Кстати говоря, обратите внимание, что когда Анна от Каренина ушла, каким-то магическим образом кончилась и его служебная карьера, которая была для него всем. Как вот одна студентка моя давеча сказала в докладе: «С ним произошла смерть, потому что от него ушла жизнь». Анна — это и есть жизнь. И обратите внимание, что уход России от власти всегда на здоровье этой власти сказывается гибельным образом. Из людей действительно как бы уходит живительная влага, уходит источник их существования. Каренин, потерявший Анну, потерял жизнь. Хотя он, может, и не любил её по-настоящему, а если и любил, то любил привычкой. Он давно уже перестал чувствовать её, давно утратил эмпатию.
И уход Анны — это, в общем, достаточно естественное дело. То есть она не виновата, совершенно в этом нет никакой вины. Попытка людей судить её… Вот это «мне отмщение», это Богу виднее. И проблема Анны вовсе не в том, что она ушла от мужа и от ребёнка. Иначе получился бы смысл, описанный Некрасовым:
Толстой, ты доказал с терпеньем и талантом,
Что женщине не следует «гулять»
Ни с камер-юнкером, ни с флигель-адъютантом,
Когда она жена и мать.
Вопрос совершенно не в этом. Вопрос в том, что любовь сама по себе не снимает ни одной проблемы; она может отвлечь от жизни, но она не может этой жизни заменить. И поэтому единственный человек, который там по-настоящему выглядит толстовским альтер эго — это, наверное, не столько Лёвин, сколько художник Михайлов. Вот эти творческие муки, ревность, болезненное внимание к чужому мнению, вечный страх неудачи, вечное осознание неудачи, вечный страх «а вот не хуже ли ты сегодня, чем раньше?» — это в образе Михайлова отражено с небывалой полнотой. Я думаю, что для Толстого именно эти римские главы в начале второго тома были наиболее принципиальными.
И что ещё мне очень, конечно, нравится в «Анне Карениной»? Действительно, всякий русский роман XIX века начинается в салоне, а заканчивается в тюрьме или, как вариант, на Кавказе. Ну, здесь — на Турецкой войне. То, что Вронский уезжает на войну — это понятно. И, кстати говоря, он действительно раздавлен происходящим, ему некуда деваться.
Но с чем невозможно здесь поспорить — так это с поразительно точной и жёсткой оценкой всеобщей патриотической истерии, которая присутствует в восьмой части. Толстой — ну, конечно, отчасти устами старика Щербацкого, отчасти и через собственные детали замечательные — он подаёт своё отношение к этой кампании, которая есть только способ отвлечь Россию от её собственных дел. Опять ничего не получилось, реформы зашли в никуда, всё переворотилось и не уложилось, попытка новой жизни не удалась. И на этом фоне единственный способ отвлечься — это, конечно, война. Все с таким остервенением, с таким счастьем кидаются на эту войну, потому что перспектив жизни не осталось. Понимаете?
И, вообще говоря, гибель Анны, попытавшейся сойти с рокового круга, конечно, метафорична. Всё предсказано с абсолютной точностью. Знаете, как читались (вот у меня была об этом лекция в Ясной Поляне) в четырнадцатом-пятнадцатом годах вот эти главы о турецких добровольцах, о людях, которые пьяные едут в этих вагонах и которые ничего абсолютно не чувствуют, кроме желания изменить свою неудавшуюся жизнь. Это опять попытка решить внутренние проблемы за внешний счёт. И поэтому ощущение финала «Анны Карениной» — это ощущение, конечно, полной социальной катастрофы. Не говоря уже о том, что там предсказана Толстым и собственная его смерть.
Относительно перспектив какой-то экранизации, какой-то оценки и переоценки этого романа и каких-то возможностей перенести его в кинематограф — тут важен один аспект. За это стоит браться, если у тебя есть собственный личный взгляд, собственная концепция. Я боюсь, что у Шахназарова такой концепции не было. У него было просто ощущение, что он может это снять, что он хочет это пережить вместе с героями, что ему хочется к этому вернуться. И действительно, это неотразимо обаятельная история. Но, понимаете, видимо, некоторая карма тяготеет над человеком, который так решительно пошёл против самого себя. Ведь я же знаю Шахназарова. Поэтому то, что мы видим по телевизору, то, что он говорит — это не настоящий Шахназаров. Я допускаю, что он вполне искренен, но при этом он сознательно заглушает некоторую часть своей личности, заглушает собственный талант, который всегда заставлял его видеть мир так свежо, иронично и сложно. Упрощение во всём не проходит даром. Ну и, может быть, какая-то карма тяготеет над Крымом. То, что это снималось в Крыму, тоже, видимо, наложило свой достаточно мрачный отпечаток. Я уверен, что Шахназаров снимет ещё много хороших фильмов. Да и то, что он сегодня говорит — это не окончательная его эволюция.
Просто очень печально, что Россия, как Анна Каренина, продолжает попадать под этот паровоз, потому что всё время продолжает ходить по железному замкнутому кругу собственного пути. Остаётся надеяться на то, что с этой железной дороги можно всё-таки как-нибудь сойти и что у «Анны Карениной» может быть альтернативное развитие. Помните только, что сколь бы счастливо вы ни были влюблены — этого мало. «Только-только-только этого мало»…
Ну, спасибо. А мы с вами услышимся через неделю.
