– Я тебя поведу. Тут фонтан, в него идти не надо.
Бронвин направляется в магазин «Эппл» и щурится там на айпод «нано» для сестры.
– Мейв тоже начинает бегать, одалживает мой айпод, а потом забывает зарядить.
– Знаешь, эти проблемы богатых девушек никому не интересны.
Она усмехается, не обижаясь.
– Мне надо будет составить плей-лист, чтобы она не потеряла интерес. Рекомендации будут?
– Вряд ли мы любим одну и ту же музыку.
– У нас с Мейв разные музыкальные вкусы, ты не поверишь. Дай-ка посмотреть твою библиотеку.
Я пожимаю плечами и разблокирую телефон. Она пролистывает «Айтюнс», все сильнее хмурясь.
– Что это вообще? Почему я ничего не знаю? – И тут она смотрит на меня: – У тебя есть «Вариации на тему канона»?
Я забираю у нее телефон и сую его в карман. Забыл, что скачал это.
– Мне в твоем исполнении больше нравится, – признаюсь я, и она изгибает губы в улыбке.
Мы идем к фудкорту, болтая по дороге о всяких глупостях, как пара обыкновенных ребят. Бронвин настаивает и действительно покупает мне брецель, хотя мне приходится ей помочь, поскольку она дальше двух футов перед собой ничего не видит.
Мы садимся у фонтана ждать Мейв, и Бронвин наклоняется ко мне через стол, чтобы видеть мои глаза.
– Есть одна вещь, о которой я хочу с тобой поговорить.
Я заинтересованно поднимаю брови, но она продолжает:
– Меня беспокоит тот факт, что у тебя нет адвоката.
Я проглатываю приличный кусок брецеля и отвожу взгляд.
– А что такое?
– То, что вся эта история готова взорваться. Мой адвокат считает, что сообщения появятся в новостях. Она заставила меня перевести все мои аккаунты в соцсетях в приватный режим. Кстати, тебе тоже надо это сделать, если они у тебя есть. Я тебя нигде не нашла. Ты не думай, это не сталкинг[4] – чистое любопытство. – Она слегка передергивает плечами, будто хочет вернуть мысль в прежнее русло. – В общем, давление растет, а ты и так на испытательном сроке, так что… в общем, надо, чтобы в твоем углу был хороший секундант.
Ты очевидный изгой и идеальный козел отпущения. Собственно, это она и имеет в виду, только деликатно формулирует.
Я отодвигаюсь от стола, откидываюсь вместе со стулом назад, ставя его на две ножки.
– Так это же для тебя хорошо? Если все внимание будет ко мне.
– Нет! – говорит Бронвин громко, и люди за соседним столиком оборачиваются. Она понижает голос: – Нет, это ужасно. Но я тут подумала. Ты слышал про «Пока Не Будет Доказано»?
– Что?
– «Пока Не Будет Доказано». Группа бесплатных юридических услуг в юридической школе «Калифорния Вестерн». Помнишь, как они освободили бездомного, осужденного за убийство? Доказали, что вещественные доказательства – следы ДНК – были обработаны неправильно, и вышли на настоящего убийцу?
Я не уверен, что расслышал как следует.
– Ты сравниваешь меня с бездомным в камере смертников?
– Это только яркий пример. Они и другими вопросами занимаются. Я подумала, что стоило бы с ними связаться.
Они бы с Лопес отлично поладили. Обе уверены, что любую проблему можно решить, если иметь группу поддержки.
– Мне кажется, это бессмысленно.
– Ты не будешь возражать, если я к ним обращусь?
Я со стуком возвращаю стул в обычное положение и чувствую, как закипаю.
– Бронвин, ты хочешь разрулить эту ситуацию, как школьный совет. Не получится.
– А ты хочешь стоять столбом, пока тебя не раздавят! Так нельзя! – Она упирается ладонями в стол и смотрит на меня горящими глазами, подавшись вперед.
Господи, ну и заноза. Почему меня так тянуло поцеловать ее несколько минут назад? Она из всего этого, наверное, готова сделать проект.
– Не учи меня, что можно и чего нельзя. – Это получается резче, чем мне бы хотелось, но я вполне серьезен. Как-то я доучился почти до конца школы без руководства Бронвин Рохас, да и сейчас в нем не нуждаюсь.
Она скрещивает руки на груди и сердито смотрит на меня.
– Я же пытаюсь тебе помочь!
И в этот момент я замечаю, что рядом стоит Мейв, глядя то на меня, то на нее, будто смотрит самую неинтересную в мире партию в пинг-понг.
– Э-э-э… я не вовремя? – спрашивает она.
– В самое время, – отвечаю я.
Бронвин резко встает, надевает очки и закидывает на плечо сумку.
– Спасибо, что подвез. – Голос у нее такой же холодный, как у меня.
Ну и черт с ней.
Я встаю и иду к выходу, не ответив, одновременно ощущая и злость, и тревогу. Мне надо отвлечься, но я понятия не имею, куда себя девать, раз уж я вышел из бизнеса. Может быть, эта пауза просто отсрочила неизбежное.
У самого выхода кто-то дергает меня за куртку. Я оборачиваюсь, меня обнимают за шею, плывет запах зеленых яблок, и Бронвин целует меня в щеку.
– Ты прав, – шепчет она, и теплое дыхание обдает мне ухо. – Прости. Это и правда не мое дело. Не злись на меня, о’кей? Я не смогу все это вынести, если ты перестанешь со мной разговаривать.
