железную Маску не предлагать, про неё уже написано слишком много, и у этого персонажа есть имя. Есть предложение сделать туда автора «Тихого Дона», но я, как вы знаете, придерживаюсь шолоховской гипотезы, поэтому… В общем, Неизвестный солдат. Вот Неизвестный солдат будет обязательно. Мне интересны неизвестные. Интересен рассказ Горького «О тараканах», где как раз лежит неизвестный человек, а автор домысливает про него, кем он был, пока был человеком.
«Почему в нынешней России нет развитого кинематографа? Неужели дело в цензуре, социальной апатии и отказе от рефлексии?»
Нет. Видите ли, дело в вопиющем непрофессионализме. Дело в том, что, в Штатах посмотрев несколько новых фильмов, в частности «Сплит» Шьямалана, который выйдет у нас в марте, а я, конечно, не избежал соблазна и побежал смотреть… Я по-разному могу относиться к «Ла-Ла Ленду», но первые 10 минут картины — это, конечно, операторский шедевр. Как ни относись… И не только операторский. Поставлена поразительно точно! А мюзикл — трудный жанр.
Понимаете, непрофессионализм вопиющий. Я вот… Ой, грех мне это говорить. Наверное, опять я сейчас испорчу отношения со всеми. Но вот я, когда летел в самолёте, посмотрел «Петербург. Только по любви» — вот эти восемь женских киноновелл, сделанных Ренатой Литвиновой, которую я очень люблю, Оксаной Бычковой, Авдотьей Смирновой, ну и ещё несколько имён, мне пока не известных. И вроде бы по отдельности они все содержат какие-то ничего себе куски, но в целом это такой ужас, такой унылый ужас! Понимаете, ну вот ни интересно, ни ново, ни профессионально, ни напряжённо, ни смешно — ну, всё вместе. Это какая-то такая тусовочка для своих. Собралось восемь хороших женщин, прекрасно друг к другу относящихся, сняли друг друга в таком междусобойчике и своих подруг. Ну, это ужас! И ни одной свежей мысли, ни одной находки! Ну, просто мне страшно стало! И это при том, что я их всех очень люблю.
На этом фоне, мне показалось, вот из всего, что я видел за последнее время, хороший фильм — «Ледокол» Хомерики. Я его уже хвалил здесь. Почему он мне понравился? Во-первых, он всё-таки местами весёлый. Во-вторых, там очень сильные актёрские работы — в особенности, конечно, Пускепалис, хотя и Фёдоров замечательный. И в-третьих, там есть очень точно схваченная атмосфера, когда уже тает этот лёд в 1985 году, но ещё держит страну. Это здорово сделано! И крах этого айсберга… Класс!
Спрашивают меня довольно много, что я думаю о фильме Фёдора Бондарчука «Притяжение». Понимаете, вот интервью моё с Бондарчуком выйдет в ближайшем номере, я надеюсь. Думаю, что некоторые мои догадки подтвердятся в разговоре с ним.
Если говорить совсем коротко. Я довольно долго был повёрнут и сейчас ещё отчасти повёрнут на идее, что есть книги за Сталина, против Сталина, а есть книги для Сталина, которые написаны как месседжи, обращённые к нему. В первую голову это «Мастер и Маргарита». Вот мне кажется, что «Притяжение» — это фильм, снятый для одного зрителя. Я не знаю ещё, видел ли этот зритель этот фильм. Но вся аппликатура, весь образ полковника, который должен быть жёстким, а разрывается между вот этой жёсткостью и любовью к дочери и собаке, — мне кажется, это всё придумано, исходя из интересов этого одного зрителя. И месседж, который до него пытаются донести, очень свеж и точен: прекрати уже искать врагов вокруг себя, потому что ты получишь разгром, ты получишь орду, которую сам не сможешь остановить, по которой вынужден будешь стрелять.
Кроме того, как мне кажется, благодаря безупречно точному сценарию там есть ряд очень прямых попаданий. То есть Бондарчук же, понимаете, он не преследует цели — создать эстетское, совершенное полотно. Он может это сделать, если надо. Но он имеет амбицию — как и его отец, как и многие в советском кинематографе, — он имеет амбицию менять мир, о которой он сегодня рассказал, скажем, в интервью «АиФ». Для того чтобы изменить мир, надо, чтобы тебя поняли.
«Притяжение» — это стрела, которая, может быть, в меня не попадает, но она не в меня и целит. А вот для того, чтобы попасть в зрителя, от которого зависит сегодня многое (не обязательно для верховного зрителя, но для того, чтобы попасть в большинство), она заточена хорошо, и лук натянут правильно. То есть там есть очень много тонких вещей, которые позволят зрителю, не слишком напрягаясь, всё понять. Очень много ниточек, за которые он правильно дёрнул.
Она немножко примитивная картина временами, но она работает и она добивается своего эффекта в финальной сцене, когда, кстати, под очень хорошую музыку эта гигантская махина начинает улетать и летит над Чертановым. И это, наверное, по контрасту лучшая сцена в советском кино после «Ассы». Помните, там «Под небом голубым есть город золотой» — и страшная, обшарпанная зимняя Ялта. Вот и здесь этот роскошный и изумительно красивый корабль, улетающий из Чертаново. Это очень здорово снято! Потому что сегодня мы — Чертаново. Вот мы — такая страшная, агрессивная и всё-таки по-своему поэтичная провинция мира.
Ну ладно, услышимся через три минуты.
