́нец… Корине́ц и Кова́ль — три Юрия, которые сделали детскую литературу такой прелестной в семидесятые годы. И добавил бы я, конечно, и… Ну, во всяком случае самый смешной. И нельзя не добавить Томина с его «Каруселями над городами» или «Шёл по городу волшебник», ещё один Юрий.
«Как вы думаете, почему Толстой уклонился от описания сцены грехопадения Анны, а отделался фразой «их желание было удовлетворено»? Не образуется ли прореха в художественной ткани романа?»
Нет, не образуется. Я вам больше скажу: как раз в художественной ткани этого романа такое описание было бы неорганично. Я же говорю: «Анна Каренина» — роман символистский и в наименьшей степени физиологичный. Там физиологии совсем нет. Что мы помним про Кити? Её тонкие пальцы, с которых она перед родами снимает кольца. Что мы помним о Лёвине? Бороду. О Стиве — полные румяные щёки. О Кити — бантики. О брате Николае — его чудовищную худобу.
Но, в принципе, «Анна Каренина» — роман как раз в наименьшей степени физиологический. «Война и мир» — гораздо более физиологичен. Это роман с уклоном в символизм, в абстракцию. И во всяком случае пейзаж — например, голуби в день свадьбы Лёвина или облака, когда он размышляет, помните, когда они принимают новую форму и дают ему надежду новой жизни, на покосе, — как раз пейзаж там гораздо более значим, чем в «Анне Карениной». И природа там — главная стихия. А человеческие страсти как-то её оскверняют. Всё-таки это поздний, зрелый Толстой, который от плоти уже всё больше старается освободиться. В этом смысле «Анна Каренина» — такой бродящий, переломный роман.
«Расположите в порядке убывания вашего интереса: писать, читать, говорить».
Вы правильно расположили. Писать и читать, пожалуй, на одном уровне. Писать мне сейчас интереснее просто потому, что я хочу написать то, чего я ещё не читал. В этом смысле тут больше новизны. «Вот то, что хочется мне прочесть, лишь сам могу сочинить», — тоже была такая цитата.
Говорить я не люблю. Не знаю почему. В последнее время, ну, я зарабатываю этим. Я зарабатываю уроками в школе, лекциями и семинарами в Creative School Writing, но как-то мне даже физически стало трудно много говорить — наверное, потому, что лета клонят к уединению. Я охотно говорю с близкими, ближайшими людьми. С матерью могу говорить вообще сколько влезет. Мать, привет! Мне очень жалко, что ты в санатории и мы с тобой общаемся в основном по телефону. Столько всего есть обсудить! Ну, ничего, я скоро приеду. Много есть чего обсудить всегда с сыном, хотя он такой тоже немногоречивый у меня мальчик. Со студентами своими я люблю поговорить, это интересное дело.
Но в принципе разговоры, вот даже такие милые, как сейчас, когда я физически слышу теплоту вашего отклика и получаю интересные вопросы… У меня всё время возникает вопрос о моём праве на это говорение. Я же духовным учителем себя не считаю и к этому не стремлюсь. Поэтому… Ну, как? Мне хочется больше сейчас послушать. Проблема в том, что слушать не очень есть чего.
«Почему, по мнению Выготского, дети сопереживают Лисе в басне «Ворона и Лисица»?»
Потому что дети всегда сопереживают трикстеру, сопереживают игре, и почти никогда — праведнику. На эту тему есть замечательный рассказ Гектора Манро (более известного как Саки), который называется «Рассказчик» — там, где хорошую девочку съел волк, и дети в восторге от этого волка. Это прелестный рассказ, и я вам его рекомендую как такой феномен детской психологи, довольно жестокий.
«В университете мне говорили, что любой перевод — потеря 30 процентов содержания. Что приобрела и потеряла Библия благодаря русскому языку?»
Никита, не берусь отвечать на этот вопрос, не настолько знаю оригинал — ни греческий, ни… Знаете, есть мысль Андрея Кураева, что пока притчи Христа не переведены обратно на арамейский (а он занимался такой работой), мы не видим множества рифм, каламбуров, отсылок. То есть всё-таки и Христа надо тоже знать в подлиннике. Думаю, что ответ на ваш вопрос может дать только очень грамотный библеист, вроде Кураева, Мещеринова, других богословов. Но то, что вы этот вопрос задаёте, уже выдаёт в вас вдумчивого читателя.
«Обязательно скажите о микроновеллах Кафки, в которых проявляются новые грани его таланта по сравнению с «Замком» и «Процессом». Я имею в виду «Посейдона», «Нового адвоката», «Прометея». Почему в его романах ничего похожего не встречается? По-моему, его микропроза редко упоминается и анализируется».
Игорь, попробую. Хотя из всех микроновелл Кафки мне больше всего нравится «Верхом на ведре». Ну, сейчас посмотрим. Это у меня есть.
«Гостя у друзей на подмосковной даче, сделал интересное наблюдение: на 6 сотках земли люди умудряются так всё застроить и замостить, что кажется — горожане словно и не покидают Москву, а просто вывозят её с собой на природу. Значит ли это, что люди нуждаются не в отдыхе от города, а лишь в иллюзии бегства от него?»
Нет, Артур. Дача — это такое средство реализации. Я думаю, что они к даче относятся примерно так же, как Собянин к Москве, то есть они пытаются максимально реализоваться на этом пространстве. Вот в чём, так сказать, сходство.
