«Как противостоять соблазну не казаться, а быть, не заниматься созданием привлекательного образа?»
Да очень просто: спросите себя, для кого вы стараетесь — и всё вам станет понятно.
«О чём написан сценарий Надежды Кожушаной «Зеркало для героя»?»
Андрей, ну, это же экранизация, в общем. Это единственная хорошая повесть Рыбаса, мне кажется… Хотя он вообще одарённый человек, просто очень как-то мне враждебный по самой сути своих взглядов. Достаточно прочесть его «Сталина» в «ЖЗЛ», чтобы всё понять. Но, видите ли, «Зеркало для героя», в котором предугадан «День сурка»… Очень точно сказал Владимир Хотиненко мне когда-то в давнем интервью об этом фильме: «О чём он? Он о том, что, чтобы выскочить из этого дня, чтобы его преодолеть, надо его прожить». Вот мне кажется, Россия выскочит из замкнутого цикла своей истории, когда она до конца реализует одну из самых страшных потенций, которая сейчас отчасти воплощается в ДНР и ЛНР. Когда это придёт сюда и будет здесь изжито, то тогда, я думаю, можно будет говорить о начале какого-то нового пути. Пока это растворено в крови, не выходит на поверхность, это непобедимо. Другой вопрос — выживет ли Россия после этого? Ну, иногда нация после этого выживает, иногда — нет. Разные были примеры.
«Читая «Швейка», задался вопросом: есть ли в русской литературе произведения о Первой мировой войне, не модулирующие в революцию по какой-либо причине?»
Не знаю, трудно сказать. Наверное, рассказы Алексея Толстого, Алексея Н. Толстого. Но я пока ещё не убеждён в этом, так скажем, я недостаточно глубоко знаю литературу о Первой мировой войне. Понимаете, Первая мировая война была всё-таки прологом революции. Андрей Синявский совершенно правильно считал, что Русская революция началась в августе 1914-го (в этом он совпадал с Солженицыным абсолютно), с этого момента процесс стал неостановим. Поэтому не думаю, что это не может не промодулировать войну, то есть не вижу вариантов. Хотя у Пантелеймона Романова в «Руси», по-моему, что-то такое есть, но тоже далеко недостаточно.
«Ваше отношение к роману Кортасара «Игра в классики».
Видите, я считаю, что «Игра в классики» — это более интересная идея, чем исполнение. Вот если бы в результате перекладки кусков действительно получался бы другой текст… Вот мне очень нравится то, что делает Егор Гран (он же Егор тоже Синявский). Например, у него есть такой роман, где чётные страницы написаны от женского лица, это одна история, нечётные — от мужского, это другая, а когда читаешь подряд, то — третья. Но это требует почти нечеловеческой виртуозности. Насколько я знаю, сейчас Бунтман переводит один из его романов. Гран очень труден для перевода. Как многие люди, выросшие в эмиграции, он как бы мстит родному языку. Ну, как Набоков в «Аде». Понимаете, «Ада» почти непереводима. Хотя там есть два или три перевода, но… Лучшей мне до сих пор кажется всё-таки глава, переведённая Сергеем Таском когда-то для «Столицы», как бы глава первой близости Вана и Ады. Но как бы то ни было, мне кажется, что Гран непереводим совершенно, ну, насколько я в меру своих скудных познаний во французском могу судить. Он очень интересен, конечно, ни на кого не похож. Вот там, мне кажется, есть какие-то замечательные прорывы.
Что касается Кортасара. Я очень люблю такие рассказы, как, например, «Киндберг». Ну, «Фотоувеличение» — само собой. Мне нравится чрезвычайно цикл про хронопов и фамов. Но вообще-то Кортасар — не любимый мною писатель именно за некоторую свою показушность, за вечное позёрство. И «Книга Мануэля» мне не нравится совсем. И «Модель для сборки» кажется мне более интересной в замысле, нежели в исполнении. Ну, это особенность такая кортасаровская: он конструктивно мыслит интереснее, чем, так сказать, фабульно.
«С вашей подачи читаю «Тихий Дон», — спасибо, но думаю, что так и так пришлось бы. — Понимаю, за что вы любите этот роман. А можете ли вы сами это сформулировать?»
Ну, наверное, за то, что в нём показана очень точно стихия распада патриархального уклада и то, во что он упирается — в самую тесную, тёмную стихию рода, в понятие стихии рода, когда ничего не остаётся, кроме мальчика, кроме сына. Кстати говоря, три новеллы Шолохова… три текста Шолохова так заканчиваются («Шибалково семя», «Судьба человека» и роман «Тихий Дон»): стоит старый солдат и держит на руках ребёнка; это всё, что ему осталось в сияющем под чёрным, под холодным солнцем мире. Мне кажется, что вот это сходство, этот инвариант нельзя не заметить, и это одно из доказательств шолоховского авторства.
«Что вы думаете о книге Мэмета «Old Religion»?»
Великая книга. Совершенно новый, небывалый способ повествования. Переведён, кстати, у нас этот роман как «Древняя религия». Это роман о деле Лео Франка — о таком американском суде Линча, над евреем правда. Великая книга. Совершенно новый способ описания душевных движений человека, одержимого ужасом. Много подробнее потом расскажу.
Услышимся через три минуты.
РЕКЛАМА
― Ну что, братцы? Поговорим про «Малыша» и «Лебедей гадких», как и собирались.
