А мы вернёмся через три минуты.
НОВОСТИ
― Я начинаю отвечать на вопросы уже не форумные, а пришедшие на dmibykov@yandex.ru. Сильно прибавилось голосов у Слуцкого, поэтому, видимо, о Саше Соколове придётся говорить, так сказать, в теле письма, в теле программы.
Вот замечательный вопрос от Марата Хазиева. Марат Хазиев — вообще один из самых моих любимых современных молодых поэтов, очень талантлив. Ну, каких молодых? Ему так уже здорово за тридцать. Я считаю, что молодой — до 23 лет где-то. Почему — не знаю. Вот замечательный вопрос:
«Нет немца после Холокоста — он сжёг себя, ушёл на Донце.
Японца разглядеть непросто, надёжно скрытого за солнце.
Но где же знойный итальянец, носитель фасций и войны?
Ему футбол, Феллини, глянец — и хоть бы хны?».
Ну, это такой поэтический конспект моих разговоров о фашизме. Очень приятно, что упомянут знаменитый фильм «Человек за солнцем», который я привожу как пример такого японского фашизма, точнее — исследования японского фашизма.
Марат, что получилось с итальянцами? Понимаете, во-первых, Муссолини — невзирая на то, что слово «фашист», «fascio» как раз итальянское, — он в наименьшей степени был фашистом сам, потому что под фашизмом я, как вы помните, подразумеваю сознательное зло, избавление от химеры совести. А мне кажется, что у Муссолини вот это разрешение нации стать скотской — оно, в общем, не было дано, потому что Муссолини искреннее полагал, что он наследник цезарей, он не считал себя плохим, у него не было упоения мерзостью. И конечно, до таких кошмаров, как концентрационные лагеря или Холокост, или повальное преследование всякого инакомыслия — до всего этого он всё-таки не доходил. Хотя фигура достаточно омерзительная и кокетливая, что там говорить.
Поэтому мне кажется, что рак, который пережила Италия, был сравнительно лёгкой формой. Вот даже Франция переболела тяжелее, потому что коллаборационизм — в этом есть момент какого-то разрешения себе быть отвратительным. А у Муссолини, по-моему, это было не так заметно. Нация пережила то, что показано так точно «Амаркорде» у Феллини. Там сценарий Гуэрры (он же издан книжкой, вы его читали наверняка) рассказывает как раз о массовом, но довольно смешном безумии. Может быть, итальянский темперамент сработал, не было такой тевтонской серьёзности. Но вы всё-таки не думайте, что уж так это бесследно прошло, потому что итальянский неореализм в огромной степени был именно избыванием фашизма. Почему неореализм? Потому что надо заново освоить реальность, потому что реальность так долго подвергалась кастрации, лакировке, всяческой коррекции, что люди перестали её видеть. И тогда возникло честное кино, честная рефлексия.
Другое дело, что… Вот это, кстати, очень интересное дело. Понимаете, итальянские фильмы 60–70-х этак годов как рефлексия на тему фашизма — это ещё никем пока по-настоящему не рассмотрено. Пожалуй, наиболее всё-таки мощная картина итальянская на эту тему — это «Генерал делла Ровере», которую я считаю, наверное, всё-таки величайшим итальянским фильмом XX века, невзирая на всего Феллини. Мне её не так приятно смотреть, как Феллини, но темы, которые она поднимает, очень важные: когда человек, искусственно притворившись (его внедряют подпольщиком), вообразив себя главой подполья, постепенно покупается на это, начинает в это верить и идёт на расстрел, как генерал делла Ровере. Ну, как наш Афанасий Бубенцов в «Бедном гусаре». Вещь, конечно, несравнимо более весёлая и лёгкая, но по сути та же самая. Надо начать играть роль — и ты до неё дотянешься.
Очень интересная рефлексия по поводу фашизма присутствует у Пазолини, потому что «Сало» — это фильм, в котором не только присутствует очень неприятное, очень противное для зрителя удовлетворение личных потребностей, личного садо-мазо за счёт разговора о фашизме, но присутствует там и довольно интересная рефлексия на тему насилия вообще. Почему фашизм так привлекателен для многих? Потому что фашизм — это культ противоестественного, вот именно культ грязи. Целоваться нельзя, любить друг друга запрещено. Там в этой полупорнографической картине, очень жёсткой, самый пронзительный эпизод — это когда вот эти дети пытаются поцеловаться, а это запрещено, это нельзя. И с женщиной нельзя. И надо всё время извращаться. Если жрать, то дерьмо. Если какие-то формы любви, то всегда сопряжённой с насилием мерзким.
Это как раз на природу фашизма — как и замечательная картина, кстати говоря, Висконти «Гибель богов» — бросает довольно точный взгляд. Я не стал бы на вашем месте тоже говорить, что фашизм так уж бесследно прошёл до итальянского сознания, потому что такой фильм, как «Гибель богов», отчасти подсказывает нам… Ведь что такое «Гибель богов»? Понимаете, это вообще гибель Европы, гибель всех правил, гибель принципов. И это фильм об оргии, о гигантской сексуальной, гастрономической, финансовой оргии, о том, как Европа сама, как поздний Рим, уничтожает себя, свои правила. И в этом смысл, конечно, «Гибель богов» — наверное, самая масштабная фреска в итальянском кино и самый безвыходный фильм. Кстати говоря, и «Сладкая жизнь» тоже, которая снята на довольно-таки похожую, как ни странно, тему. И в «Сладкой жизни» тоже есть это же упоение падением.