Другое дело, что всё-таки мне кажется, что застройка дачи, засаживание дачи разнообразными культурами — это всё-таки, понимаете, такой способ самоутвердиться в хорошем смысле. Это хозяйское отношение к природе. Это попытка действительно занять всё свободное время и пространство чем-то полезным. И я скорее склонен это уважать. Самому мне это абсолютно чуждо, потому что для меня дача — это место рекреации, отдыха. И кроме цветов, у меня там ничего не растёт. Хотя вру. В этом году мы с теми же самыми студентами организовали две грядки моркови — ну, просто потому, что я очень люблю её вытаскивать. Это так смешно! Подходишь… И никогда ведь не знаешь. Иногда под очень маленьким клочком ботвы таится гигантская морковь. Это одно из ярких впечатлений моего детства. И вообще приятно… Я до сих пор помню, как у Георгия Семёнова в повести «Сладок твой мёд…» тётка вытаскивает из земли эту морковь и прямо с землёй, хрустя, её ест, говоря, что так оно самое вкусное. Конечно, мне такая любовь к сельскому труду чужда, но своё очарование в этом есть.
Нет, ещё смородина у меня растёт. Всё-таки сам я не пью, но я люблю угостить гостя черноплодной, чёрной смородиной. Черноплодка растёт, самая моя любимая ягода. Просто я стараюсь ягоду… ну, не загромождать участок. Участок должен быть, мне кажется, газоном. И вот как раз лежать на нём, наблюдая «архитектуру летания жуков» (помните, как у Олеши), мне хотелось бы всегда.
Вопрос Никиты Елисеева: имел ли я в виду Олешу, когда писал «Июнь»?
Имел. Ну, спасибо. Это вопрос, который изобличает чрезвычайно вдумчивого, слишком вдумчивого читателя. Мне, может быть, не хотелось бы, чтобы этот след был виден. Но он виден, да, ничего не поделаешь. Вообще Олеша в последнее время, особенно «Зависть» — моё самое любимое чтение и самое такое, я бы сказал, настоятельно-важное. Там сказано о тридцатых годах что-то очень важное, особенно, конечно, в «Книге прощания».
«Мой жених страдает от алкоголизма…»
А, вот! Сейчас. Мне пишут: «Рассказ Саки я переводил в институте в качестве курсовой работы. Получил большое удовольствие». Ну, конечно. А чего же не перевести, Володя? Замечательный текст.
«Мой жених страдает от алкоголизма. Не могу смотреть, как он убивает молодость и здоровье. Нам обоим 24 года. Его порок портит и моё настроение, и психическое здоровье. Проблема в том, что я не могу положительно повлиять на него, потому что мы живём далеко друг от друга, и он часто забывает, что я его невеста. Не хочет со мной видеться и депрессивно пьёт в одиночестве. Помогите. Возможно, он слушает вас. Повлияйте на него положительным примером. Расскажите, как вы бросили пить, если пили запоями».
Таня, никогда в жизни запоями не пил. Правильно сказал Валерий Попов: «Чтобы спиться, нужно железное здоровье». У меня никогда не было ни алкоголизма, ни чего-либо похожего на алкоголизм. Я пил, как правило, с очень печальными последствиями, то есть с утра мне было очень грустно. И были ипохондрические припадки. Пока Василий Павлович Аксёнов, замечательный врач, не сказал мне: «Хватит пить!» — я, в общем, вынужден был с друзьями иногда пить. Потом, когда я бросил это делать, настало колоссальное облегчение.
Понимаете, в чём проблема? Русский человек непьющий в сообществе пьющих воспринимается всегда как стукач (это идёт ещё с тридцатых годов), поэтому ему не доверяют. Нужно какое-то мужество просто, чтобы сказать: «Нет, всё, извините. Я не пью совсем. У меня здоровье не позволяет. Я свою норму выпил». И будет прекрасно. Это не значит, что я не могу выпить сто грамм на свой день рождения. Могу совершенно спокойно, и без последствий. Но это перестало мне доставлять удовольствие. Вот мой замечательный друг, питерский журналист и шведский, финский, северный такой, ну, в основном финский, конечно, Питер Искола, который меня и познакомил в своё время с Туве Янссон, он мне сказал: «Это просто стало для меня ядом. Я почувствовал, что это меня отравляет. И это прекратилось в одно мгновение». Ну и я тоже, в общем, кроме изжоги, ничего уже от этого не чувствую.
Что касается вашего жениха. Вот то, что он живёт далеко от вас — это очень плохо. Почему бы вам не жить рядом? Мне кажется, что вообще в двадцать лет, ну, в период с двадцати до тридцати очень важно, чтобы рядом с тобой была девушка, девушка любящая и понимающая, чтобы ты именно в период, когда тебе предстоит карьерное и человеческое становление, привыкал смотреть на себя любящими глазами. Это важное дело. И я думаю, что у вас получится это. Сейчас я знаю много таких пар, которые не съезжаются. Ну, простите меня, дурака, но я совершенно не могу этого понять. Я могу нормально переносить одиночество. Я даже люблю одиночество иногда, когда работаю. Но в принципе я совершенно для него не создан.
И мне не понятно — а чего вы не живёте вместе-то вообще? Условий нет? Найдите условия. Просто, может, он оттого и пьёт, что он живёт без вас? Вы же, судя по письму, очень грамотная и умная. Жить рядом с умной девушкой — это лучшее лечение от алкоголизма. И вообще, если вы меня сейчас слышите, жених Тани, пожалуйста, внимите и перестаньте! Это как Булгаковский… Был такой писатель, автор книг о вреде алкоголизма. Вот посмотрите мою статью «Блаженный Булгаковский» — она вас, может, позабавит. Вот он всегда там писал такие учительные брошюры: «Терзание одно», «Жалос