вот это!
Не хочу знать. Честное слово, клянусь, бог свидетель – не желаю знать, что лежит у брата в рюкзаке!
Эмма извлекает предмет и протягивает мне.
– Фиби, это же… вещь Регги Кроули?
Сердце у меня подскакивает к горлу. Тот самый кожаный шнурок! Серебряные бусины мерцали в тусклом свете, когда я в последний раз разговаривала с Регги.
– Да, – говорю я, зажав шнурок в руке. – Это вещь Регги.
Глава 29Нейт
– Все за? – спрашивает Сана.
Мы с соседями вяло поднимаем руки. Думаю, с виду это самое унылое и депрессивное голосование на свете. Даже Стэн, сидящий на тумбочке, как эдакий талисман дома, застыл без движения.
– Что ж, раз никто не возражает, решение не сдавать комнату Регги до сентября принято, – объявляет Сана, негромко постучав костяшками по журнальному столику. – Напоминаю: в августе с каждого по сто пятьдесят долларов сверх обычной платы.
– Такое не забудешь, – ворчит Цзяхао.
Мы все не в восторге, но альтернатива – пустить в дом череду детективов-самоучек, никто из которых по факту не ищет жилье, – в десять раз хуже.
Джейк Риордан до сих пор не объявился, и весь город гадает, где он сейчас и есть ли тут связь со смертью Регги. Мнения разделились: одни считают, что Джейк сбежал, другие – что попал в передрягу. В любом случае его повсюду разыскивают. Пока, впрочем, не нашли. Вчера по местным каналам показывали его отца. Он утверждал, что Джейк надеялся на пересмотр дела и потому никогда бы не сбежал.
– А еще завтра родители Регги заедут за его вещами, так что будьте готовы, – вставая, мрачно добавляет Сана. – Возможно, они проведут здесь какое-то время.
– Кожаный шнурок не нашли? – интересуюсь я, протягивая к Стэну руку, чтобы он на нее вскарабкался.
Он делает пару шагов, а затем замирает. Чем больше ему лет, тем сложнее вынудить его пошевелиться. Остается только приманивать едой.
– Пока нет. – Подобрав подол струящейся юбки, Сана выходит в коридор, напоследок бросив: – Рано или поздно найдется.
Вскоре в гостиной остаюсь я один, и когда раздается звонок в дверь, открывать приходится мне. Я уже подумал, что родители Регги пришли на день раньше, но за дверью всего лишь мой отец.
– Привет. – Я отхожу в сторону, чтобы впустить его в дом. – Не знал, что ты зайдешь.
– Прости, что не позвонил. Дело в том… – Отец оглядывает пустую прихожую. – Ты один?
– Нет, все дома… где-то бродят. – Я неопределенно взмахиваю рукой.
– Мы можем поговорить наедине? – спрашивает отец. – В твоей комнате, к примеру?
Вот черт. Так и знал. Понятия не имею, что стряслось, но затишье перед бурей явно закончилось.
– Конечно. Только захвачу Стэна, – коротко отвечаю я.
Все путем, успокаиваю я себя, забирая питомца с тумбочки, а затем веду отца наверх по лестнице. Что бы ни случилось, хуже, чем два года назад, уже не будет.
А если будет? Одежда висит на отце мешком, потому что он сильно похудел. Вдруг он болен? Однажды Мейв показала мне свои фото тех лет, когда болела лейкемией. Я едва ее узнал, и дело не только в отсутствии волос. Она показалась мне такой слабой и хрупкой, как будто ее вот-вот унесет порывом ветра. Неужели отец бросил пить, только чтобы слечь от чего-то пострашнее? Хуже не придумаешь.
– Так вот какая у тебя комната, – говорит отец, озираясь по сторонам. Раньше я его не приглашал – не думал, что ему интересно. Моя комнатушка, тесная и мрачная, заставлена обшарпанной мебелью и завешана постерами ужастиков. Ярких вкраплений немного, и все – подарки от Бронвин: например, антикварная настольная лампа из Йеля с зеленым стеклянным абажуром. – Тут мило.
– Сойдет. – Я опускаю Стэна в террариум и сажусь на край кровати, уступая отцу единственный стул. – Так что случилось-то?
Он осторожно опускается на сиденье, словно боится, что ножки подломятся.
– Кхм… Я не знал, как тебе сказать…
– Говори уже.
Прозвучало, конечно, по-скотски, пусть я и не хотел. Десять горьких, безнадежных лет вылились в два коротких слова. С тем же успехом я мог бы спросить: «Во что ты на этот раз вляпался?»
Отец краснеет и опускает взгляд.
– Вечно ты ждешь плохого, – бормочет он.
«И кто же в этом виноват?» – чуть не вырывается у меня. В последний момент я сдерживаюсь. Не нападать же на человека, который и так пришел с дурными новостями.
– Прости.
– Нет, это ты прости. Не так я хотел начать этот разговор. – Он вздыхает. Я охотно включил бы ускоренную перемотку, лишь бы побыстрее услышать то, что он собирается сказать. Ожидание дается тяжело. – Дело вот в чем… Помнишь моего дядю Пита? Из Такомы?
– Кого? – Вот уж не ожидал, что речь зайдет о родне. – Не особо.
Мои бабушка и дедушка с отцовской стороны уже умерли, а остальные папины родственники давно с ним не общаются.
– Когда я вышел из клиники, Пит мне позвонил, – говорит отец, щелкая браслетом на запястье. – Он когда-то тоже поборол зависимость. Последние месяцы он здорово мне помогал.
