сударственной мудрости, он первым разоблачил не только как аморальный фактор, но и как фактор, который противоречил мобилизации.
В немцах видели друзей, и многие не могли поверить, Гранин рассказывал эту замечательную историю, что только когда впервые они увидели пленного немца и этот немец стал разговаривать с ними высокомерно, как с нелюдями, как с обреченными — вот тогда они поняли, с какой машиной имеют дело. До этого огромное количество людей верило и в классовую близость, и в немецкий пролетариат, и в то, что национал-социализм — это все-таки сначала социализм, а уж потом национал.
Дело было, говорил Гранин, не в техническом недовооружении, не в том, что у нас были плохие винтовки и не хватало оружия, и вообще, поэтому ленинградское и московское ополчение было выбито процентов на восемьдесят. Проблема в другом: люди психологически не были подготовлены к тому, что им противостоят нелюди, потому что правды о фашизме в последние два года перед войной не говорили. Это было замечательное откровение в своем роде.
Ну и естественно, что Гранин все-таки противостоял паранауке, противостоял исторической паранауке в том числе, защищал историю от мифологизации, и это все делал довольно отважно.
Я понимаю, конечно, что статус патриарха в таком обществе консервативном, как наше — это большой соблазн. Всегда есть соблазн начать говорить очевидные вещи и считать себя гением. Интересно, что Гранин как раз себя литературно оценивал довольно скромно. Он большим писателем себя не считал, и когда я его спросил, в чем секрет его долголетия, он сказал: «Во всяком случае, я не связываю это со своими заслугами. Я думаю, мне помогает рационализм». Он абсолютно точно все про себя понимал.
Поэтому при всех своих сделках с советским дьяволом в разное время, и с системой, потому что система была далеко не только дьявольская, при всех своих сделках с официозом он себя сохранил. И мне кажется, что его жизнь может для многих послужить довольно утешительным примером. И конечно, надо его читать и перечитывать, потому что сама его суховатая, прохладная, разумная интонация способна остудить многие горячие головы и многим внушить мужество.
Кроме того, умерла в наше время, совсем недавно, Ирина Ратушинская, прекрасный поэт и диссидент, царство ей небесное, вот это были две судьбы, очень одиноких в последние годы людей. И ее давайте вспомним тоже.
А мы услышимся через неделю. Пока!
15 июля 2017 года(Франц Кафка)
Доброй ночи, дорогие друзья! Много есть о чём поговорить. Вопросы крайне увлекательные. Начнём, как обычно, с форумных.
Есть масса почему-то синхронных (никогда не угадаешь) пожеланий сделать лекцию о Франце Кафке. Я не такой специалист по нему, но какие-то свои субъективные читательские впечатления у меня есть. И наверное, мы попробуем ими ограничиться, не проводя никаких особо принципиальных идей. Это всё такие «летучие заметки на полях». Но симптоматично и симпатично само обращение к этой персоне, потому что Кафка представляется мне одним из самых привлекательных по-человечески людей. В русской традиции его считают наряду с Джойсом и Прустом такими китами, титанами, на которых стоит литература модернизма. Так вот, на фоне Джойса и Пруста, мне кажется, он самый уязвлённый. И тема личной вины довлеет всему, что он написал, и это как-то страстно к нему располагает.
Ну а теперь — по вопросам, которые пришли.
«Как вы думаете, допустимы ли с моральной точки зрения дебаты с убийцей?»
Имеется в виду приглашение Навального на дебаты от Игоря Стрелкова (Гиркина) и согласие довольно, я бы сказал, энтузиастическое, как говорили в старину, довольно лёгкое согласие Навального на эти дебаты. Допустимо, конечно.
Я, во-первых, прошу вас всё-таки помнить, что Гиркин (Стрелков) не назван убийцей по приговору суда, хотя мы читали во многих документах, публиковавшихся в прессе, что он имеет некоторую тягу разрешать спорные вопросы выстрелами. Но тут в чём проблема? Он является не только и не столько в данном случае силовиком или насильником (в смысле — сторонником насильственных действий), он является ещё и теоретиком. И вот в этом смысле он должен быть опровергаем.
Ну, скажем, Розенберг был, безусловно, убийцей и сторонником убийц, и возглавлял Администрацию по восточным территориям — и за это был повешен. Но он ещё и автор книги «Миф двадцатого века», которая многими русскими нацистами взята на вооружение. И его принадлежность к клану недвусмысленных и доказанных в Нюрнберге убийц не отменяет необходимости дискутировать с этой демагогией, которую даже Гитлер называл путаной, дискутировать по теоретическим вопросам. И безусловно, в данном случае я вижу осуждение скорее со стороны людей, которые сами не потянули бы эти дебаты.
Вот есть такое «золотое правило этики» так называемое, его формулировали в разное время и Фалес, и Аристотель, и Сене́ка («Се́нека» правильно). Вот оно гласит: не делай другим того, что ты не хочешь, чтобы делали тебе. Но люди разные, и они разного хотят. Есть люди, которые хотят, чтобы их оболванили и убили, и называют это патриотизмом. Поэтому я бы сформулировал другое «золотое правило» (да простят меня Фалес и Сенека), довольно простое: никогда не осуждай другого за то, что ты не решаешься сделать сам.
