Кстати, «Замок», как мне представляется, с его непостижимыми законами — это в некотором смысле мир, который так построен Богом. И Кламм — это такой посредник на пути к Богу, если угодно, священник. Иррациональность мира гораздо лучше… иррациональность графа, владельца Замка, гораздо лучше, чем слепая рабская покорность крестьян или помощников землемера, или женщин. Замок — это, если угодно, наш ответ на земную безысходность. В этом Кафка, конечно, гений внутренней свободы.
А мы услышимся через неделю. Пока!
21 июля 2017 года(Герберт Уэллс)
Доброй ночи, дорогие друзья. Не знаю, должен ли я вас огорчить или обрадовать (как часто начинал свое выступление Эльдар Рязанов), но у нас сегодня три часа. Не знаю, как вы это перенесете. Я — с радостью, потому что вопросов, и чрезвычайно интересных, фантастическое количество. Не очень хорошо с сетью, поэтому придется мне, боюсь, зачитывать их с айфона. Ну, ничего страшного здесь не вижу я.
Что касается следующей программы, то тоже, по всей вероятности, на следующей неделе три часа мы будем разговаривать. Я не вижу основания особенно менять схему разговора, потому что полчаса на лекцию, по-моему, достаточно. Но если у вас есть пожелания по второй лекции вдруг, чтобы нам весь третий час сделать лекционным, — валяйте, я буду это только приветствовать. dmibykov@yandex.ru — первые три буквы имени плюс фамилия. dmibykov@yandex.ru — наш постоянный адрес.
Пока больше всего, а именно восемнадцать неожиданно для меня голосов набирает Уэллс. Я связываю это с тем, что недавно мы довольно подробно говорили об «Острове доктора Моро», к которому мы, видимо, вернемся и сегодня, и о «Человеке-невидимке» как, в общем-то, собственно об ещё одном примере романтического одинокого героя, героя-модерниста на пороге XX столетия.
Вероятно, Уэллс — действительно самый влиятельный британский писатель и вообще, думаю, самый влиятельный европейский писатель рубежа веков. Более влиятельный, нежели Киплинг. К сожалению, более влиятельный, чем Уайльд и Честертон. Ну а с Моэмом и Голсуорси его как-то неловко даже сравнивать, потому что фантастика и футурология всегда значительно большее впечатление производят на читателя, нежели социальный реализм.
Довольно много, кстати, заказов и на Моэма — порядка десяти. Ну, если хотите — присылайте. Мы в живом контакте, нам есть о чем побеседовать.
Да, все очень просят высказаться о дебатах. Я разочарован. Я имею в виду дебаты Стрелкова и Навального. Я был сторонником этих дебатов и сейчас считаю, что это произошло не зря — ну, хотя бы потому, что порядка 60 тысяч человек, насколько мне известно, это посмотрели. По другим данным — 50 тысяч. Ну, тоже очень хорошо. Это в любом случае всколыхнуло интерес к политике, к риторике национализма, к выборам на разных уровнях. Это в любом случае интересно.
Как говорил в таких случаях Шостакович, когда молодой композитор показывал ему свое сочинение, Шостакович в своей манере скреб щеку нервно и приговаривал: «Хорошо, голубчик, очень хорошо. Уж гораздо лучше, чем водку пить». Конечно, гораздо лучше, чем водку пить, смотреть дебаты или участвовать в них.
Но что меня разочаровало? Навальный гораздо резче высказывается обычно о Путине в заочной дискуссии, чем в этот раз он вел себя со Стрелковым. Он не решился его назвать военным преступником, а Путина преступником называет запросто. Ну, дело в том, что вообще человека в лицо назвать преступником довольно трудно. Навальный, конечно, вышел из положения, сказав, что если он убивал мирных жителей — да, он, конечно, военный преступник. Другой вопрос: а кого он, собственно, убивал, если вся эта война была гибридной изначально? Ведь началось-то все, простите, не с военных действий, не антитеррористической операции, а началось все еще с Крыма, а после Крыма — со Славянска. Там довольно сложно было найти в тот момент военного. Хотя они были, вероятно.
Вторая причина, по которой, на мой взгляд, не удались дебаты: вопросы, которые задавал зал и которые оппоненты задавали друг другу, были рассчитаны на зрелище, а не на сущности. Уточнения сущностных вопросов не произошло. Разговор о национализме был исключительно поверхностным. Дальше взаимных упреков стороны не пошли.
А тогда возникает вопрос. Поскольку им не предстоит в ближайшее время конкурировать на каких-то бы то ни было выборах, какой им смысл озвучивать компромат друг на друга? Ничего сенсационного обе стороны не сообщили. Мне кажется, со стороны Навального имела место та ошибка, которая граничит, на мой взгляд, со слишком широким пониманием правил приличия. Он очень хотел соблюсти хороший тон.
Ну и такие свои представления об офицерском хорошем тоне изо всех сил соблюдал Стрелков. Хотя, на мой взгляд, это образует известный диссонанс с достаточно кровавой практикой его участия в войнах, такое немножечко, понимаете… Ну, как герои «Трехгрошовой оперы» Брехта, у которых руки по локоть в крови, очень гордятся тем, что они не едят рыбу ножом. Они этим ножом орудуют в других местах. Как вот здесь реплика: «Как вы понимаете, я на войне не в зубах ковырялся». «А в чем вы ковырялись?» — позволительно спросить, да?
