И вот я думаю, что аспекты взросления у Флобера показаны точнее всего, и состоит это взросление в двух вещах. Понятное дело, первое — это утрата иллюзий, утрата восторженного отношения к миру, в каком-то смысле утрата доверия. Как бы в романе эта эволюция стиля от первой части к последней заметней всего. Это отказ от экзальтации и достаточно циничный взгляд на мир в финале.
А вторая эволюция, мне кажется, ещё более значима. Вот какого человека мы называем взрослым? Того, который понимает, что он сам за всё отвечает и сам во всём виноват. И эволюция героя в «Воспитании чувств» сводится, на мой взгляд, к тому, что его зависимость от внешних факторов становится иллюзорной, практически исчезает, а внутренняя его жизнь становится главной пружиной. Больше того — он понимает, что он отвечает за всё и сам во всём виноват.
Вот сущность романа воспитания точнее всего выразил, как всегда это бывает у поэтов, Шефнер в стихотворении, помните: «Есть у каждого тайная книга обид». И вот он замечательно подводит итог:
И поймёшь, научившись читать между строк,
Что один только ты в своих бедах повинен.
Взрослость — это состояние, когда ты понимаешь, что внешними обстоятельствами, давлением внешнего мира можно пренебречь, а главное, что происходит — это твоя личная глубокая ответственность за происходящее.
Вот с Гитлером, например, этого так и не произошло. Я согласен с Кимом Юлием, который однажды сказал, что на том свете диктаторы будут детьми, потому что при жизни они были детьми, они так и не повзрослели. Они не научились понимать, что внешний мир за них никак не отвечает, что претензии все внутри.
И вот для меня, например, ещё очень важным критерием в романе воспитания (сейчас жестокую вещь скажу, не надо было бы её говорить, наверное) становится то, что герой, пройдя через соблазны любви, понимает: да, любовь — это, конечно, прекрасно, но придавать ей гипертрофированное значение тоже не следует, потому что другой человек — это не мы, и контакт с другим человеком не может, не должен быть для нас решающим. Конечно, счастливая любовь, гармоничная семья, глубокое взаимное чувство — ради бога, если это есть. И ради бога, если это стало результатом. Но это действительно критерий взросления. Но романтические страсти сами по себе — это, как мне кажется, не взросло. Это увлекательно, это прелестно, но в этом нет настоящей независимости. Вообще зависимость от других — это признак инфантилизма.
В этом смысле романы воспитания — это, конечно, романы такого восходящего укрепляющегося одиночества. И в этом смысле один из самых интересных романов воспитания, который даёт нам наше время, — это автобиографическая трилогия Лимонова: «Подросток Савенко», «Молодой негодяй» и «У нас была великая эпоха». Это непростая книга, но сущность её заключается именно в том, что герой отрешается от всего молодого, мягкого, счастливого, дружелюбного, от всего живого и влажного, что в нём есть, и постепенно становится всё более холодным, одиноким, ни в ком не нуждающимся. Пожалуй, это тоже критерий взросления.
Надо сказать, что почти все автобиографические сочинения Лимонова, а таковые у него, за вычетом публицистики и «Палача», все его сочинения… Публицистика не в счёт, она мне никогда не казалась увлекательной. Но тут важно то, что Лимонов в этих своих сочинениях описывает трагический мучительный путь человека доброго, честного в общем, и симпатичного к абсолютному монстру. Бывает ведь, понимаете, и воспитание монстра. Это книга о том, как он из такого мягкого и симпатичного стал железным. Он был ироничный, добрый, понимающий, в каком-то смысле, думаю, немножко даже инфантильный. Но чем дальше, тем больше мы в романах этого обаятельного Лимонова, особенно в его рассказах, сталкиваемся просто с отмиранием души, с её погружением в броню, в какую-то корку ледяную.
И я не могу сказать, что меня это отвращает. В каком-то смысле это для меня даже бесконечно более привлекательно. Мне нравится Лимонов поздний, Лимонов язвительный, злой, в каком-то смысле расчеловеченный. Общаться с этим человеком вовсе не надо. А Лимонов нам не затем, чтобы с ним общаться. Он, я думаю, предал большинство тех, с кем был связан. Предал не в таком советском смысле, не в идеологическом, а в чисто личном. Они просто перестали быть ему нужны. Отчасти так получилось потому, что они сами предавали его, отчасти потому, что он их опережал.
Но вообще постарайтесь принять эту мысль, особенно вы, Андрей, который уже много раз просит рассказать о романе воспитания. Постарайтесь принять эту мысль, нехитрую, но противную: роман воспитания — это роман возрастающего одиночества, роман возрастающей независимости от людей и среды.
К сожалению, путь жизни человеческой — это всё-таки путь окостенения, омертвения. Неслучайно мне Шекли когда-то сказал, что жизнь развивается в жанре антиутопии, поэтому этот жанр так популярен и продуктивен. Роман воспитания в идеале рассказывает о том, как человек отказался от всех, и в конечном итоге — от себя. Это можно любить, не любить, но этот внутренний трагизм, эта внутренняя эволюция персонажа — это то, ради чего роман воспитания и существует.