28 апреля 2017 года(Поколение ИФЛИ)
― Добрый вечер, дорогие друзья. В очередной раз пытаемся мы с вами связаться через океан. Я отвечаю сегодня главным образом на вопросы в письмах. Форумные — довольно однообразны. Хотя часть из них я постараюсь тоже прихватить.
Что касается темы лекции, то сегодня я на свой страх и риск выбрал её самостоятельно. Меня просили поговорить о Елене Ржевской, Царствие ей небесное, которая на 98-м году жизни ушла. Я не настолько знаком с её собственным творчеством, но я предпочитаю поговорить про ИФЛИ. Дело в том, что Ржевская — наверное, последний человек, близко знавший Павла Когана, его гражданская жена. И мне хотелось бы понять, каким образом существовал вот этот питомник гениев, который я могу сравнить только с Лицеем.
Меня вообще интересует вот эта тема русской педагогической утопии. Мы всё ищем, как нам построить образование, а у нас есть гениальные образцы. Вот об этих образцах я, пожалуй, попробую поговорить — то есть об ИФЛИ, о поколении ифлийцев, о том, кого и почему оно дало, и в частности о Ржевской, которая очень долго оставалась и будет, я думаю, символом идеально честного и правдивого писателя. Дело даже не в том, что она участвовала в поисках и идентификации останков Гитлера, это как бы не главная её заслуга. Но её документальная проза о конце войны, я думаю, может встать рядом с документальными расследованиями Адамовича и Кардина. Она была вполне по своим временам революционна, Царствие ей небесное. Она была удивительного мужества и благородства человек.
Поговорим о вопросах.
«Какую книгу следует читать в случае упадка духа?»
Понимаете, вопросов на эту тему так много. Не то чтобы они меня раздражали, но мне хочется сказать сейчас одну крамольную штуку. Если у вас упадок духа, надо найти причину в себе и с этой причиной справиться. И совершенно необязательно для этой цели читать какую-либо книгу. Книга в общем — это всё-таки суррогат. Понимаете, вы же спрашиваете меня не о той книге, которая как-то исправит, изменит вашу жизнь. Вы спрашиваете: «Что почитать, чтобы успокоиться?» А это всё равно что сходить к психоаналитику, когда у вас серьёзная проблема. Вот сейчас наступило такое время психоаналитиков (давно я уже об этом писал), но надо просто отдавать себе отчёт в том, что это же паллиатив. Это всё равно что аппендицит, прости господи, лечить припарками. Иногда надо произвести какую-то операцию.
Я, честно говоря, очень люблю семидесятые годы, но люблю их скорее как материал, для жизни они были не особенно комфортны. И действительно, это было время интенсивного гниения, хотя оно и порождало в этой теплице замкнутой великую культуру. Так вот, в семидесятые годы СССР был самой читающей страной: все читали и ничего не делали для того, чтобы эту ситуацию изменить. А её надо менять, потому что ведь, понимаете, ситуация упадка духа и порождается, как правило, беспомощностью. Если вы чувствуете, что у вас депрессия… Одной из самых частых причин депрессии является именно ощущение своей полной неспособности к переменам, своей стагнации.
И сейчас страна действительно в депрессии. Что и говорить? Ну, потому, наверное, в основном, что она любые перемены заранее отметает, она говорит: «Да вот нацисты придут. Да хуже будет. Да вообще столько скопилось проблем — давайте как-то продлим этот сон на краю бездны». Ну, это примерно действительно, когда есть болезнь, нужна срочная операция, и эта операция ослабит больного. Не факт, что она его спасёт. Но предлагать в это время уринотерапию — это как-то, знаете, просто подло.
Поэтому в случае упадка духа попытайтесь почитать такую книгу, которая заставит вас действовать, которая вас интеллектуально и нравственно разбудит. А таких книг довольно много. И в основном это, кстати говоря, книги теоретического такого плана, это не художественная литература. Это Нассим Талеб. Это всякая… Кстати, поздний Фукуяма, уже пересмотревший своё отношение к концу истории. Это наши собственные авторы. Я думаю, что хотя это и большой труд, но почитать сейчас Ильенкова (кстати, тоже ифлийца, человека, который покончил с собой в начале семидесятых, выдающегося мыслителя) тоже бывает довольно любопытно. Сахарова почитать интересно, «Размышления о прогрессе и интеллектуальной свободе». Интересно почитать и Шафаревича — просто чтобы увидеть альтернативную точку зрения. Ну, почитать людей, которые предлагали что-то делать.
Ну а если вы совсем в упадке, то почитайте стихи и письма Юлия Даниэля из неволи — и «Стихи из неволи» (так называется сборник), и письма жене. Вы увидите, как человек при полном отсутствии средств к сопротивлению умудряется духовно сопротивляться, да ещё и при этом расти. Марченко имеет смысл почитать, Наума Нима, я всегда рекомендую его книги. Жестокие очень книги, да, читать их очень трудно, и просто для меня, я помню, это был шок в своё время — не меньший, я думаю, чем от Шаламова. Но иногда, знаете, и шок бывает благотворным. Так что активнее живите и меньше читайте. Вот так бы я сказал.