Иногда у меня появлялось желание оказаться в Кресота-Бич – обычно это случалось поздно ночью, когда я был за тысячи миль. В полумиле от города располагался стадион, куда в школьные годы нас отправляли дважды в неделю, чтобы мы растратили лишнюю энергию – это помогало учителям не сойти с ума окончательно. Перед полем устроили парковку, а в его дальнем конце стояло здание с раздевалками. Маленькое, двухэтажное, напоминающее секретный армейский бункер – два ряда крюков на стенах, чтобы вешать одежду, и банкетки вдоль стен, чтобы в мыле падать после тренировки, радуясь, что все кончено и можно отправляться домой. Место, где можно было смеяться и шуметь, планировать вечерние эскапады и делиться рассказами о выходных. В последние годы моей учебы занятия перенесли в другое место, здание законсервировали и не использовали. Когда я его видел последний раз, оно было похоже на гробницу.
Я тогда еще подумал, а не осталось ли внутри случайно забытой одежды, мумифицировавшейся под облетевшей краской в неподвижном воздухе. Ее мог оставить один из мальчиков, ставший теперь отцом семейства. Безмолвное свидетельство другой жизни, слегка заплесневевший, но вполне осязаемый кусок прошлого.
Мне бы хотелось как-нибудь ночью снова оказаться перед этим зданием и посмотреть на его широкие окна. Интересно, если я внимательно прислушаюсь, услышу ли голоса? А если войду, увижу ли мою первую девушку, и Эрла, и школьных друзей, сидящих на скамейке в той же самой одежде и ждущих меня?
Смогу ли я сесть среди них в темноте, скрестив ноги, и остаться там навсегда, чтобы ничего никогда не изменилось?
Через какое-то время я все-таки уснул, и мне приснился сон. Все поле зрения занимало что-то похожее на малахит или, скорее, патину с прожилками. Мне понадобилось время, чтобы понять, что это цвет потолка в нескольких футах надо мной, а сам я лежу на спине. Голова раскалывалась, мозг и тело были совершенно высохшими; подумалось, что их сначала уничтожили, а потом полностью восстановили, забыв добавить жидкости. Кисти рук чесались, словно по ним бегали пауки. Мне было холодно, но не страшно. Я не знал, как долго здесь нахожусь, но это не имело никакого значения.
Я медленно повернул голову и увидел Дека. Он лежал на полу на некотором расстоянии от меня. Его лицо было повернуто вверх, и мне показалось, что глаза закрыты. Я попытался окликнуть его, но вместо крика с губ сорвался чуть слышный шепот, больше похожий на слабый выдох. Какое-то время я наблюдал за ним, но он не двигался. Повернув голову еще чуть-чуть, я увидел, что мы находимся в длинной низкой комнате, достаточно большой, стены и углы которой терялись в полумраке. Тогда я заинтересовался, откуда идет свет, так как никаких осветительных приборов не было видно. А потом я опять посмотрел на Дека и увидел, что от него исходит слабое свечение, как от светляка, только золотистого цвета.
Заинтересовавшись, исходит ли сияние и от меня, я попытался поднять голову и посмотреть на свое тело. Никогда не догадывался, какое количество мускулов участвует в этом простом движении. Понадобилась уйма усилий, чтобы приподнять голову всего на один дюйм, но я так ничего и не увидел. Я опустил затылок и почувствовал нечто похожее на тонкий матрас. Долгое время я продолжал лежать неподвижно, не потому, что слишком устал, а потому, что хотелось побыть в неподвижности, купаясь в состоянии благодатного замешательства. Мне казалось, что все абсолютно в порядке.
Через какое-то время меня снова заинтересовало свечение, и я решил изменить тактику. Оставив голову в покое, я попытался поднять руку. Это было несколько легче, и постепенно мне удалось ее поднять. Через несколько минут я уже видел периферическим зрением ее размытый контур. Ощущая себя человеком, который собрал в один кулак всю свою силу и координацию, я задержал руку в этом положении и повернул к ней голову.
Я увидел, что от нее действительно исходит слабое золотистое свечение, но это была не моя рука. Тонкая женская рука со шрамами на внутренней стороне ниже запястья.
Рука Лоры.
Когда я проснулся, сидя в кресле в своей квартире, я держал сигарету. Она была зажжена, но до фильтра еще не догорела. На кончике не было никакого столбика серого пепла. Выкурена до половины, пепел аккуратно скинут в пепельницу на подлокотнике.
Хелена все еще на софе в полной отключке.
Я не спал, и то, что я видел, не сон.
Это воспоминание, точнее, что-то похожее на воспоминание о том, что происходило прямо в тот момент. В месте, где я тоже был.
Глава 14
Остаток ночи я провел стоя у окна и глядя невидящими глазами на Гриффит. Я пытался вспомнить, но мне это не удавалось. Чтобы вспомнить, нужно было что-то еще, что-то конкретное, что помогло бы мне прорваться через темноту. Какой-то новый способ ви́дения.
Телефонный звонок раздался в пять минут седьмого.
– Ты прочитал? – спросил я, схватив трубку.
– Боже, да, – голос у Трэвиса был уставший. – Я просто не знаю, верить этому или нет. Я однажды встречался с Шуманом. Он произвел на меня впечатление порядочного человека.