В отличие от меня.
– Хорошо, – говорю я. – Рад, что у тебя есть друг.
– Ну… Больше нет. Пит умер несколько недель назад.
– Ничего себе, пап… Почему ты мне не сказал? – Да, мы вообще мало разговариваем и двоюродного деда я не знал, но все же…
– Я собирался. Тут такое дело… Выяснилось, что Пит оставил мне участок. Твоя мама помогала мне с документами. Суть в том, что этой землей заинтересовались застройщики, и я смогу ее продать. – Отец вновь хватается за браслет, но на этот раз не щелкает им по запястью. – Как только утрясем детали, мне заплатят. Двести тысяч долларов или около того.
– Охренеть! – Я тупо гляжу на отца, не в состоянии осмыслить последнюю фразу. У семьи Маколи отродясь не водилось таких денег, еще недавно я не мог оплатить даже вызов «Скорой помощи». – Ты не шутишь?
Отец фыркает:
– Поверь, я тоже в шоке. Я вообще не знал, что у Пита есть земля. Он ни разу о ней не заговаривал. Поэтому я и не сказал тебе сразу – хотел убедиться, что это правда. Убедился. И вот что, Нейт… – Он почесывает седеющую щетину на подбородке. – Как только участок выкупят, я отдам половину денег тебе.
– Ты… дашь мне сто тысяч долларов?
Бред какой-то. Для меня даже тысяча – неслыханная удача. А тут – сто тысяч! Ну нет. Быть такого не может! Должно быть, я сплю, и как же дерьмово будет проснуться, осознав, что надо по-прежнему где-то искать лишние сто пятьдесят баксов, чтобы покрыть долю Регги в августе. Я щипаю себя за руку как можно сильнее… Отец по-прежнему сидит в моей комнате, на изнуренном лице светится улыбка.
– Ну, не всю сумму сразу, – уточняет он. – Там какая-то ерунда с налогами. Твоя мама разбирается в этом гораздо лучше меня. Мы все сделаем как надо. Послушай, Нейт. Мы с мамой, по сути, лишили тебя детства. Никак не облегчили дорогу во взрослую жизнь. Всего этого, – он обводит рукой мою убогую комнату, как будто здесь дворец, – ты добился сам. Поэтому если нашей семье наконец-то выпал куш – его достоин именно ты. – Он вновь чешет подбородок. – Я хотел отдать тебе всю сумму, но твоя мама убедила меня, что ты попытаешься вернуть мне деньги. Возможно, она права. Ты очень заботливый сын. Так что давай так: я сам приведу свои дела в порядок – запишусь на курсы профподготовки, расплачусь за дом, – а ты спокойно распорядишься своей долей без оглядки на меня. Главное, чтобы эти деньги тебя порадовали. Уверен, ты будешь тратить с умом, но немного веселья не помешает, так ведь?
– Не помешает, – повторяю я машинально.
В такие моменты уместны другие слова, однако в голове у меня туман. Я пока даже не начал осознавать, что происходит.
– Сделка состоится через несколько месяцев, так что пока не кути вовсю, – ухмыляется отец. – Но я обещаю: деньги будут. Я даже составил завещание на случай, если произойдет что-то непредвиденное. – Я молча гляжу, не в силах выдавить ни слова, и отцовская улыбка меркнет. – Ты мне не веришь?
– Я…
Твою ж мать, Маколи! Скажи что-нибудь. Хоть что-то.
– Тебе надо свыкнуться, – говорит отец, вставая со стула. – Естественно, такие новости ошеломляют. Побудь немного один, приди в себя…
Тут отец замолкает, потому что я бросаюсь к нему и так крепко обнимаю, что у него перехватывает дыхание. Последние десять лет я почти не прикасался к отцу – разве что временами пытался поднять его с дивана. Я обнимаю его не из-за денег, как может показаться. Что гораздо ценнее – он начал действовать, планировать не только мое будущее, но и свое. А это огромный прогресс.
Кое-что все-таки меняется. Я изменился, мать – тоже. А он чем хуже?
Отец хлопает меня по спине.
– Спасибо, – хрипло говорю я, выпуская его из объятий.
Этого недостаточно, но я сейчас не в силах сказать больше.
– Не за что, – отвечает он. – Мне уже пора, вот только… Может, как-нибудь вечером посмотрим бейсбол? Знаю, ты не большой фанат «Падрес»…
– Да нет, почему же. Давай.
Каким-то чудом мне удается проводить отца вниз и даже поддержать какую-то видимость беседы, хотя в мыслях бушует ураган.
– Увидимся, – говорит отец, закрывая за собой дверь, и я остаюсь один.
Вот так новости! Отец не при смерти и не взялся за старое. Он разжился кучей денег – а значит, ему больше не придется считать каждый цент. И мне тоже.
Мне тоже, черт возьми.
Я могу… поступить в колледж. Найти жилье получше. Навещать Бронвин в Йеле. Купить какую-нибудь развалюху и привести ее в божеский вид: я многому научился в конторе мистера Майерса. Или сделать что-то еще – кроме встреч с Бронвин, конечно. Главное – я могу.
Из кармана раздается веселая мелодия. Она меня уже почти не раздражает. В кои-то веки настроение соответствующее. Наверняка это Бронвин. Она с ума сойдет, когда я расскажу.
Однако на экране высвечивается «Ванесса», и не успеваю я сказать «привет», как она заявляет: