Я не ожидал, что Джейк так напьется – в течение футбольного сезона он себе обычно это не позволяет. Но я понимаю, что неделя у него выдалась немногим лучше моей. И об этом я как раз хочу с ним поговорить, хотя, заметив, как он неверной рукой пытается поймать мотылька, сомневаюсь, стоит ли. Но все же пробую.
– А ты как? Тяжеловатые выдались дни, понимаю.
Джейк снова смеется, но на этот раз так, будто ничего смешного не видит.
– Ну вот Купер – он всегда Купер, ничего не скажешь. Про свою жуткую неделю – ничего, про мою спрашивает. Ты, черт возьми, святой, Куп. Вот правда святой.
Скрытое раздражение в его голосе предупреждает меня, что не надо глотать эту наживку, но я все же клюю.
– Ты на меня за что-то злишься, Джейк?
– С чего бы? Ты же не защищаешь эту сучку – мою бывшую подружку перед всяким, кто готов слушать… постой! Так ведь именно это ты и делаешь!
Джейк смотрит на меня, прищурившись, и я понимаю, что разговора не выйдет. Он не в том расположении духа, чтобы можно было уговорить его не прессовать Эдди в школе.
– Джейк, я знаю, что Эдди поступила плохо. Все знают. Это глупая ошибка.
– Изменить – это не ошибка. Это выбор! – яростно бросает Джейк, и интонации у него совершенно трезвые. Он роняет на землю пустую бутылку пива и наклоняет голову, глядя на меня злобно и осуждающе. – Куда этот Луис подевался? Эй! – Он хватает за рукав проходящего мимо одиннадцатиклассника, выдергивает у него из руки банку пива, рывком открывает и делает глоток. – Так о чем я? А, да. Измена. Это, Куп, выбор. Знаешь, моя мамочка изменила папочке, когда я был в одиннадцатом классе. Всю нашу семейную жизнь грохнула. Прямо в центр бросила гранату, и… – Он резко поднимает руку, расплескав половину банки, и издает свистящий звук: – Вжжик! Все взорвалось.
– Я не знал.
Мы с Джейком познакомились, когда я переехал в Бэйвью в восьмом классе, но стали дружить лишь со следующего года.
– Сочувствую. Тогда это еще хуже, да?
Джейк трясет головой, глаза у него поблескивают.
– Эдди понятия не имеет, что она натворила. Все поломала.
– Но ведь твой папа… маму простил? Они же еще вместе?
Дурацкий вопрос. Месяц назад я был на пикнике у него во дворе, еще до того, как это все началось. Его отец жарил гамбургеры, а мать рассказывала Кили и Эдди про новый маникюрный салон, открывшийся в «Бэйвью-центре». Все как обычно. Как всегда.
– Ага, вместе. Но все уже не так. И сразу стало не так.
Джейк смотрит перед собой с таким отвращением, что я не знаю, что сказать. Чувствую себя полным идиотом из-за того, что звал Эдди, и радуюсь, что она меня не послушала.
Возвращается Луис и несет всем пиво.
– Пойдешь завтра к Саймону? – спрашивает он у Джейка.
Я думаю, что, наверное, ослышался, но Джейк отвечает:
– Наверное.
Луис замечает мой недоуменный взгляд.
– Его мать просила некоторых из нас прийти и типа выбрать что-нибудь на память о нем до того, как они упакуют все его имущество. Мне неловко, потому что мы были едва знакомы, но она, видимо, думает, что мы были друзьями. Что тут скажешь. – Он прикладывается к банке и поводит бровью в мою сторону. – Тебя, как я понимаю, не приглашали?
– Нет, – отвечаю я с неприятным чувством.
Меньше всего мне бы хотелось перебирать имущество Саймона на глазах убитых горем родителей, но если все мои друзья туда идут, то картина ясна. Я под подозрением, и потому мое присутствие нежелательно.
– Саймон… – Джейк серьезно качает головой. – Чертовски талантливый был парень.
Он поднимает банку, и секунду мне кажется, что он сейчас выплеснет ее содержимое, но он сдерживается и выпивает пиво.
К нам подходит Оливия и обнимает Луиса за талию. Кажется, эти двое снова вместе. Оливия толкает меня свободной рукой в плечо и показывает мне телефон. Лицо ее светится воодушевлением, как бывает, когда она готовится рассказать потрясающую сплетню.
– Купер, ты видел про себя в «Бэйвью блейд»?
Судя по ее интонации, там точно не про бейсбол. Вечер становится все интереснее.
– Понятия не имею.
– Воскресный выпуск, уже в Сети есть. И все про Саймона. Там вас… не то чтобы обвиняют, но всех четверых назвали лицами, представляющими интерес, и упоминают о материале, который Саймон хотел про вас запостить. И всюду ваши портреты. И уже все это сотни раз расшарили. Вот. – Оливия дает мне телефон. – Уже здесь должно быть, я думаю.
Глава 15. Нейт
Понедельник, 8 октября, 14.50
Слухи до меня долетают раньше, чем я вижу фургоны телевизионщиков. Их три штуки – все стоят перед школой, а репортеры и операторы ждут последнего звонка. На территорию школы им нельзя, но они подобрались как можно ближе.
В «Бэйвью-Хай» по этому поводу восторг. Чед Познер находит меня после последнего урока и сообщает, что народ практически выстроился в очередь давать интервью.
– Все про тебя спрашивают, – предупреждает он. – Может, тебе выйти через заднюю дверь? Им на парковку нельзя, так что резанешь на своем байке через лес.