Я перечёл «Малыша» после очень долгой паузы. Я к этой книге не возвращался лет семь-шесть. Она всегда мне казалась действительно несколько стоящей наособицу у Стругацких. Ну, сами они говорили, что это вынужденное возвращение к миру Полудня, потому что вот надо было срочно написать какую-то вещь, причём вещь проходимую, её ждали в сборнике.
Годы эти для Стругацких очень нелёгкие, потому что уже и «Гадкие лебеди» завёрнуты, «Улитка» напечатана в двух достаточно маргинальных местах в разорванном виде, и «Байкал», где она напечатана недоступен из-за напечатанного там же Белинкова. И только в спецхранах библиотек редко-редко можно получить эти экземпляры, да они ходят ещё в бледных ксероксах по рукам. Практически ни одна новая вещь не одобряется. Восемь лет или десять будут мурыжить «Пикник на обочине» после авроровской публикации. «Град» лежит и показывается нескольким друзьям. А единственное, что более или менее проходимо, — это случайно напечатанный в «Молодой гвардии» «Обитаемый остров», в «Библиотеке приключений»; и тоже случайно написанное «Дело об убийстве», такая нарочито проходимая, довольно простая с виду, обманчиво простая вещь, появившаяся в «Юности» под названием «Отель «У Погибшего Альпиниста». Для Стругацких в это время публикации становятся праздником. Чудом проскакивают в печать такие нестандартные и непрочитанные, мне кажется, при жизни авторов вещи, как «Парень из преисподней» и «Малыш».
«Малыш» — достаточно специальная история. Сами Стругацкие, по воспоминаниям Бориса Натановича, дописывали её с крайней неохотой, потому что чувствовали, что возвращаются к чуждой для них, уже не свойственной им проблематике мира Полудня. Но, как всегда бывает, вещь, написанная как бы на заказ (ну, как «Арсик» у Житинского, например — тоже вот срочно надо написать вещь для включения в коллективный сборник), оказываются такие вещи наиболее живучими и в каком-то смысле наиболее глубокими, потому что написаны они как бы на автопилоте, автоматически. Авторы откровеннее проговорились о многих вещах, чем они предполагали.
При всём при том «Малыш» — это как бы такой ключевой свод, ключевой камень в замке, который соединяет ранних Стругацких, Стругацких мира Полудня, с трилогией, потому что именно впервые в «Малыше» появляется Майя Тойвовна Глумова — прелестная женщина, отличающаяся одной фундаментальной чертой. И такие женщины есть. Это люди, которые наиболее склонны к контактам в силу своей некоторой… ну, истеричности (назовём вещи своими именами), некоторой повышенной эмпатии. Такие, как Майя Тойвовна, они часто бывают. Там она совсем молодая, в «Малыше». Вспомним, что именно Майя оказывается женой Абалкина и матерью Тойво Глумова, матерью его ребёнка. Именно Майя, как и, скажем, сам Абалкин, особенно чутки к чужим разумам, к другим, непохожим разумам. Майя не умна, это другое. Она раздражает очень часто (и в повести раздражает особенно) своей истерией, своим демонстративным поведением. Её любит простой малый Стась, от чьего лица собственно ведётся повествование, от лица Стася Попова. Конечно, с ней очень трудно. Да, она истеричка, да, она изломана, но в силу этого она чувствует Малыша гораздо лучше.
Что это за история? Все знают, конечно, содержание, поэтому никаких спойлеров нет. Разбился корабль на планете. Заходя на посадку, капитан успел стереть бортовой журнал, потому что, согласно правилам, если вы садитесь на планету обитаемую и чувствуете, что вы объект враждебности, нужно стереть бортовой журнал, чтобы у этих обитателей не было ходов на Землю, чтобы они не понимали ничего про Землю. Уцелел в этой катастрофе только их ребёнок. Погибли и Александр, и Мария-Луиза, а вот сын их остался жив, и его воспитали пришельцы… Господи, какие пришельцы? Хозяева планеты. Может быть, они же и Странники. Мы о них ничего не узнаём, только видим такие разноцветные странные конструкции, типа тараканьих усов, которые появляются всегда, когда появляется Малыш, и как бы наблюдают за ним, как бы охраняют его. Они сумели внедрить в Малыша некоторые свои технологии чтения мыслей, особый ход рассуждения, особую речь. Даже мускулы у него другие, даже позы. Он — получеловек. Ему двенадцать лет в повести.
И вот те глубокие и неочевидные смыслы, которые Стругацкие туда закладывали, они казались неактуальными читателям 1971 года, когда повесть была напечатана в «Авроре», они казались непонятными тому читателю. На самом же деле они были довольно прозрачные, просто сейчас они стали прозрачны. Тут сразу два аспекта. Во-первых, после фильма Бондарчука уже стало общим местом, что контакты с гастарбайтерами, контакты с приезжими — это отчасти контакты с инопланетянами; это люди с другой культурой и другой физиологией. Кроме того, это можно прочесть как и повесть о контакте с подростком.
Но в любом случае вот обратите внимание на какую штуку. Конечно, это самая лемовская из повестей Стругацких. И отчаяние по поводу невозможности контакта, которое там испытывает Комов, оно очень близко людям семидесятых годов. Мне кажется, что в семидесятые годы, как это ни печально звучит, впервые стало очевидно, что человечество расслаивается, и конфликты между разными видами людей натыкаются… то есть контакты между этими видами, скажем корректнее, они надвигаются на непреодолимые, но просто биологические, физиологические барьеры. Это контакты