– Я не злюсь.
Я пытаюсь заставить себя пошевелиться, чтобы обнять ее в ответ, а не стоять как пень, но она уже спешит вслед за сестрой.
Эдди
Вторник, 9 октября, 8.45
Бронвин и Нейт как-то сумели улизнуть от камер. Нам с Купером повезло меньше. Мы оба попали в пятичасовые новости на главных каналах Сан-Диего: Купер за рулем своего «Джип Рэнглер», а я влезаю в машину Эштон – свой новенький велик я оставила в школе, а сестре отправила паническое сообщение с просьбой подвезти. Седьмой канал получил мой отличный снимок и поместил его рядом со старым, где я сфотографирована в восемь лет на детском конкурсе «Маленькая Мисс Сан-Диего». Там я, естественно, заняла второе место.
По крайней мере, когда Эштон на следующий день подъезжает, чтобы высадить меня у школы, фургонов уже нет.
– Позвони, если тебя опять надо будет подвезти, – говорит она, и я быстро и крепко обнимаю ее. Я подумала, что стоит проявить сестринскую нежность после концерта рыданий в прошлые выходные, но все равно получается неуклюже, к тому же меня угораздило браслетом зацепиться за ее свитер.
– Прости, – бормочу я, и она болезненно мне улыбается.
– У нас получается все лучше и лучше.
Я уже привыкла к тому, что на меня все пялятся, и тот факт, что сегодня взгляды стали пристальнее, чем вчера, меня не смущает. И когда я выхожу из класса во время урока истории, то только потому, что почувствовала наступление месячных, а не из-за необходимости выплакаться. Но в женском туалете и без меня уже кто-то плачет. Приглушенные звуки доносятся из крайней кабинки, где кто-то не может справиться с собой. Я занимаюсь своим делом – тревога оказалась ложной – и мою руки, глядя в усталые глаза своего отражения и на неожиданно пушистые волосы. Как бы ни была ужасна моя жизнь, они умудряются хорошо выглядеть.
Я уже собралась было уходить, но останавливаюсь и иду обратно. Наклоняюсь и вижу под дверью последней кабинки черные потертые солдатские ботинки.
– Джена?
Ответа нет. Я стучу костяшками пальцев в дверь.
– Это Эдди. Тебе что-нибудь нужно?
– Эдди, боже мой! – отвечает Джена придушенным голосом. – Ничего. Уходи.
– О’кей. – Я не ухожу. – Знаешь, обычно в этой кабинке рыдаю я. Поэтому у меня с собой куча салфеток, если нужно. И визин.
Джена молчит.
– Я тебе очень сочувствую – насчет Саймона. Понимаю, это мало что значит, учитывая все, что ты слышала, но… меня потрясло, когда это случилось. И я понимаю, как тебе его недостает.
Джена молчит, и я думаю, не ляпнула ли опять глупость. Я всегда думала, что Джена влюблена в Саймона, а он ее не замечает. Может быть, перед его смертью она успела открыться ему и была отвергнута. Тогда это еще хуже.
Я уже готова уйти, но Джена испускает глубокий вздох. Дверь открывается, показывается опухшее лицо и одежда – черное на черном.
– Давай свой визин, – говорит она, вытирая обведенные черным глаза.
– Салфетки тоже возьми. – Я сую ей в руку и то, и другое.
Она фыркает, будто смеется.
– Как низко падают сильные мира сего, Эдди. Ты никогда раньше со мной не разговаривала.
– Тебя это задевало? – спрашиваю я с искренним любопытством. Мне казалось, что Джена не из тех, кто хотел бы быть в нашей компании.
В отличие от Саймона, который все время терся рядом, ища возможности пролезть.
Джена смачивает салфетки под краном и промокает глаза, сердито глядя на меня в зеркало:
– Эдди, ну тебя на хрен. Как называются такие вопросы?
Я не обижаюсь, как обиделась бы раньше.
– Не знаю. Глупые, наверное? До меня только сейчас дошло, что в смысле социальных навыков я полный ноль.
Джена капает визин в оба глаза, и вокруг них снова появляются круги, как у енота. Я даю ей еще несколько салфеток.
– Это как?
– Оказывается, что популярен был Джейк, а не я. Я плыла в кильватере.
Джена отступает на шаг от зеркала.
– Вот уж не ожидала от тебя это услышать.
– «Ведь я так огромен – в себе я вмещаю столь многих», – цитирую я, и она делает большие глаза. – Это ведь «Песня о себе» Уолта Уитмена? Я читаю ее после похорон Саймона. Мало что понимаю, но каким-то странным образом она утешает.
Джена продолжает промокать глаза.
– В точности как меня. Это было любимое стихотворение Саймона.
Я думаю об Эштон, о том, что это она в последние пару недель не давала мне сойти с ума. И о Купере, который защищал меня в школе, хотя на самом деле дружбы между нами не было.
– Тебе есть с кем поговорить?
– Нет, – бормочет она, и глаза ее снова наполняются слезами.
Я по опыту знаю, что она не будет рада продолжению разговора. В какой-то момент надо прервать его и вернуться на урок.
– Ну, в общем, если захочешь поговорить со мной – время у меня всегда есть. И место рядом со мной в кафетерии. Открытое приглашение, в общем. И насчет Саймона – мои соболезнования. Ну, пока.