«Подскажите романы, в которых пружиной сюжета является знакомство с незнакомцем или незнакомкой, которые куда-то заманивают героя. Очень нужно».
Вы работу, что ли, пишете на эту тему? Слушайте, «Никогда не разговаривайте с неизвестными», — вот вам, пожалуйста. Да и сколько есть сказочных фабул, где появляется гном, заманивающий героя куда-то. Что касается произведений более или менее реалистических, то возьмите практически любой авантюрный роман: там появление незнакомца очень многое меняет. Другое дело, что этот незнакомец, как правило, оказывается потом замаскированным добрым знакомцем, что тоже довольно важно и довольно характерно.
«Нашла остросюжетный роман. В нашем городе он не продаётся, пересылка из Москвы дорогая. Удался ли роман?»
И дана ссылка на роман. Я его не читал. Называется он «Евангелие от», Сергей Хазов-Кассиа. Судя по названию, он не удался. Но я ознакомлюсь, раз уж вам это так надо. Мне кажется, что неинтересно.
«Прошу у вас совета как у старшего по званию, — спасибо, я младший сержант. — Написал, как мне кажется, актуальный для нашей современности роман. Хочется попробовать его напечатать. Куда обратиться?»
Тимати, не надо никуда обращаться. Выложите в Сети, попробуйте его расшарить, распиарить через социальные сети — и всё у вас получится. Поэтому мне кажется, что сейчас совершенно неактуален, неинтересен вопрос «где и как публиковаться?».
«В фильме «Когда деревья были большими» героиня Инна Гулая буквально плавит мужчин в своей жажде любви. Скептик Кузьма Иорданов (Юрий Никулин) даёт отпор всем вокруг, но тут и он обезоружен. Я думаю, что героиня превратится в тирана. Согласны ли вы?»
Понимаете, это вообще тип «Гулая» — женщина, которая своей романтической жаждой любви помещает мужчину в кокон своих ожиданий, в плен. Мне раньше казалось, что, скажем, «Долгая счастливая жизнь» Шпаликова, где Гулая присутствует как раз как образ его любимой женщины, любимой и ненавистной одновременно, что это история о глубокой внутренней фальши такого романтического бродяги, скитальца, о его неготовности к жизни. Но поскольку Лавров портретно очень точно играет там Шпаликова, и шпаликовское бегство приобретает там в финале такой совершенно поэтический ореол, цитаты из Виго… Вот он сбежал, и он плавает по этим бесконечным просторам, вплывает в город, плывёт под мостом. То есть она своей любовь пыталась отнять у него мир — вот в чём дело. Она оплетала его этой любовью. Да, у Шпаликова есть эта тема. И у Гулаи есть эта тема.
Гулая вообще всю жизнь (даже, по-моему, в «Тучах над Борском», если я ничего не путаю) играет женщину, абсолютно одержимую любовью, страстью. И в этом смысле она, конечно, запутывает, пеленает мужчину, вешает на него моральную ответственность за себя. Помните, как она с дочкой является там к Лаврову в «Долгой счастливой жизни»? Это совершенно такая сыроватая, такая земляная («есть женщины сырой земли родные»), влажная сущность, которая скорее раздражает, конечно, чем умиляет. И да, пожалуй, вот эта линия женского насилия здесь есть… Ну, не скажу «женского насилия», чтобы не впадать в гендерный шовинизм, но какого-то эмоционального рабства — да, безусловно.
Женщины, вообще слишком поглощённые любовью, они в каком-то смысле гораздо опаснее, чем вот эти:
«Я знал красавиц недоступных,
холодных, чистых, неподкупных,
непостижимых для ума».
Мне как раз нравятся такие упрямые, угрюмые, холодные. А вот страстно жаждущие повесить на вас ответственность за свою жизнь — нет, они не нравятся мне. Таких я знал, да. Этот типа «Гулая» мне знаком. Да и вообще лучше всего иметь дело с женщиной умной. Вот замечательно Калягин когда-то сказал: «Женщине эффектной всегда буду предпочитать женщину умную». И это великие слова.
«Нельзя ли лекцию о Гессе?»
Ну, знаете, я люблю у Гессе одну вещь, а именно «Игру в бисер» (и не всю), а в принципе меня безумно раздражают его тексты, в особенности «Степной волк». Я не думаю, что мне стоит… Хотя вы уже привыкли к моим слишком частым «гениально» и так далее, поэтому, наверное, имело бы смысл. Ругаться ведь вообще веселее. Попробуем.
Вот поругаемся насчёт Саши Соколова. Понимаете, Саша Соколов даже в лучших образцах своей прозы — вот в описании Веты, ветки в «Школе для дураков» — это Джойс, причём Джойс не очень хороший, и Джойс скорее финнегановский, чем улиссовский. Для человека хоть сколько-то начитанного в западной прозе (а Саша Соколов в ней был начитан, потому что жил долгое время с родителями за рубежом), для него, для такого человека, его проза не представляет особенного интереса, потому что он всё это читал.
Я совершенно не понимаю, что хорошего в «Школе для дураков». Но если в «Школе для дураков» есть ещё забавное раздвоение личности ребёнка, то в «Палисандрии» и в «Между собакой и волком» (в книге, которая, пожалуй, раздражает меня всего сильнее) уже вообще ничего живого найти нельзя. Это как описанный у Набокова тот самый писатель из