Ничего не ответив, Антон ускорил шаг, потому что хотел поскорее избавиться от Грейс, избавиться от всех этих душеспасительных разговоров про лечение. Доза. Ему нужна доза. Кайф стоил всех ломок на свете. Он чувствовал голод и жажду и хотел, чтобы его окружило волшебство и он бы парил и парил в другом мире.
Грейс остановилась, смотря ему вслед. Его словно подменили. В одну секунду он превратился из Антона, который ей так нравился, во что-то жуткое, в человека, который пройдет по трупам, чтобы получить то, что ему нужно.
Вот во что превращает людей «товар» Фрэнси.
Вот почему Антон вынужден продавать кому попало свое тело, лишь бы получить деньги.
Она засунула руку в карман шубы и достала конверт, который собиралась отдать Антону. Пятьсот крон. Не так уж много, но на эти деньги он мог бы купить еды и, может быть, новый свитер. И Грейс положила конверт обратно в карман, подумав: хорошо, что она не успела ему его отдать, он бы все равно купил на эти деньги наркотики.
Рождественский ужин у Грейс и Юсефа прошел как обычно. Еды на столе хватило бы на целый полк, играл диск с рождественской музыкой, чтобы порадовать детей. Юсеф посвятил Грейс тост и сам так расчувствовался, что заплакал. Все, кроме Пера, наворачивали зельц, дрожавший в желе, Адриан объявил, что он вегетарианец, Юсеф чокался чаще обычного, Грейс пыталась объяснить детям настоящее значение Рождества, Фрэнси с Кристиной то и дело просили передать друг другу соль, при этом не разговаривая, а Пер и муж Кристины, Роберт, поспорили о том, кому попадется миндаль в порции рождественского пудинга, а потом долго сидели и хихикали, уперевшись друг в друга головами.
Затем по телевизору показали мультики про утенка Дональда, но никто из детей особого интереса к нему не проявил. Нынешние дети и так каждый день смотрели столько мультфильмов, что еще один погоды не делал. Фрэнси, сидя на диване с Бэлль на руках, вдруг почувствовала приступ ностальгии. Они с Кристиной когда-то давно сидели в метре от телевизора и, затаив дыхание, следили за приключениями утенка и компании. И набивали рот конфетами, потому что в то время конфеты им давали только на Пасху и на их дни рождения. Обе дочки Кристины… и Адриан тоже, конечно, без устали хватали то шоколад из коробок, то карамель из вазочек, однако они не приходили в восторг от каждого нового вкуса, ведь сладости им доставались почти ежедневно.
«Было ли раньше лучше? — задумалась Фрэнси, посмотрев на Бэлль. — Как ты считаешь, сокровище мое?»
И почувствовала на себе и дочери взгляд Адриана. Тот же взгляд, который Кристина бросала периодически на Фрэнси и Юсефа. Тот же взгляд, которым Фрэнси смотрела в воображении на своего, не родившегося брата, но в том-то и дело, что он не родился.
Когда Фрэнси было пять лет, Грейс ходила с большим животом. Но потом живот исчез, а никакого малыша в доме не появилось. А Грейс еще целую вечность, как тогда казалось, лежала в больнице, и после такого тяжелого выкидыша ее матка уже не могла выносить ребенка. Юсеф впал в отчаяние, ходил по дому как привидение, не смотрел ни на Фрэнси, ни на Кристину, плакал по ночам. И с тех самых пор Фрэнси стала делать все, чтобы показать отцу, что она такая же достойная наследница, как и ее не родившийся брат.
— А когда Санта-Клаус придет? — загалдели дочки Кристины, как только закончился мультфильм про утенка Дональда.
— Хо-хо, а тут есть послушные детки? — послышался характерный бас дедушки Юсефа.
— Есть, есть! — завопили девочки.
Адриан закатил глаза, дав понять, что считает их дурами. Может, они еще поверят байке бабушки Грейс, когда она скажет, что дедушка вышел погулять. Затем последовала оргия материализма, и больше всего подарков досталось Адриану.
Легкий на подкуп, он спешно вскрывал упаковки, издавая при этом восторженные возгласы. Легкий на подкуп, но не хотевший быть купленным, он заработал приступ боли в животе, потому что его начала мучить совесть. Он был совсем ребенком, но он решил преодолеть свое эго. Адриан принял решение. Он не будет, как мать, копить земные сокровища, мотивируя это тем, что хорошо их иметь, и чем больше, тем лучше.
Когда последняя коробка была вскрыта и Адриан, увидев, что кузины повесили нос из-за того, что больше ничего нет, вдруг потерял к подаркам всякий интерес. И ушел оттуда. Залез под гигантскую елку высотой почти три с половиной метра. Погладил игольчатые ветки. Ему захотелось стать лесным жителем, кормиться дарами природы. Как много он видел фильмов о людях, которые сколько угодно могут жить в дикой природе. И это производило на него гораздо большее впечатление, чем все кредитные карты Фрэнси, ее влиятельные друзья, горы тысячных купюр и бриллиантов в сейфе, дом, набитый дорогими картинами, статуэтками и прочими глупостями.
Адриан, выглядывая из-под еловых веток, встретился глазами с бабушкой Грейс.
Они были очень близки, бабушка и внук. Думали одинаково. Смотрели на мир одинаково. У обоих вызывало душевную аллергию то окружение, в котором они жили. Но она сдалась, потому что очень любила дедушку Юсефа. А Адриан не собирался становиться как она. Нет, при первой же возможности он вырвется на свободу. Уйдет в леса. Построит бревенчатую избу. Будет ловить рыбу, охотиться с луком и копьем. Его будет греть солнце, поливать дождь и бить град. Но он не замерзнет, когда пойдет снег, потому что будет согрет внутренним пламенем свободы.