Вот есть очень большой процент убийц, которые пока не приняли участия в боевых действиях только из-за личной трусости или из-за «белобилетности», потому что они поддерживают и высказывают все те же теоретические положения, которые озвучивает Стрелков. Они служат его пресс-агентами, друзьями, коллегами, единомышленниками, защищают его всяко. Но с ними же мы дебатируем как-то, как с приличными людьми. Хотя они, так сказать, удержанные от статуса убийц только тем, что трусят принять участие в реальных боевых действиях. Поэтому полемика здесь совершенно необходима.
И я считаю, что Навальный поступил очень здраво — и вовсе не потому здраво, что это прибавит ему голосов со стороны националистов. Мы прекрасно знаем, что националистов таких оголтелых количественно очень небольшое в России число, и их поддержка ничего не решает. Россия страна имперская — и в этом смысле в достаточной степени интернационалистская. Нацистские идеи здесь никогда не приживались. Но, безусловно, тут и спорить смешно, эта полемика прибавит Навальному голосов со стороны неопределившихся по отношению к Навальному. И так его на каждом шагу называют драконом. Так вот, давайте мы посмотрим, как он умеет полемизировать с агентами настоящего драконства. Мне представляется, что это будет увлекательно.
И особенно мне нравится та отвага, с которой он на это согласился. Это трудная задача — полемизировать со Стрелковым, потому что действительно он уж по крайней мере навыки публичного отстаивания своих убеждений имеет, и риторика у него достаточно сильная, эффективная. Я думаю, что со стороны Навального… Правильно совершенно пишет Пархоменко, что это игра на грани фола, но это игра, которая стоит свеч.
Что касается дальнейших вопросов.
«Как вы относитесь к феномену интеллектуальной собственности? Можно ли считать кражей присвоение информационного объекта?»
Видите ли, hamlet, я не типичный в этом смысле автор. У меня есть ощущение, что чем шире пользуются моей интеллектуальной собственностью, чем активнее её тиражируют и распространяют, тем больше это способствует покупаемости её в других видах. Ну, кто-то скачал одну книгу из интернета и купил другую. Да и вообще, понимаете, поскольку я не живу на литературные заработки и позволить себе жить на литературные заработки может, наверное, дай бог, 10 процентов российских литераторов, я в эти 10 процентов не вхожу, а живу на журналистику и преподавание. Ну, немножко мне добавляют переводы моих книг за рубежом и постановки пьес, но это незначительное количество. Поэтому у меня нет такого фанатического отношения к интеллектуальной собственности. Я за пиратство, но только применительно ко мне. Насчёт других я ничего не могу посоветовать. Пусть решают как хотят, потому что распространять своё отношение на интеллектуальную собственность других я не могу, это было бы нечестно.
«Что такое «энергия заблуждения» — не только по Толстому или Шкловскому, но и по вашему мнению? Если вы, конечно, признаёте это определение».
Конечно, признаю. Просто я не всегда, так сказать, считаю эту энергию доброкачественной. Как мне кажется, есть заблуждения особого рода, которые вызывают иногда у автора такой аффект. Попытку за счёт совершенно демонических и дьяволических каких-то стихий набрать энергетику мы наблюдаем сегодня очень часто. Масса людей, которые призывают ко всякого рода убийству или отстаивают шовинистические взгляды, или просто зовут к запретам тем или иным, — эти люди прекрасно же всё понимают, но просто они надеются в этом открыть источник творческой энергии. Дьявол — великий обманщик. Никакой творческой энергии из этого извлечь нельзя.
Энергия заблуждения — это скорее, по-моему, то, о чём говорил учитель Илья Мельников в замечательном фильме «Доживём до понедельника»: «Пусть эти люди заблуждались, но я призываю вас почувствовать высокую себестоимость этих ошибок» Вот скажем так. В фильме замечательном Хуциева «Невечерняя» (ну, сейчас он называется иначе, но я видел его под этим названием, куски его большие), там есть замечательный эпизод, где Толстой сначала говорит Чехову о полной бессмысленности любых обращений к правительству, к власти, а в следующем эпизоде (там замечательный стык) он диктует письмо Николаю Второму, которым он надеется отвратить казни. Почему, на мой взгляд, это важно? Потому что Толстой не верит в благой итог своих усилий, но не оставляет их. Вот это, по-моему, энергия заблуждения.
Ну и кроме того… Я вообще здесь рассматриваю прежде всего заблуждение со знаком «плюс», когда человек лучше думает о человечестве и о жизни, нежели они есть на самом деле. Заблуждение Чацкого, когда он думает, что его хотят слушать, и громоздит свои бесконечные монологи, из-за которых все только принимают его за безумца, — вот это энергия заблуждения. А энергия дьявольская, когда вы призываете к смертям, к запретам, к тоталитаризму и думаете, что вас кто-то будет за это любить, — это, конечно, мерзость.