Ну а если нет, то попытайтесь его заставить… Во-первых, не давите, потому что все эти разговоры об учении, прилежании… Я ненавижу слово «прилежание». Вот два слова, которые я ненавижу: «прилежание» и «опрятность». Я помню, раньше в повестках писали: «На призыв надо приходить помытым и опрятно одетым». Вот слово «опрятность» применительно к восемнадцатилетнему солдату — это какой-то ужас. Представляешь себе что-то резиновое, такое очень опрятное и помытое, голышка. Что касается прилежания, то надо увлечь, надо найти, что ему интересно. Не может быть, чтобы ему было интересно только крутить спин.
У меня сегодня, кстати, на лекции… Читал я лекцию детям в «Прямой речи», там летний лагерь, и дети приходят. И я просто пользуюсь своим педагогическими навыками, меня иногда зовут — и я читаю им лекции. Я заметил, что многие крутят спин. Правда, как только им становится интересно разговаривать — они спин немедленно убирают. Я спросил: «А зачем вы это делаете?» Один маленький, самый такой бутуз мне нагло сказал… не нагло, а, я бы сказал, важно: «Это антистресс». Я говорю: «А что, у тебя стресс уже, что ли?» А потом одна девочка сказала: «Не обращайте внимания, это из нас таким образом пытаются сделать армию идиотов». Мне очень понравилось.
Я не думаю, что вашему мальчику интересно только крутить спин. Вы попробуйте дело какое-то ему придумать, занять его чем-то азартным. Поставьте перед ним важную, сложную, даже, может быть, опасную задачу. Поезжайте с ним в горячую точку — может быть, ему это интересно. Ну, посмотрите… Ну, не в горячую точку, а в место какого-то социального конфликта, какой-то напряжённости. Может, из него журналист хороший получится. Не знаю. Прилежание — это не главная добродетель. Важно, чтобы человек имел любопытство к миру хотя бы в каком-то отношении.
l_evsha_ опять вылезает с каким-то примитивным своим антисемитизмом. Я не знаю — провокации это или глупости. Ну, милый мой, неужели вам настолько нечего делать? Ну попробуйте крутить спин, я не знаю.
В самом деле, иногда на общем фоне форумных вопросов — всегда сложных, всегда умных — как вылезет какая-нибудь антисемитская вошь, как начнёт распространять свою вонь! Ну, это пахнет началом XX века, даже хуже. НУ, какая-то дикая отсталость, интеллектуальная и моральная. И что с ним таким делать? Полностью игнорировать его скучно как-то, а стебаться тоже неинтересно. Мне кажется, что для такого человека в будущем, во всяком случае, очень полезна была бы люстрация — то есть полное одиночество, полное отсутствие. Не арест, не посадка, боже упаси, а просто полная социальная изоляция, тотальный бойкот. Думаю, что это хорошее средство воспитания.
«Михалков предложил властям сводить задержанных «навальнят» на стадионы для просветительских речей президента. Как вы думаете, что им двигало?»
Ну, как вам сказать? Ну, можно это понять. Понимаете, он верит в то, что если их всех свести на стадион, и выйдет ОН сияющий — или президент, или Михалков (Михалков, допустим, в белом шарфе), и к ним обратится — и они придут в такой восторг от лицезрения власти, что тут же духовно прозреют! Это выдаёт в нем такое очень глубоко сидящее раболепие, потому что для него действительно, если бы его свезли на стадион и власть бы к нему обратилась — это было бы важным событием для его внутренней жизни. Но он просто не хочет понимать, что для современных россиян, если их свезти на стадион и показать им президента — это ровно ничего не изменит. Больше того, они будут крутить спин, им будет скучно.
Я вообще против того… Слушайте, ну что мы будем всерьёз рассматривать Никиту Михалкова или Сотника — фигуры совершенно симметричные и при всём их разновеличии одинаково неинтересные? Это просто отработанный пар, прошедшее время. Давайте их всех свезём. Я, кстати, представляю себе, что и Сотник про меня теперь напишет ещё какие-то гадости, и Михалков их скажет. Ну, нельзя же на это реагировать. Понимаете, всегда есть какие-то идиоты, которые говорят про тебя гадости. Ну, это нормально, естественно. Это пора уже рассматривать как комплимент.
Почему надо обсуждать Никиту Михалкова? Это человек, который снял когда-то несколько хороших картин, сыграл несколько замечательных ролей; после этого всё это жирно, густо, старательно зачеркнул. Никакого разговора о сегодняшних контекстах Никиты Михалкова быть не может. Он сделал уже всё возможное для того, чтобы дезавуировать себя. Давайте обсудим фильм «Неоконченная пьеса для механического пианино» (хотя я не люблю эту картину, но она талантливая) и попробуем посмотреть, что привело талантливого человека вот к такому положению дел. Давайте этим займёмся, пожалуйста.
«На YouTube выложили интервью Соловьёва Веллеру. Лучше бы я этого не слышал. Зачем такое мэтру? Интервью не свежее, но это не меняет дела».
Ну, вот есть у Михаила Иосифовича такая слабость — любит он Владимира Соловьёва (тогдашнего может быть). Ещё раз говорю: для меня Веллер — это близкий друг, важный очень для меня человек и первоклассный писатель.