– Ага, спасибо.
Я иду по коридору и ищу глазами Бронвин. Мы в школе стараемся не разговаривать, избегая, как она это называет со своей адвокатской интонацией, «видимости сообщничества». Но я не сомневаюсь, что происходящее ее должно напугать.
Нахожу Бронвин в раздевалке возле ее шкафа, она с Мейв и одной из своих подруг, и, конечно же, на ней лица нет. Увидев меня, она машет, чтобы я подошел поближе, даже не пытаясь притворяться, что мы едва знакомы.
– Ты слышал? – спрашивает она, и я киваю. – Не знаю, что нам делать. – У нее на лице ужас осознания. – Нам же придется мимо них проехать?
– Я поведу, – вызывается Мейв. – А ты спрячешься на заднем сиденье или как-нибудь еще.
– А можем сидеть тут, пока они не уедут, – предлагает подруга. – Просто переждем.
– Противно это все, – морщится Бронвин.
Может быть, время для таких наблюдений неподходящее, но мне нравится, как ее лицо заливается краской от сильных чувств. Она становится вдвое живее обычного человека и еще сильнее привлекает к себя внимание, хотя и без того в коротком платье и сапожках.
– Поехали со мной, – предлагаю я. – Выведу байк на Боден-стрит, отвезу тебя к моллу, а Мейв тебя там подберет.
Мейв кивает:
– Это пойдет. Я приеду за тобой через полчаса в фудкорт.
Лицо у Бронвин светлеет.
– Ты уверен, что хорошо придумал? – спрашивает подруга, подозрительно глядя на меня. – Если вас поймают вместе, будет в десять раз хуже.
– Нас не поймают, – коротко отвечаю я.
Я еще не уверен, что Бронвин согласна, но она кивает и говорит Мейв, что они скоро увидятся, а раздосадованный взгляд подруги встречает спокойной улыбкой. Я ощущаю глупый прилив торжества: она выбрала меня, хотя на самом деле она выбрала не светиться в пятичасовых новостях. Однако Бронвин идет рядом со мной к задней двери на парковку и вроде бы не замечает пристальных взглядов. К ним-то мы уже постепенно привыкаем, зато тут ни камер, ни микрофонов.
Я даю ей шлем и жду, пока она садится на мой байк и обхватывает меня руками. Снова слишком крепко, но я не против. Ее мертвая хватка и вид ее ног в этом платье – собственно, ради этого в первую очередь я и предложил план бегства.
Мы едем через лес, потом узкая тропа расширяется и переходит в грунтовую дорогу, идущую мимо домов за школой. По этому проселку я еду пару миль, подъезжаю к моллу и паркую байк как можно дальше от входа. Бронвин снимает шлем и стискивает мне руку, потом переносит ногу через седло на асфальт. Щеки у нее горят, волосы растрепались.
– Спасибо, Нейт. Это было очень любезно с твоей стороны.
Не из любезности я это сделал.
Я обнимаю ее за талию и привлекаю к себе. Но останавливаюсь, не очень понимая, что дальше, как неумелый новичок в этой игре. Десять минут назад я бы сказал, что вообще ни в какую игру не играю, но теперь до меня доходит, что на самом деле играю, и называется эта игра – делать вид, что тебе все пофиг.
Когда я сижу, а она стоит, мы почти одного роста. Она так близко, что я чувствую, как от ее волос пахнет зелеными яблоками. И не могу оторвать глаз от ее губ, ожидая, что она сейчас отодвинется. А она не отодвигается, и когда я поднимаю взгляд к ее глазам, у меня ощущение, что из легких выкачали воздух.
В голове бегут наперегонки две мысли. Первая – я хочу поцеловать ее сильнее, чем хочу воздуха. И вторая – если я это сделаю, то наверняка все испорчу, и она больше не будет на меня так смотреть.
Рядом с нами визжит тормозами фургон, и мы оба дергаемся, ожидая увидеть операторов Седьмого канала. Но нет – это обычный фургон футбольной мамаши, набитый визжащими детишками. Когда они вываливаются из машины, Бронвин моргает и отодвигается в сторону.
– Что теперь? – спрашивает Бронвин.
Теперь подождем, пока они скроются, и вернемся к нашему занятию.
Но она уже идет к двери магазина.
– С тебя большой брецель за спасение твоей задницы, – говорю я вместо тех слов.
Она смеется, а я думаю, не обрадовалась ли она помехе.
Мы идем мимо кадок с пальмами у входа, я придерживаю дверь для измученного вида мамочки с двойной коляской, в которой вопят двое годовалых близнецов. Бронвин сочувственно ей улыбается, но как только мы оказываемся внутри, улыбаться перестает и опускает голову.
– Все на меня таращатся. Тебе хватило ума не фотографироваться с классом. Твое фото в «Бэйвью блейд» на тебя даже не похоже.
– Да никто не смотрит, – говорю я, но это не так. Девушка, складывающая свитера в «Аберкромби и Фитч», выкатывает глаза и достает телефон, когда мы проходим мимо. – А даже если бы и так, тебе достаточно снять очки. Мгновенное изменение внешности.
Я шучу, но она тут же снимает очки, достает из сумки ярко-синий футляр и убирает их.
– Хорошая мысль, но только без них я почти слепая.
Я видел Бронвин без очков только один раз, когда в пятом классе на волейболе их с нее сбили. Тогда я и заметил впервые, что глаза у нее не синие, как я думал, а прозрачные, светло-серые.