НОВОСТИ
― Продолжаем. Тут очень хорошее поступило письмо от Артёма: «Это вы мне советовали 13 декабря пойти в кафе. Я в этот день попал в аварию, когда ехал в автобусе. Отбил голову и плечо. Вечер провёл дома в кроватке, мучаясь. Ну, хоть обнадёжить у вас получилось, и на том спасибо».
Артём, я же не говорил вам ехать в автобусе. Я вам сказал: пойти в кафе, причём пойти в ближайшее. Если бы вы пошли в ближайшее кафе, вы бы не отбили голову и плечо. Всегда надо слушаться советов поэта.
«Почему так недооценён поэт Моршен (Марченко)? И с чем связана его неизвестность? Неужели только с тем, что он эмигрировал в США из немецкой оккупации?»
Понимаете, их много было — эмигрировавших после оккупации, так называемая вторая волна. Ну, например, Иван Елагин, тем не менее он вполне известен. Моршен, я думаю, известен достаточно, во всяком случае известен тем, кто интересуется таким поставангардом или во всяком случае такой последней волной русского авангарда 20–30-х годов. Моршен хороший поэт, но мне кажется, что вы несколько преувеличили его масштаб. Его недостаточно знают потому, что он всё-таки поэт не того класса, как мне кажется, не той философской глубины и не той стилистической отваги, которая отличает, допустим, Бродского. Хотя тоже Бродский эмигрировал, и тоже в США — правда, не после войны.
«Могли бы дружить Базаров и Рахметов?»
А зачем им это? Они могли бы сотрудничать, могли бы работать. Но и Базаров, и Рахметов принадлежат к числу людей… таких, скажем, сверхлюдей, таких эмоционально скудных и, так сказать, интеллектуально прорывных персонажей, которым не очень-то нужна дружба. Понимаете… Ну, это долгий вопрос, и придётся в это углубляться. Но почему бы всё-таки не углубиться?
Одна из первых черт, одна из определяющих черт нового человека — это его эмоциональная холодноватость, отсутствие у него тех эмоций (вот это очень точно, кстати, показал Бондарчук в «Притяжении»), которые считаются предписанными, обязательными. Об этом многие писали. Ну, скажем, Азеф известен своей эмоциональной скудностью, поразительным хладнокровием. Савинков пишет об этом в «Коне бледном», потому что там у него действительно он не испытывает тех чувств, которые испытывают люди к нему. Об этом пишет Горький в «Караморе». Об этом многие говорят.
То есть человек нового типа, нового склада — он не нуждается в людях. И поэтому… Ну, вернее, у него есть эмоции, конечно. Это часто тоска, это одиночество, это страх перед будущим, если угодно, бывает и такое. Но в случае нового поколения, в случае людей, описанных у Горького и Савинкова, это, как правило, ну просто эмоциональная недостаточность. Помните, Карамора ходит под бледным жестяным небом и не чувствует пространства над собой. Это такое отсутствие совести, если угодно.
Является ли это трагедией? Наверное. Но дело в том, что ведь и Базаров — он недоэмоционален, понимаете, он не знает, что матери сказать, он не умеет жить с людьми. Отца ему жалко, но только жалко, это не любовь. Поэтому скажем так: коррекции, а в каком-то смысле пороки в эмоциональной сфере — это первая примета человека нового типа; эмоциональная скудость, такая немножко аутистская, такая немножко аспергеровская. Да, они все немного «люди дождя». И Рахметов неэмоционален, хотя очень физически силён, Никитушка Ломов такой. И Базаров, тоже отличаясь великолепной физической силой, отличается нравственной слабостью и какой-то, я бы сказал, потерянностью. Поэтому какая там дружба, что вы?
«Хочется узнать ваше мнение о романе «Прощай, оружие!».
Ну, знаете, трудно сказать. Я эту книгу не люблю. Я вообще раннего Хемингуэя, примерно до «Иметь и не иметь», не люблю. И «По ком звонит колокол» — хотя это великая книга, но она не самая мне родная, конечно. Я люблю Хемингуэя «Островов в океане», конечно, при всём их несовершенстве и незавершённости. Люблю очень, конечно, «Старика и море». Люблю рассказы. А ни «Фиеста» («И восходит солнце»), ни «По ком звонит…», ни в основном «Прощай, оружие!» — большинство вещей, конечно, парижского периода и вещей времён такого знакомства с Гертрудой Стайн — они мне не кажутся интересными. Мне стыдно, но не кажутся. Потому что там подтекст ещё слишком говорит: «Я — подтекст». Потерянное поколение говорит: «Я — потерянное поколение». Мне кажется, довольно похожий портрет того Хемингуэя содержится у Олдриджа в «Последнем взгляде»: талантливый человек, но противный. Я люблю Хемингуэя взрослого, Хемингуэя зрелого.
«Поясните свою мысль насчёт того, что «Гиперболоид инженера Гарина» — это портрет Ленина».
Многие, кстати, не поняли в передаче, почему я упомянул его в одном ряду с очерками Куприна. Уж не приписываю ли я Куприна авторство «Гиперболоида»? Там на самом деле просто в расшифровке через запятую пошли два отдельных предложения, когда я говорю о людях, которые меньше Алданова знали и меньше Алданова понимали, а разобрались в Ленине лучше. И Толстой, и Куприн были люди малообразованные в общем, но очень точные и чуткие. И вот они увидели в Ленине эту страшную энергию падающего камня, этот азарт. А Алданов пытался увидеть Ленина мыслителем, м