После встречи Рождества у родителей Фрэнси, отправив Пера с детьми домой, поехала на такси к Крошке Мари. Это была их незыблемая традиция — сидеть на диване в цветочек в гостиной Крошки Мари, пить безалкогольный глинтвейн и обмениваться подарками, прослезившись от звуков Рождественской оратории Баха.
Как обычно, Крошка Мари получила в подарок новый пистолет, на этот раз «смит-энд-вессон», а Фрэнси, как обычно, был подарен ужин на двоих из девяти блюд в ресторане Оперного театра. Не очень хорошая идея, особенно если учесть, что она пыталась худеть, но праздничное настроение нарушать не хотелось, поэтому она радостно поблагодарила свою подругу.
— Кстати, о еде, вчера я наткнулась на Бенни на Сенном рынке, — поведала Крошка Мари, — у него вся подкладка пальто была увешана колбасой из мяса северного оленя. И я купила палочку.
— Как там у него дела? — поинтересовалась Фрэнси.
— Да так, ничего вроде. Но его чуть не взяли на воровстве сервизов из «ЭнКо», так что он сейчас сидит тихо.
— Мне бы, кстати, не помешал новый сервиз.
— Так у тебя же есть несколько.
— Это для Наташиных родителей. Она говорила, что им нужен сервиз.
— Нет проблем. Я скажу Бенни.
— Отлично.
— Хочешь еще глинтвейна?
— Да, давай.
— Сейчас принесу.
Крошка Мари отправилась на кухню. Тут зазвонил телефон Фрэнси. Это был Пер.
— Здесь голова! — орал он в трубку. — Отрезанная голова, твою мать!
Оказалось, что это голова Оливера, отрубленная одним ударом, в каждую ноздрю было засунуто по крупному бриллианту, а рот набит золотыми цепочками.
На листочке, приклеенном к голове Оливера, написали: С Рождеством! От Зака.
«Кто такой Зак?» — думала Фрэнси, сидя на полу прихожей с коробкой на коленях, из которой на нее неподвижно смотрели глаза Оливера. Она не плакала — не получалось. Только тяжело дышала, пытаясь вернуть способность мыслить стратегически. Но способность не возвращалась. Ее выбил из колеи кто-то неизвестный, желавший ей зла, к тому же пронюхавший, где она живет, и сумевший преодолеть все ее охранные барьеры. Посылку положили перед входной дверью, и ее успело припорошить искрящимся снегом.
«Это связано с Ренманом», — размышляла Фрэнси. Должно быть, Ренман снюхался с этим таинственным Заком. Возможно, именно этот Зак и сбил ее с ног в туалете универмага «ЭнКо». Или кто-то из его дружков. Если таковые имеются, хотя она почти не сомневалась, что он действует не один.
Отнюдь не один.
— Я могу что-то сделать? — спросила приехавшая с ней вместе Крошка Мари.
— Забери это, — попросила Фрэнси и протянула ей жуткую посылку.
— Что мне с этим делать?
— Понятия не имею.
— Может, Джейн отвезти…
— Не знаю!
— О’кей. Прости. Я поехала. Созвонимся.
И Крошка Мари ушла. Фрэнси осталась одна сидеть на полу в прихожей, так и не сняв верхнюю одежду и обувь. Где-то в доме Пер, Адриан и Наташа сидели вместе и пытались помочь друг другу пережить полученный шок. Бэлль спала в кроватке в счастливом неведении о жутком подарке.
Фрэнси бродила по заснеженному саду. Небо было в дымке и какого-то неприятного серого цвета. У нее замерзли ноги, несмотря на белые дутые сапоги. Пуховик на ней тоже был белого цвета. И белая шапочка. Казалось, она хотела превратиться в ангела в надежде, что все черти испугаются и разбегутся при виде ее… или на худой конец обратятся в правильную веру.
Ей было страшно. Страшно до жути. Ей казалось, что голова Оливера, словно пушечное ядро, пробивает в ней дыры то там, то тут.
В следующий раз они нападут на кого-нибудь из ее близких. Возможно, на Пера или на детей.
Фрэнси справилась с рвотным рефлексом, но ей пришлось сесть на корточки и опереться руками о землю. Мысли о смерти страшно ее пугали. Пустота. Ничто. Ее, Фрэнси, больше нет. Ни мыслей, ни чувств, ни воспоминаний… ничего. Разумом этого было не объять. Самое страшное, что можно себе представить. И никто, ни одна живая душа не смогла бы ее успокоить или убедить, что нечего бояться. Мама говорила, что хотела бы умереть и посмотреть, что будет потом. Но Грейс верила в Царствие Небесное. Она верила всем библейским сказкам про зеленые луга, пастырей и агнцев. В ее мире все было так просто. Бог добр и справедлив. Душа бессмертна. Убийства — зло. Богатые — эгоисты. Бедных жалко. Алкашей и наркоманов — жалко. Безработным просто не повезло. Никто из живущих на пособие не обманывает государство. Шлюхи несчастны: их подвергали сексуальной эксплуатации еще в детстве. И все в таком роде.
Фрэнси очень любила мать, но ее тошнило от ее двойной морали. Если она всерьез думает так, как говорит, то давно уже должна были съехать с шикарной квартиры на площади Карлаплан и поселиться среди городских бездомных.