У меня есть ощущение, что с обеих сторон, особенно со стороны Навального, имела место несколько избыточная осторожность. Оказалось, что ругать Путина проще, чем ругать друг друга. Это и понятно, конечно. Но далеко не Путин — первопричина российских бед на данном этапе. Он их активный участник, но не единственный и не главный.
Поэтому здесь, как мне представляется, при всех ожиданиях (конечно, завышенных, и понятно, что завышенных) первый блин оказался, как и положено, не совсем блином. Ну, подождем, что из этого выйдет. Потому что я уверен, что теперь — уже в этом преимущество жанра, — теперь дебаты станут едва ли не главной формой политической публицистики в России. Это будут дебаты в газетах, дебаты в режиме личной полемики. Это вот такая «стенка на стенку» — пока еще, надеюсь, в устном формате или в письменном, а не в военном. Это будет одной из главных российских форм жизни на ближайшее время.
Вот, кстати! Я давно обещал (и давно обещал в том числе Сергею Карелову, который прислал мне цикл замечательных своих статей на эту тему) коснуться вот этого знаменитого диспута, тоже дебатов своего рода между американскими сторонниками так называемого «долгого мира» и гуманизации и, соответственно, Нассимом Талебом, который сейчас изо всех сил стал доказывать, что мир не только не стал мягче, а больше того — становится все жесточе.
Я не большой, конечно, поклонник Нассима Талеба — прежде всего потому, что я вообще стараюсь как-то, как кот Леопольд, быть сторонником всяческого добра. Но, конечно, прогноз Талеба влиятельный. И последнее заседание Нобелевского клуба произвело некий шок. Разговоры идут о том (и большие математические выкладки — тому свидетельство), что, по всей вероятности, человечество сталкивается самим ходом своего развития в некий глобальный конфликт.
Карелов на своем материале, довольно обширном, рассматривает этот конфликт, глобальную войну, которая неизбежно будет сопутствовать сингулярности так называемой, то есть выходу в непрогнозируемую фазу истории. Карелов по-своему очень убедительно (и спасибо ему большое за эти выкладки) доказывает, что это будет схватка между архаистами и модернистами, или конкретнее — между городом и деревней.
Конечно, жутковато представить себе этот конфликт. Но тут, видите… Ну, чтобы вы знали, кто такой Карелов. А вы, вероятно, знаете. Это один из ведущих экспертов в истории IT и в перспективах IT. Сам по себе IT-технологии он знает замечательно. Но он ещё, кроме того, такой историк общественной мысли, во всяком случае в этих статьях он выступает в таком качестве.
И вот что меня поразило. Мы всё ожидаем, что, по всей вероятности, есть три сценария на середину века. Наиболее очевидный сценарий — массовая деградация, глобальная деградация истории в результате большой войны. Ну, по Эйнштейну: «Не знаю, чем будут воевать в Третьей мировой войне, а в Четвертой — каменными топорами». Второй вариант — так называемый странный уход вбок от этой конфронтации. И оптимальный вариант — уход вверх от этой конфронтации.
Допустим, пресловутая эта сингулярность приведет не к войне, а наоборот — к гуманитарному рывку, когда люди станут лучше друг друга понимать и больше друг о друге заботиться. Это было бы идеально, если бы так получилось. Все эти три варианта, особенно первый, разрабатываются в литературе. Ну, мировая война, апокалипсис, эсхатология вся последнего времени — этого сейчас действительно читай и не хочу.
Но что меня несколько обнадежило в выкладках Карелова? Вот он радостно подтвердил какие-то мои наиболее оптимистические предположения. Конфликта можно избежать за счет того, что его стороны перестанут видеть друг друга. То есть, как мы постоянно в этой передаче, кстати, друг другу напоминаем, они выходят постепенно из поля зрения друг друга — отчасти потому, что катастрофически ускоряется жизнь мегаполиса. И Карелов в своих выкладках очень убедительно показывает, что чем больше мегаполис, тем он лучше организован, тем быстрее, отлаженнее, ритмичнее и в каком-то смысле продуктивнее его жизнь. То есть это не тот случай, когда увеличение количества жителей, увеличение числа проблемных ситуаций ведет к энтропии. Наоборот, как показывает опыт, это ведет к улучшению самоорганизации. Это интересный, такой довольно непредсказуемый эффект.
А второе, что мне очень понравилось, — это то, что жизнь одних, как я собственно всегда и надеялся… Видите, всё-таки интуиция художника иногда помогает. Жизнь одних ускоряется очень быстро, а жизнь других замедляется, но очень медленно, поэтому к катастрофическому падению уровня жизни эта архаизация не приведет. Просто будут жить все быстрее, а другие — все медленнее. И это сделает войну — такую принципиальную, такой принципиальный раскол — невозможной. Это вступают в действие такие добрые «ангелы человечества» (как называется одна из социологических р