дело!» — говорит Воланд. И Воланд — обычный старый пошляк. Поэтому о чём здесь говорить? Мне кажется, что всё достаточно очевидно. А если вас не убедила лекция, то и слава богу. Она зато заставила вас думать.
«Вы читали Зыгаря «Кремлёвскую рать»? Вас что-нибудь напрягало? Читаю — вот не пойму, в чём подвох».
Напрягало, и очень сильно. Меня напрягало… Ну, это частая вещь для русского писателя и вообще для писателя, который начинает с разоблачения порока, а потом постепенно влюбляется в него. Так было с «Обломовым», например.
Что касается «Всей кремлёвской рати». Меня несколько напрягает там восторг автора по поводу всей той мерзости, которую он описывает. Он своими персонажами восхищается и гордится. Гордится своей допущенностью к информации. Гордится тем, что вот ещё и это он знает. Гордится этими людьми, которые действительно ставят некоторые рекорды в истории России — рекорды мерзости, но тем не менее ведь и это так приятно, так интересно. В общем-то, эта книга вызвала у меня ощущение некоторой неосновательной любви автора к предмету. А у меня этот предмет вызывает некоторое отторжение.
«Была ссылка на опыт…» Ну, длинный, чрезвычайно длинный вопрос. «Не изменили ли вы своего мнения? Ведь это уже обыденность, повседневность — тех, кто вместе с «травящими», травят реально. А вот «травимые», судя по их довольным физиономиям, вполне себя комфортно чувствуют. Вы и сейчас полагаете, что нам нужно сложить единственное оставшееся у гражданского общества оружие: публично называть холуя холуём, а продажную шкуру — продажной шкурой? Это всё к вопросу об известной статье Виктора Шендеровича в защиту посмертную Баталова и прижизненную Юнны Мориц».
Я вам отвечу на этот вопрос через три минуты.
НОВОСТИ
― Продолжаем разговор.
Это связано с репликой Виктора Шендеровича, вспоминая Померанца, со знаменитым утверждением, что стиль полемики важнее предмета полемики. Знаете, я хорошо знал Григория Соломоновича, много с ним разговаривал, но не все его утверждения являются для меня истиной в конечной инстанции. Бывают случаи, когда стиль полемики не так важен. Может быть, Надежда Яковлевна Мандельштам часто бывала зла и несправедлива. Но то, что пережила Надежда Яковлевна Мандельштам, даёт ей право на такой стиль.
Виктор Шендерович — он друг мой, вообще-то, а я не очень люблю со своими друзьями публично спорить. Но он же спорил со мной публично, писал мне какие-то открытые письма, учил меня себя вести. За ним водится такая слабость — он любит выступать арбитром морали. Ну, есть у него она. Давайте нашим кумирам, нашим друзьям, просто симпатичным авторам эту слабость прощать. Вот приходит Шендерович и начинает читать моральную проповедь: «А вот нехорошо говорить о Баталове, что он был «крымнаш», нехорошо ругать Юнну Мориц, которая замечательный поэт», — и так далее.
Я в одном с ним только могу согласиться, если сразу снять претензии к такому тону престарелого мудреца, который сейчас пришёл, всех примирит, и который расшалившихся детей учит уму-разуму. Может быть, он имеет право на такой тон, но мне кажется, что возраст еще не подошёл.
Так вот, что касается согласия моего с ним — я считаю, что о мёртвых или больных не следует говорить такие вещи, не следует говорить резкости. Ну, смерть вообще сама по себе требует уважения. А если человек умирает или во всяком случае заявил об этом, то надо и к нему сохранять определённое снисхождение, уважение.
Может быть, поэтому текст, о котором меня спрашивают — письмо Александра Сотника Михаилу Задорнову, — вызвало у меня просто судороги отвращения. Это совершенно безобразный текст. Ну, Александру Сотнику в этом смысле трудно меня удивить. Это лжец. Говорю это с полным основанием. Он оболгал меня в своё время, написав, что Леонид Зорин говорил обо мне какие-то гнусности, а до этого вывел меня на литературную сцену, мне помогал. Я, в отличие от Сотника, с Леонидом Зориным общаюсь регулярно. Всё плохое, что он хотел бы мне сказать, он может высказать лично. И в карьере моей литературной он мне не только никогда не помогал — он познакомился со мной в 97-м году, когда просто позвонил мне и сказал, что ему нравятся мои стихи. Поэтому никакого… Что он «за руку меня вводил в литературу» — что за бред собачий?
Это лжец, ещё раз повторяю. Александр Сотник, вы лжец. И вы написали подлый документ, омерзительный! Вас за него, я уверен, заставят в аду лизать раскалённые сковородки. Пусть это будет проходить не так буквально. То, что он написал о Задорнове (не знаю, насколько тяжело он болен и насколько он обречён, но, видимо, положение его серьёзное) — это находится за пределами человеческой этики. И какими он там соображениями обосновывает свою правду, на что он там ссылается… И Леонид Зорин вам обо мне ничего подобного не говорил, я спрашивал его об этом. Про старика лгать — вообще последнее дело. Ну, что это такое?
