Он переписал ее личный идентификационный номер и отдал права.
— А зачем вам? — спросила Фрэнси.
— Так положено, формальность, — объяснил он. — Не беспокойтесь. Но и не напивайтесь больше так, хорошо?
— Конечно. Клянусь. Вот вам крест. Спасибо, что подвезли, и спокойной ночи!
Она, хихикая, отдала честь, вылезла из машины и пошла к воротам, набрала код и скользнула внутрь. Полицейский уехал. Фрэнси скинула туфли и прошла босиком по газону. Трава приятно щекотала стопы. Она продолжала хихикать. Черт, какое приключение! У Крошки Мари челюсть отвалится, когда она ей расскажет. А… еще этот сон. Но это все от стресса. Она не верила в вещие сны, особенно если ей не нравилось их содержание.
Посидев немного и понюхав клумбу с только что вылезшими тюльпанами, она отправилась в дом и вымыла на кухне лицо ледяной водой. Это ее немного протрезвило.
«Срочно принять ванну, — подумала она, утеревшись рукавом джемпера. — Мыло и мочалка, потом попить воды и принять таблетки, чтобы как можно быстрее вывести из крови алкоголь. Потом таблетки от головной боли. Снотворное. Спать. Выспаться». Работа мысли была напряженной, зато Фрэнси теперь знала, что делать дальше.
Она поднялась на второй этаж, направляясь в свою любимую ванную комнату. Дверь в спальню Пера была приоткрыта. Посмотрев на часы, Фрэнси поняла, что уже половина второго. Наверное, спит. Какой он милый во сне.
И она собралась уже пройти мимо, когда услышала, что из спальни Пера доносятся какие-то звуки. Неужели не спит?
Она осторожно открыла дверь и заглянула внутрь.
Голая Наташина спина. Ее подпрыгивающий зад. Длинные темные волосы, как грива дьяволицы. До самого причинного места. И Пер под ней, тихо постанывает, как он обычно это делает, волосатые ноги врозь, ступни вытянуты.
Они ее не сразу заметили.
Воцарилась мертвая тишина, оба застыли. Фрэнси не сразу смогла сдвинуться с места. Но потом вынула пистолет, подошла к кровати, где Наташа по-прежнему сидела верхом на Пере.
— Фрэнси, я… — начал было Пер.
— Заткнись, — рявкнула Фрэнси и приставила пистолет к Наташиной голове.
Она убрала дулом темный локон с ее взмокшего лба, поднесла его к Наташиным губам и вставила в рот. У Наташи был такой вид, будто ее вырвет собственными внутренностями, но ничего не произошло, она оставалась неподвижна, как статуя, из глаз лились слезы. Жалкое зрелище!
Фрэнси вынула пистолет из ее рта, повернулась к Перу и плюнула ему в лицо.
Вышла из комнаты и, упав на пол в прихожей, захотела выстрелить себе в голову, но не стала этого делать. Вместо этого позвонила Крошке Мари.
13Материнство
Взгляд Адриана скользил по лицам собравшихся в церкви, искал отца, Наташу. Но он нашел только Фрэнси, сидевшую с Бэлль на руках и пытавшую выглядеть гордой матерью.
На самом деле, с того дня, когда были обнаружены измена Пера и предательство Наташи, Фрэнси чувствовала себя униженной, и теперь подозревала всех и вся. Она бы не удивилась, если бы кто-то из детишек в церкви был из банды Зака и собирался взорвать себя и всех присутствующих. Она уже приметила нескольких детей, которые вели себя довольно подозрительно. Единственный человек, которому Фрэнси могла полностью доверять, это она сама. Осознав это, она испугалась. Точнее, пришла в ужас.
«Даже тебе я не могу полностью доверять, — подумала она, взглянув на Бэлль. — Даже ты не будешь всегда на моей стороне. Ты, как и все, будешь занята собой. Все мы в одиночном плавании. Это цена, которую мы платим за нашу свободу».
Школьный хор, в котором был и Адриан, пел: «Весна зеленый свой наряд надела…» Найдя глазами сына, Фрэнси увидела черты Пера в его лице, мимике, движениях.
«Я знаю, что ты никогда меня не простишь» — это были слова Пера, когда он стоял в прихожей с наспех собранными вещами. Он добавил: «Но в этом есть и часть твоей вины».
Крошка Мари довезла его до умеренно паршивой гостиницы на другом конце города, где ему предстояло жить за свой счет, пока не найдет себе жилье, поисками которого ему тоже придется заниматься самому. Нет, убивать его Фрэнси не собиралась. Все-таки он отец ее детей. Но никаких денег и права общения с Адрианом и Бэлль он не получит. Она уже объявила судье Бергу о том, что хочет, чтобы у нее была единоличная опека над детьми. И он обещал все немедленно устроить.
«Ни в чем я не виновата, — зло подумала она. — Да, я слишком много работала, но так было всегда, и Пер прекрасно об этом знал, когда сошелся со мной. Он всегда знал, что если я провожу слишком много уютных вечеров в кругу семьи, то становлюсь беспокойной. К тому же в последнее время был сплошной стресс, и он мог бы это учесть, вместо того чтобы пойти налево с нянькой собственных детей. Боже, какое убожество! Он даже не мог изменять мне где-нибудь вне дома. Никакой инициативы. И за этим человеком я замужем уже десять лет!»
Нужно двигаться дальше. Определенно. Та любовь, что еще теплилась между ними, испарилась навсегда. Теперь она ощущала только презрение, пустоту, усталость.
И грусть, потому что Адриан и Бэлль вырастут без отца. Но она очень скоро найдет им парня-няньку, который станет для них образцом мужского поведения. Юсеф и Грейс, конечно, предложили помочь с детьми, но она не хотела, чтобы они носились по дому, как два дирижера, сгорающих от желания управлять ее жизнью. Из лучших побуждений, конечно, но это раздражало не меньше.
Когда до Юсефа и Грейс дошли новости о предстоящем разводе и его причинах, Юсеф, в отличие от Грейс, ничуть не расстроился. Мать дала Фрэнси понять, что умение прощать — это добродетель. Фрэнси же не могла отделаться от мыслей о том, изменял ли ее отец ее матери. Женщины его обожали, он охотно флиртовал, угощал коктейлями и был не прочь потанцевать.
Но Грейс он всегда боготворил, поэтому из всего этого совершенно не следует, что он ходил налево.
Кристина, узнав о поступке Пера от Грейс, даже не позвонила. Хороша сестричка. Но Фрэнси это совершенно не удивило. Честно говоря, она хорошо понимала, что вряд ли бы стала утешать Кристину в такой ситуации.
Так, теперь девчушка будет петь соло. Милое создание. Правда, пение скорее напоминает звуки расстроенного кларнета. Но можно и потерпеть, если ты в числе гордых родителей, и сделать вид, что тебе очень нравится.
Фрэнси окинула взглядом остальных родителей, собравшихся в церкви. Сплошь типичные свенссоны. Скоро они послушно уйдут в отпуск в заранее оговоренное время, залезут сами и засунут детей в умеренно дорогие тачки и поедут куда-нибудь на дачу, где сначала до смерти устанут, спеша отремонтировать все, что необходимо. Потом будут жариться на солнце, поскольку как раз к началу отпуска забудут все, что им рассказывали о раке кожи.
Будут есть слишком много мороженого и хот-догов, а потом примутся истерически бегать трусцой под какой-нибудь высоковольткой, натрут мозоли на ногах, доведут себя до боли в коленях и прочих суставах, что приведет к вынужденной малоподвижности и, следовательно, к увеличению веса. Будут ругаться с родней и пережевывать всякую ерунду, случившуюся много лет назад. Напьются и будут вести себя по-идиотски на Мидсоммар[10] и в праздник первых раков в августе. Будут плескаться в каком-нибудь прохладном озерце, а потом валяться на покрывале и говорить, что сегодня жарко. Каждый вечер им будет скучно сидеть в домике без Интернета и телевизора, но они будут гордиться своим спартанским бытом. А потом поедут в город на неделю раньше запланированного срока. А когда снова начнутся работа и школа, со вздохом облегчения констатируют, что пережили еще один год.
Фрэнси не очень-то жаловала всех этих свенссонов, населяющих страну. Как, собственно, и мухаммедов и прочих, которые все чаще стали претендовать на то, что они, как минимум, такие же шведы, как и свенссоны. Она предпочитала таких отвязных и слегка сумасшедших типов, как Крошка Мари, Лиза, Бенни и даже Зак, несмотря на то что он — ее враг. Хоть они и делали этот мир менее безопасным, зато не делали его более скучным.
Наконец-то неумолимо фальшивившее, похожее на лесную фею существо закончило свое выступление. Фрэнси вежливо поаплодировала, но устало вздохнула, когда появилось следующее юное дарование — пианист, намеревавшийся сыграть что-то из сочинений Вильхельма Петерсона-Бергера. И тогда Фрэнси вспомнила собственные уроки фортепьяно, которые давала ей ведьма Гретхен, приехавшая когда-то из Польши и вселявшая ужас во всех своих учеников, за исключением Фрэнси, которая знала, что, если захочет, сможет ее выкинуть (в буквальном смысле) в окно, однако в остальном очень ее уважала за строгость и требовательность. Гретхен стала учительницей не потому, что хотела выпрямлять сутулые спины и учить самых немузыкальных детей тренькать по клавишам песенку про «Старика Ноя». Нет, она стала учить детей, потому что видела своей задачей найти в стоге посредственностей хотя бы одну золотую иглу, которую можно превратить в виртуоза. Долгое время Гретхен надеялась, что этим вундеркиндом была Фрэнси, но ее ждало разочарование, сильное разочарование, потому, что способности Фрэнси перестали развиваться после двенадцати лет, и еще потому, что Фрэнси так и не призналась в том, что мечта ее жизни — стать концертирующей пианисткой. Гретхен просила и умоляла множество раз, чтобы та наконец-то призналась в любви к музыке, но Фрэнси, уже нацелившаяся на другую карьеру, так и не смогла солгать. Это было бы так неуважительно и жестоко, поэтому она просто вышла из программы подготовки виртуозов и предоставила Гретхен полную свободу в поиске новых талантов. Это был печальный день для обеих, Фрэнси до сих пор помнила слезы Гретхен, ее неуклюжие объятия и слова, которые она прошептала ей на ухо: «Что бы ты ни делала, моя девочка, желаю тебе удачи во всем».
Фрэнси быстро прикинула, что Гретхен, наверное, уже к шестидесяти, и задумалась: преподает ли та по-прежнему в ее старой школе и сбивается ли с ног в поисках ребенка с волшебными пальцами?