о много спорят, и спорят в том числе об очевидных вещах.
Но я высказываться на эту тему не буду. Ко мне очень часто подходят, и в Америке, и в России подходят люди с просьбой передать Веллеру мою поддержку и любовь. Я с удовольствием передаю её. Подходят и люди, желающие его осудить и выяснить, как дошёл он до жизни такой. Вот я сразу хочу сказать, что я здесь в высказываниях воздержусь просто потому, что Веллер — это мой очень близкий друг. И я пристрастен. И я не буду ничего оценивать. Я даже не буду вообще вдаваться в анализ этой ситуации.
Конечно, занятна сама по себе ситуация, когда Сергей Доренко (sic) упрекает Веллера в хамстве. Это просто удивительное нечто. Получить орден от основателя ордена — это всегда почётно. Но я ещё раз говорю: дело не в том, что я работаю у Венедиктова и дружу с Веллером. Как вы понимаете, для меня не такая большая проблема — моим друзьям в лицо высказать то, что я о них думаю.
Но я считаю, что в этой ситуации у меня вообще нет права высказываться, потому что Веллер — это для меня человек огромной личной значимости. Мало того что я первый раз подержал в руках его рассказы, когда, помнится, Гела Гринёва принесла на журфак книгу «Хочу быть дворником» в 83-м году… в 84-м, уже два года как эта книга существовала, и мне её показали, но тут другая ещё есть причина. Просто мы больше 20 лет с Веллером очень близко дружим лично, и много очень в моём мировоззрении, в моём поведении им определено. И когда у тебя вот такая ситуация, фактически о родном для тебя авторе, ты высказываться не должен — ни в плюс, ни в минус. Потому что: «Да будем мы к своим друзьям пристрастны!» — как сказала Ахмадулина. И заниматься, знаете, принципиальным моральным осуждением близких людей — вне зависимости от того, правы они или нет — я не могу. У меня была когда-то такая статья, называлась «Платон мне истина». «Платон мне друг, но истина дороже» — это не про меня. В данном случае моя такая скромная позиция: моя истина в данном случае — это Платон.
Я попробую как-то в общих чертах поотвечать на пришедшие вопросы, которые носят сегодня, подчёркиваю, характер в основном такой общественно-политический. И это для меня скорее приятный сюрприз, потому что всякое пробуждение - благо.
Естественно, очень много спрашивают, как я отношусь к ситуации с Навальным, о зелёнке, обо всех этих неизбежных рисках, которые сегодня существуют для оппозиции. Как вы понимаете, эта ситуация как раз, в отличие от эховской, совершенно однозначная в моральном смысле. Я солидарен с Шендеровичем, еще одним своим достаточно близким другом, но солидарен не потому, что он мне друг, а потому, что он говорит вещи очевидные.
Если сейчас, в ближайшее время государство не поставит точку в этом вопросе, если люди, опознанные на плёнке, не понесут ответственности за своё поведение, за своё преступление, причинение тяжкого вреда здоровью по предварительному сговору (иначе это квалифицировать нельзя), ну, тогда оппозиции остаётся только создавать отряды самообороны. И думаю, что она в своём праве. Потому что не должен наглый преступник, охамевший уже до предела, расхаживать среди нас с видом гордой безнаказанности.
Я тоже думаю, что и Юлия Латынина права: в обществе должна быть всё-таки монополия на насилие. Если её нет — насилие становится всеобщим. Давайте об этом не забывать. Поэтому мне представляется, что при полном бездействии правосудия, при полном бездействии власти найденные уже участники нападения на Навального должны либо доказать своё алиби (что в данном случае весьма проблематично), либо сказать всю правду и понести заслуженное наказание. Мне представляется, что вообще создание отрядов самообороны — это дело в достаточной степени благое. Ведь это же не отряды нападения. Но защищать себя, конечно, надо, иначе просто всю российскую оппозицию передавят по одному и будут это считать нормой поведения.
В какой степени лидеры движения SERB лично проявляли инициативу или действовали по приказу власти — это мы узнаем в результате разбирательства. Это разбирательство должно быть объективным, публичным, прозрачным и так далее. Если этого не будет, то тогда я, в принципе, готов горячо одобрить любые, кроме насильственных, любые действия по выводу их на чистую воду. Я предполагаю, что и так уже слишком много всего к нам хлынуло в последнее время, чтобы ещё и мириться с разгулом движения SERB на российской территории.
«Уважаемый Дмитрий Львович, жив ли ещё ваш ВАЗ-2107? И какой пробег сейчас на одометре?»
Мой ВАЗ-2107 жив, активен и прекрасно себя чувствует. Вот приеду в Россию — придётся мне первым делом продлевать права, потому что они у меня в апреле 2017 года истекли. Это как раз, пока я здесь находился. Придётся бегать за всеми этими справками. Но говорят, что сейчас эта процедура несколько ускорилась. Пробег на одометре у моего ВАЗа — это моё личное дело. Но я продолжаю ездить на этой машине.