Поэтому здесь я совершенно солидарен с одним: о мёртвых, как о Баталове, или о тяжелобольных, как Задорнов, ничего говорить не надо. В остальных случаях ни старость, ни прошлые заслуги, ни выдающийся талант не являются основанием для того, чтобы списывать со счетов те или иные заявления. Не нужно этого делать. Это такая несколько избыточная снисходительность, потому что у нас, к сожалению, обо всём есть что сказать смягчающего. Ну, каждого жалко, каждый заслуживает снисхождения. У одного детство было тяжёлое — деревянные игрушки, у другого недостаток витаминов, у третьего денег мало, у четвёртого — врождённая болезнь, у пятого — непослушные дети. Всех можно как-нибудь да оправдать. Но тогда мы можем дойти до общества тотального морального безразличия.
Что касается стиля полемики. Понимаете, когда люди, абсолютно совпадающие по своим интенциям с нынешней властью, пользующиеся полным «мандатом на буйство», как называл это Пастернак, садятся на вас верхом, начинают вас колотить, а при малейшей вашей попытке пискнуть в ответ называют это травлей, — мне кажется, что всё-таки не следует вставать на их сторону. Я уже не говорю о том, что стиль полемики во многих отношениях определяется, к сожалению, контекстом, а вовсе не нашими моральными константами. Так что подобные афоризмы (совершенно согласен с big_ben, следующим спрашивающим) не являются универсальными.
«Вся страна разговаривает матом. Как вы думаете, что делать, чтобы… нет, не уберечь от этого жаргона, но противостоять попытке механически изъясняться матом?»
Ну, это общая программа, общая проблема. Видите, к мату как к средству художественной выразительности я отношусь вполне толерантно. К мату, которым разговаривают в тюрьмах, в армии и в городских окраинах, отношусь с омерзением, конечно. Противостоять этому очень трудно. И вряд ли возможно противостоять этому с помощью каких-то мероприятий. Пытайтесь защищать от этого себя и своих детей. Это частная проблема. Опять-таки мат — это язык отчаяния, а отчаяние сейчас владеет всеми.
Знаете, вот у меня есть любимый художник… У меня простой довольно вкус. А любимый мой художник на сегодняшний момент — это Андрей Сурнов. Андрей, если вы меня сейчас слышите, то я просто выражаю вам восторг такой и такое благоговение! Тем более что вы человек сравнительно молодой, но ваша картина «Смотрящий» и многие ваши графические работы — они просто попадают в меня и бьют наотмашь. Вы блестящий художник!
Хотя мне скажут, конечно, что всё это примитивно, что всё это двадцать раз было и что это относится к советскому суровому стилю. Ну, вообще люди, которые не умеют рисовать, а любят устраивать акции так называемые, они очень часто осуждают фигуративистов за то, что те примитивны. А я им говорю: Андрей Сурнов — великий художник.
Так вот, у Андрея Сурнова как раз атмосфера этих городских окраин, где матом не ругаются, а разговаривают, она передана блистательно, виртуозно. Много таких есть художников, которые замечательно это рисуют. У Любарова есть такие картинки, кстати. Так что, ребята, я понимаю эту безысходность, эту мрачность. Но ещё раз говорю вам: это всё исчезнет. Такого очень много было при застое — вот эти дикие окраины, куда лучше было не попадать. У меня были стишки на эту тему. Так что всё меняется, когда меняется атмосфера.
«Интересно ваше мнение о «Цитадели» Экзюпери. Может быть, стоит сделать о нем лекцию?»
Лёша, давайте. Но тут же в чем проблема? Я не очень люблю Экзюпери. Александр Мелихов, по-моему, довольно изящно выразил за меня это скептическое отношение к «Маленькому принцу». «Цитадель» мне кажется очень многословным произведением. Я люблю у него более-менее вещи, которые переведены были первыми, которые довольно сильно подействовали на Пастернака: «Ночной полет», «Военный лётчик», в известном смысле это ещё касается «Планеты людей». Но это всё более-менее одно и то же. Экзюпери был замечательный, конечно, человек. Ну, «Цитадель» — не будем забывать, что это незаконченная вещь. Он очень яркий мыслитель, замечательный человек, но всё-таки там очень много самолюбования и повторов. Я не большой любитель этих текстов.
Тем более что, кстати, я даже как-то его стал больше уважать, больше полюбил, когда я узнал, что он не очень хороший был лётчик. Это лишний раз подтверждает замечательное мнение Валерия Попова о том, что настоящий писатель может быть только писателем, а всё остальное расценивает как хобби. Даже спиться профессионально не может. Во всем остальном всегда останется дилетантом.
«Мой сын четырнадцати лет плохо учится. Кроме объективных причин (неврологические проблемы) у него абсолютно нет прилежания. Он уже большой мальчик. Я пытаюсь донести до него, что с такой успеваемостью ничего хорошего не светит. Он обижается. Что делать?»
Ну, прежде всего — проверить его с точки зрения физиологии. Потому что отсутствие прилежания — это может быть просто заболеванием лобных долей, отсутствием каких-то способностей, невозможностью сосредоточиться и так далее. Я не стал бы ходульно употреблять термин «СДВГ», но во всяком случае это повод задуматься. Может быть, здесь нужно медикаментозное лечение.