– Все они такие, Трэвис. Ты же понимаешь, что это правда.
– И кто же они?
– Кто?
– Имена на других листках.
– Тебе это необязательно знать.
– Хап, я в участке уже три часа. Я проверил все банковские вклады Шумана вместе с человеком, который кое-что в этом понимает, и оценил положение «Шуман Холдингз». Оно непоколебимо. У этого парня денег было больше, чем мы с тобой можем себе представить, а бизнес его разрастался, как пожар в саванне.
– И что из того?
– Шуман совершил самоубийство после того, как был убит Хаммонд, а ссылка на «финансовые трудности» – абсолютный идиотизм. Что-то другое заставило его убить себя, и я не верю, что это было внезапно возникшее чувство вины. Понимаешь, к чему я веду?
Само собой.
– Ты считаешь, что кто-то другой взял это дело в свои руки. Шуман посчитал, что шантаж закончится со смертью Хаммонда, а потом ему позвонили. Он понял, что ситуация стала еще хуже и убил себя.
– Пять моих сотрудников уже разбирают кабинет Хаммонда на молекулы. Мне необходимо знать имена других жертв. Может быть, они хоть что-то расскажут нам о новых хозяевах.
– Не уверен, что они новые, – заметил я. – Прошлым вечером я говорил с одной из жертв. Этот человек рассказал, что в самом конце Хаммонд пребывал в сильном напряжении, как будто его заставляли делать что-то помимо его воли. Кажется, здесь все время присутствует какая-то закулисная фигура.
– Не согласен. Это все парни в костюмах. Они завалили Хаммонда и забрали его бизнес. Или так, или они просто решили, что он им больше не нужен. Ты же сам видел – их нельзя назвать образцом кротости. Если кто-то им не заплатит, у меня на руках окажется труп известной персоны, а я вполне могу обойтись и без этого.
– Все они будут платить, – заверил его я, – и ни один из них ничего не знает о плохих ребятах. Когда на кого-то наезжают, не оставляют своих контактов. Кроме того, убивать жертву шантажа – верх глупости: ведь это только снизит доходы.
– Имена, Хап. Или ты окажешься в участке так быстро, что сверхзвуковой хлопок в Неваде услышат.
Я назвал ему два имени, умолчав про Джека Джеймисона.
Он молча записал.
– Что ж, хорошо, – продолжил полицейский. – Я хочу видеть тебя здесь, в участке, завтра ровно в одиннадцать вечера. Если ты увидишь костюмы до этого времени – позвони. Не смей мешать моему расследованию и не вздумай связываться с жертвами шантажа. Пришли мне ключ от шифра по почте, а потом – свободен.
– А как то, другое дело? – негромко спросил я.
– Хелену признают невиновной – я тебе уже дал слово. Кстати, коли уж ты вспомнил, один из моих офицеров появился сегодня со свежей ссадиной на лбу, и ему пришлось приехать на автобусе, потому что кто-то позаимствовал его машину.
– А я предупреждал, Трэвис, чтобы ты приходил один.
– Так я и сделал. Ромер услышал наш разговор и пошел за мной по собственной инициативе.
– Его машина стоит у «Аппельбаумз». Скажи, чтоб помыл.
– Его воспоминания сильно путаются, но он смутно припоминает, что его вырубили вскоре после того, как он появился в Венеции. Примерно в то же время, когда мы с тобой разговаривали. Любопытно, правда?
– Время, – ответил я, – вещь странная и иногда сбивает с толку.
– В этом ты прав. Так вот, смотри, чтобы меня тоже не сбило с толку. Завтра. Ровно в одиннадцать вечера. – И он повесил трубку.
Я повернулся и увидел, что Хелена сидит на софе и смотрит на меня. Она просыпается, как засыпает – состояние меняется словно по щелчку. Даже волосы не растрепались.
– Какое дело? – поинтересовалась она.
– Ты это о чем?
– Ты спросил Трэвиса о каком-то другом деле.
– Я же говорил тебе, – ответил я. – Мне нужно время, чтобы найти Дека и Лору.
– Вранье, – покачала она головой. – Это первое дело. А какое другое?
– Я попросил его прикрыть пару ордеров на арест Дека, – объяснил я, избегая ее взгляда. – Хочешь кофе?
– Нет, – ответила она, с подозрением оглядывая меня.
– Поверь, хочешь. А еще тебе хочется помыться как можно быстрее.
– Зачем?
– Затем, – ответил я, – что я еду во Флориду и хочу, чтобы ты поехала со мной.
В Джексонвилле мы приземлились после обеда и арендовали машину прямо в аэропорту. Я быстро пересек город, выехал на другой конец, а потом по трассе А1А направился в сторону Кресота-Бич. Все вокруг выглядело как всегда. Казалось, время забыло об этом укромном уголке. Если какой-то магазин менял хозяина, то в местных газетах это становилось новостью номер один. Сорок лет назад жители городка поняли, как превратить его в туристическую достопримечательность, какая комбинация живописных ресторанчиков, набитых до отказа магазинов и сонных улиц лучше всего поддерживает интерес туристов. Ярмарки народных промыслов летом, рестораны с верандами, тянущимися до самых прибрежных болот, маленькие листовки с указанием кратчайшего пути до торговых центров. Многие нед