Ведь понимаете, что мы можем в себе воспитать по максимуму? Только независимость, только самодостаточность. А следующей ступенью этого воспитания — уже на том уровне, где вы эту самодостаточность обрели — становится терпимость, любовь, умеренно хорошее отношение к другим людям, попытки как-то с ними сосуществовать. Но, вообще-то, больше всего надо заниматься собой, а тогда уже, потом вы, может быть, сможете что-то дать другим.
Мне кажется, что в одном из лучших романов воспитания, когда-либо написанных, в «Recognitions» («Узнаваниях») Гэддиса, содержатся все эти мудрые намёки. И у самого Гэддиса в его «Деревянной готике» («Carpenter’s Gothic») есть одна замечательная фраза: «Не думай, пожалуйста, что ты можешь что-то улучшить в мире. Пойми, что твоя задача — не испортить». Когда дойдёшь до этого понимания, тогда можешь считать себя взрослым человеком и писать о себе роман воспитания.
Наверное, не надо было всего этого говорить, но, с другой стороны, ведь собственно только честность и есть то, что я могу предложить вам. Услышимся через неделю.
19 мая 2017 года(российский и советский приключенческий роман)
― Добрый вечер, дорогие друзья. Не скрываю совершенно от вас, что записываю это обращение, эту программу примерно часов за пять до её выхода, потому что в момент её выхода буду уже как раз лететь аккурат над Атлантикой. Мы с вами увидимся — со всеми желающими — уже сегодня вечером, в пятницу, в ЦДЛ. У нас произошла такая форс-мажорная замена. Мы планировали встречу с Фёдором Бондарчуком в рамках программы «Литература про меня», но он заболел, и мы перенесли эту встречу на один из летних месяцев, по возможности. Поэтому вместо него согласилась с ним поменяться числами Ксения Собчак, с которой у нас как раз позже предполагалась очередная встреча. Ну, я думаю, что у нас достаточно тем, особенно в связи с её последними блогами по поводу пятиэтажек. Да и вообще как-то Собчак всегда, как вы знаете, довольно интересна. Это из тех людей редких, которые способны всегда удивить, разозлить, предъявить нестандартную точку зрения. Как она когда-то сказала с трибуны митингов болотных: «Я — Ксения Собчак. И мне есть что терять». Ну и, соответственно, есть что сказать. Приходите. Я, правда, совершенно не знаю, будут ли там свободные места, тем более с учётом этой замены. Ну, если не будет, я буду стоять у входа. Волшебное слово знаете. Как-нибудь пройдём, я думаю. Цэдээлский зал достаточно вместителен.
Я на многочисленные вопросы о том, какова причина болезни Бондарчука, ничего конкретного сказать не могу. Знаю только, что болен. Мне не хочется думать, как многие мне тут написали, что зачумлён на самом деле я, что это просто он не хочет встречаться с оппозиционером. У меня нет оснований так о нём думать. Во-первых, Бондарчук всё-таки позволяет себе в своих фильмах достаточно смелые выпады против всякого официоза, совершенно не смущаясь ни своим статусом официального режиссёра и члена «Единой России», ни нынешней политической ситуацией. Он может себе это позволить.
Во-вторых, знаете, я не склонен к переоценке собственных масштабов. Всё-таки я фигура не столь гигантская, чтобы контакты со мной могли напугать Бондарчука. Он давал мне интервью много раз. И мы вообще в хороших отношениях. Так что те, кто ищет здесь какую-то конспирологию, боюсь, заблуждаются. Иногда болезнь — это просто болезнь. Я от души желаю ему скорейшей поправки. И уверен, что мы эту встречу проведём. Смею думать, что она будет небезынтересная — особенно потому, что, знаете, мне всё-таки самому очень интересно узнать, про что они там собираются снимать «Притяжение 2». Это такой достаточно серьёзный вопрос.
Многие спрашивают меня, что я думаю о двух роликах: во-первых, о трейлере фильма «Нелюбовь», а во-вторых, о трейлере будущего суда Усманова против Навального. Начнём с Навального.
Мне кажется, что действительно судьбой России управляет непосредственно Господь (многие уже об этом писали), ну, просто потому, что в судьбе России прослеживается не человеческая, а божественная логика. Человеческой как раз не видно, а божественная заключается в том, что Господь старается всё здесь сделать очень наглядным, как будто история России пишется для дураков, ну, или во всяком случае не для дураков, но для таких вот непонятливых зрителей, которым надо обязательно самые наглядные примеры просто в нос ткнуть. И действительно очень многое в российской истории вызывает такое восхищение по своей абсолютной очевидности.
В данном случае ролики Навального все мы видели, мы все их знаем. Мы знаем примерный уровень этих роликов. Мы представляем себе, так сказать, масштабы его дарования и его творческий почерк. Мы понимаем, что он очень ироничен, достаточно тонок, умеет оскорбить с помощью сотни тонких, неочевидных приёмов — ну, то есть владеет навыками «низведения и курощения».