Кстати говоря, понимаете, вне зависимости от отношения к его скандалу с «Эхом», я прочёл сейчас только что выпущенную им книгу «Подумать только…». Помимо некоторой квинтэссенции эфиров, там собраны ещё такие очерки, которые дали название мемуарному циклу «Эха», только что написанному. Ребята, как же это смешно! Слушайте, вот он один из немногих авторов (второй — Ирина Петровская), который заставляет меня хохотать, даже наедине с собой. Я когда это читал — ну смех из меня лез, как пена из бутылки! Вот молодец ты, Веллер. Не буду обсуждать тоже твоё поведение, потому что я еще не такой интеллектуально продвинутый и не такой нравственный человек, как некоторые, но это очень смешно написано. Спасибо. Ты просто доставил мне несколько ярких минут.
«Хотелось бы, чтобы вы поговорили об одиночестве. С возрастом всё сильнее его ощущаю, оно как будто внутри. Снаружи всё в порядке — дети, внучка, коллеги, подруги. Организую походы в театр с коллегами, вечеринки с подругами, на море съездили всей семьёй, хотя раньше любила отдыхать одна. Но это отвлекалочки. Никто не поможет, никто не поймёт. Может, вы мне посоветуете. Это пройдёт или это уже до конца?»
Лена, ну давайте успокоимся на эту тему. Вы начинаете чувствовать одиночество тогда, когда это становится каким-то значимым признаком вашей жизни, когда вы переходите на другой уровень. Вот и всё. Это мне Мещеринов когда-то очень убедительно рассказал, что Мать Тереза перестала чувствовать бога не потому, что бог её покинул, а потому, что она перешла на другой уровень богообщения. Это всегда трагедия, этот переход всегда мучителен.
Понимаете, мне почти никто не звонит. Вообще. Меня это раньше очень беспокоило, а сейчас меня это безмерно радует. И мне трудно отвечать на звонки — мне не о чем говорить. Вещи, которыми я занимаюсь, интересуют меня одного и еще двух-трёх людей на свете. Вот, кстати, я в последней четверти поговорю о замечательной статье, которую мне прислали на эту тему. Вот эти вещи меня интересуют. Новая ступень эволюции, проявления одиночества как признаки этой новой ступени, новое поколение людей, с которыми я общаюсь. Вот только что, кстати, от них сюда и пришёл после этой встречи в магазине. Там мальчик десяти лет принёс мне сказку, которую я бы и в двадцать не написал. Вот это меня занимает, восхищает.
А общение… Понимаете, зачем так много общаться? Одиночество — это просто знак вашего перехода на следующий уровень, вот и всё. Никакой трагедии в этом нет. Важно, чтобы у вас был один собеседник. «Когда сочувственно на наше слово одна душа отозвалась, — сказано у Тютчева об этом. — Довольно с нас, довольно с нас». Не нужно искать постоянного контакта.
Меня бесят вот эти люди в самолётах… Недавно лечу — передо мной две соседки, которые, кажется, не расставались до этого всю жизнь. И вот все восемь часов полёта из Нью-Йорка они проговорили. Это что-то нечеловеческое, конечно! Вот этого я совершенно не понимаю. Меньше разговоров, меньше общения, больше сосредоточенного внутреннего усилия. А отвлекалочки, о которых вы говорите, — это человеческое, обычная человеческая слабость, которой много, которая естественна. Ну не нужно вам этим заниматься! Понимаете?
Одиночество… Я впервые это осознал, наверное, лет в восемнадцать, когда я работал еще в «Ровесниках», и мне Комарова, наша создательница (дай бог ей здоровья), дала большую подборку писем об одиночестве и посоветовала что-то придумать, чтобы этим ребятам помочь. И я ей это вернул, сказав: «Лилиана Сигизмундовна, как хотите, а это знак прогресса. Этот синдром одиночества — это значит, что всё больше людей перерастает свою среду». Она тогда меня осадила довольно резко и сказала: «Тебе хорошо говорить, потому что у тебя есть эта среда. А эти дети в провинции — они совершенно одиноки и жаждут какого-то слова утешения». Я говорю: «А в чём утешать? Что утешать? Что они оторвались от разрешений, от развлечений этой массы? Что они вышли за разрешённый уровень? Ну так давайте порадуемся скорее за них».
И, в общем, я думаю, что за тридцать лет это ощущение только окрепло. С того момента, когда вы осознаете, что вы одиноки — это значит, что вы оторвались. И дай вам бог отрываться ещё и дальше.
«Ваше мнение о поэмах Маяковского «Ленин» и «Хорошо», – две совершенно разные поэмы. — Поэт троллит или он искренен?»
Ну, он абсолютно искренен. У меня довольно подробно эта история изложена, как я её понимаю, в книжке «Тринадцатый апостол». Но там моё отношение к «Хорошо» несколько лучше, уважительней, чем к «Владимиру Ильичу Ленину». «Владимира Ильича Ленина» я рассматриваю скорее как вторую часть дилогии о невзаимной любви к двум рыжим скуластым существам. Первая — это «Про это», поэма о расставании с Лилей. А вторая — «Владимир Ильич Ленин», поэма прощания с Лениным, когда он вдруг осознал: «Партия — единственное, что мне не изменит».
Тоже, кстати, если хотите, выход на новый уровень, когда отвергнута семейная тройственная утопия, отвергнута любая личная жизнь — и человек с высот поэзии бросается в коммунизм, потому что всё человеческое его обмануло. И он становится солдатом партии, где растворяется его личность, потому что переживания этой личности слишком мучительны. Хочется её растворить, стереть её границы. Ему кажется, что от этой безликости отступит смерть.