Естественно, что меня в этой связи много спрашивают: «А как это соотносится с вашим заявлением, что хрущёвки пора сносить?» Ну, я поговорю сейчас о хрущёвках. Понимаете, эта тема действительно самая больная, по крайней мере для России. Тот же Веллер абсолютно правильно сказал, что очаг — это последнее, это последнее, что можно отнять. Но, видите ли, моя личная любовь к моему конкретному ВАЗу, который меня, слава богу, никогда особенно не подводил, она никакого отношения не имеет к моему этому прошлонедельному разговору о хрущёвках. Разговор этот — опять-таки не призывающий, не декларативный, а чисто феноменологический. Сейчас мы его и продолжим.
Дело в том, что моё частное отношение к моему ВАЗу — ностальгическое, любовное, как хотите — оно связано просто вовсе не с какими-то принципами. Это моё личное пристрастие. И я никогда бы не стал из этого делать широковещательные выводы о том, что «менять машину — плохо», что «новая машина может оказаться хуже», что «ностальгические соображения важнее практических» и так далее. Это, как и всё практически в моём опыте, мой личный выбор, который я не хотел бы ни на кого распространять.
Вот тут интересный тоже вопрос от того же Станислава Афанасьева: «Позволю себе не согласиться по поводу сноса пятиэтажек, — ради бога. — Мне кажется, что люди вовсе не вцепляются в этот свой «вонюченький уютец». По моему мнению, переселенцы просто опасаются того, что о них вытрут в очередной раз ноги. Никого из них не коснулся снос ларьков, и они ничего не знают о том, как обошлись с землевладельцами при строительстве олимпийских объектов в Сочи. Но они не питают никаких иллюзий относительно того, как пройдёт их переселение. И судя по тому, что происходит с несогласными (зелёнка, кислота, пожар, колёса), их опасения вполне оправданы».
Станислав, оправданы любые опасения. Но вот ровно об этом я и говорю. Я говорил о катастрофизме той ситуации, при которой люди любую попытку изменения своей жизни расценивают как катастрофу. Я напоминал уже цитату из Хеллера: «Не люблю никаких перемен, потому что не видел перемен к лучшему». Но ведь это говорит человек, охваченный безумием, человек в последней степени циркулярного психоза.
Тут Марина Кудимова высказалась в мой адрес, ей очень не понравилось тоже вот это моё заявление. И вообще интересно, когда Марина Кудимова выступает против властей — человек, который как бы… Ну, я не знаю, как обозначить её позицию. Видимо, она критикует власть справа, потому что она такой активный сторонник Русской весны, и для неё, видимо, власть в каких-то вопросах недостаточно радикальна. А вот на хрущёвках удивительным образом сошлись все политические силы, потому что со стороны власти это настолько неудачный жест, особенно сейчас, что подпиариться на нём считаются своим долгом все — от оппозиционеров до таких активных и горячих националистов. Я не записываю Кудимову в националисты. Её убеждения, видимо, сложнее. Но она очень сильно не любит меня. Вот это для меня совершенно удивительно. Я ей вроде бы ничего не сделал. Но, с другой стороны, приятно, когда тебя не любит Марина Кудимова — это значит, что пока ещё какие-то критерии вкуса и порядочности у тебя сохранились.
Почему Кудимова так вцепилась в эту идею пятиэтажек, почему они ей так дороги — мне понятно. Она, кстати, заканчивает свой пост словами:
Кладбищенской земляники
Крупнее и слаще нет.
Что всё удерживается на уютце, на старье и домике кума Тыквы. Ну, если вам хочется жить на кладбище — живите на кладбище. Это ваше личное право. Но зачем же тогда всех к этому призывать? Зачем любую попытку изменения ситуации рассматривать как посягательство на святыню?
Видите ли, ещё раз говорю: я призываю к анализу феноменологическому. Я призываю не развешивать ярлыки, а глубоко задуматься. Да, снос пятиэтажек в Москве организован чудовищно! Давайте об этом договоримся. Действительно, у нас единственный способ достигнуть консенсуса — это обругать власть. И это не может не радовать. И по пиару, и по законодательной подготовке, и по полному отсутствию публичных критериев, вот почему один дом надо сносить, а другой не надо, и по полному отсутствию гарантий, и по полной непродуманности механизмов опроса — всё это колоссальный пример сегодняшней российской государственности, пример полного равнодушия к вопросам и страхам людей и пример абсолютного непонимания, как вообще такие вещи надо делать.
Но давайте теперь поговорим хоть немного о том, что и поведение народа в этой ситуации, поведение жильцов пятиэтажек в этом смысле — оно тоже необычайно типично, оно клинически наглядно. Мне меньше всего хочется солидаризироваться с Собяниным в данном случае. Потому что один, кстати, глубоко и давно неадекватный человек уже написал: «Нынешняя солидарность Быкова с Собяниным показывает, что он кормится из кремлёвской кормушки». Вообще-то, за такие слова надо отвечать. Попробуйте мне предъявить какие-нибудь доказательства того, что я кормлюсь из кремлёвской кормушки. Может быть, мне «Газпром» платит через «Эхо Москвы» действительно те колоссальные деньги, которые я там зарабатываю? Я пока ещё на своей оппозиционности только лишался площадок: лишился права преподавать в Москве, например, мне совершенно закрыты эти перспективы, лишился очень многих возможностей работы и так далее. Ну, много чего лишился. Не будем об этом говорить.