– Чего? – Я даже приостановился.
– Ну, я подумал… Ты, как бы, спец… У тебя с Катей тоже были проблемы…
– Чего-чего? – окончательно растерявшись, повторил я.
– Не, ничего. – Димка махнул рукой. Он жалел о том, что поднял эту тему – это было очень заметно. – Не бери в голову. Забудь…
Я, наверное, и забыл бы, если б не другой, вскоре последовавший, разговор.
Остаток пути мы молчали. И только когда впереди замаячили две кривые ветлы и крыша нашей избы, Димка попросил нас остановиться и напомнил, что нужно быть осмотрительнее, а оружие держать наготове.
– Обращенных боишься? – съязвил я. – Они же все сдохли.
Он посмотрел на меня так, что мне даже стало немного стыдно.
– Ладно, – сказал я, хмурясь и отворачиваясь. – Печка топится, труба дымится. Значит, все нормально.
– В первое нападение печка тоже топилась, – напомнил мне Димка, взявшись за свой монокуляр. – И ты так же говорил, что теперь все будет нормально.
Я не стал ему отвечать. Только нахмурился сильнее и поудобнее перехватил отточенную лопату. Возразить мне было нечего.
К первому нападению, случившемуся через несколько дней после нашего заселения, мы оказались совершенно не готовы. Нам тогда мнилось, что опасность осталась где-то далеко – в городах и селах, связанных нормальными дорогами. Дикое дремучее Плакино – а вернее, та изба, что одна уцелела из всей заброшенной деревни, – представлялось нам островком, изолированным от всего мира, отрезанным от него. И странно было после всех безумных событий очутиться в таком тихом и спокойном месте. Так странно, что по утрам даже не верилось в произошедшее с миром, а то, что несколько дней тому назад мы видели собственными глазами, уже казалось кошмарным сном, жутким мороком.
Поэтому появление зомби возле нашего дома потрясло нас сильнее, чем все, что произошло с нами ранее.
Мне отлично помнится тот день: я сижу у открытого подтопка печи, ворошу кочергой прогорающие дрова, говорю, что теперь все будет нормально, планирую вслух скорый поход к Марье Степановне в Николкино – как вдруг Таня, сидящая у окна, говорит едва слышно: «Они уже здесь…»
Таня была плоха. Мы начали лечение, но результата пока не видели. Иногда, впрочем, девушке становилось легче настолько, что она просила нас посадить ее за стол перед окном. Она пила подслащенный кипяток с чайного блюдца, держа его дрожащими руками, и смотрела за стекло. Мы знали, что через полчаса или час ей вновь станет худо, и она опять будет давиться слизью и метаться в бреду.
– Они уже здесь, – сказала Таня, глядя в окно.
И все подумали, что у нее начался бред.
– Пора баиньки, – сказал ей Димка и встал. Я тоже поднялся, поставил кочергу в угол, ногой прикрыл чугунную дверцу печи.
– Они… здесь… – повторила Таня и уронила блюдце. Оно покатилось по столу, свалилось на пол и разбилось. Мы не обратили на это внимания. Мы уже видели то, что заметила Таня.
Зомби.
Они брели через луг – и это напомнило мне сцену из какого-то фильма про фашистов: уверенные в себе оккупанты, развернувшись цепью, входят в беззащитную деревню.
– Дверь! – заорал опомнившийся Димка и ломанулся к выходу.
А я будто к полу прирос. В голове пульсировало: «Откуда?! Откуда?!»
Это был конец. Раз уж нас нашли здесь, значит, бежать больше некуда.
– Откуда? – прошептал я.
– С той же стороны идут, откуда и мы пришли, – сказал Минтай. Он хрипло дышал мне в ухо. – Выследили, гады.
Из-за кустов на лужайку перед избой выпрыгнул поджарый мангус. Он припал к истоптанной нами земле и закрутился волчком, фыркая так, что даже в доме было слышно. Потом мангус замер, медленно поднял голову и посмотрел в окно – точно на меня.
– Вынюхали, – шепнул я.
Мангус подобрался. Мог ли он меня видеть, чуять? Я не знал.
Он прыгнул.
Я не думал, что эта тварь способна так прыгать.
Окно разлетелось, будто в него пушечное ядро попало. Застрявший в раме мангус задергался, хлопая пастью и протискиваясь в комнату – захрустело стекло, затрещало дерево. А я все стоял, смотрел на него, словно загипнотизированный.
Выстрел я принял за оплеуху.
Правый глаз мангуса расплескался.
– Выпихивай его! – заорал Минтай. – Выпихивайте!
Второй выстрел опалил мне висок. Я втянул голову в плечи. Из пасти мангуса густо полилась кровь.
Меня отодвинули – почти отбросили. Катя с ухватом наперевес кинулась к дергающейся в оконном проеме твари. Оля тыкала в огрызающуюся морду черной от копоти кочергой. Минтай, прищурившись, целился в мангуса из пистолета, но почему-то больше не стрелял.
– Выпихивай, выпихивай!
Я вспомнил про топорик, которым мы секли лучину для растопки, бросился на кухоньку. Понимая, что все уже бесполезно, что мы обречены, схватил его, метнулся назад, крича, словно какой-нибудь дикарь. Я вскочил на стол, оказавшись как раз на линии выстрела, но совсем об этом не думая. Размахнулся так, что обухом едва не пробил потолок. И обрушил топор на голову не желающей подыхать твари.
Не знаю, сколько раз я ее ударил. На меня помутнение нашло. Кажется, я отрубил мангусу голову. Вернее, то, во что она превратилась.
– Хватит, хватит уже! – Меня стащили со стола, отобрали топор. – Вот взбеленился!
Димка заплетал мне руки, пытался меня успокоить – я и не заметил, когда он вернулся. Что-то хрипел Минтай. Прыгали рядом Оля и Катя.
– Все… – Я едва не заплакал. – Все кончено. Вы не понимаете разве? Эти твари и здесь нас достанут.
– Без паники, – одернул меня Димка. – Мы заперты в доме, и у нас есть оружие. Может, отобьемся.
– А что дальше? – Я сел на пол, безвольно уронил руки. – Столько усилий… И все напрасно… Нам от них не спрятаться.
– Значит, будем с ними воевать.
– Нас шестеро. – Я нашел в себе силы поднять голову и взглянуть на Димку. – А их шесть миллиардов.
– Мы этого не знаем, – сказал Минтай.
– Все еще надеешься на помощь из-за моря? – ощерился я. – Потому и бабки свои таскаешь?
– А ты мои бабки не трогай! Не тобой заработано!
– А у нас теперь коммунизм! Все общее!
– Хрен тебе на рыло!
– Да я тебе, ублюдку!!
– Эй, эй, эй! – Димка растолкал нас. – Вы чего это? Тоже время выбрали! Успокаиваемся, садимся и думаем – что делать дальше. Видите, что творится снаружи?
Мы не только видели, но и слышали. Из разбитого окна, заляпанного кровью, сильно сквозило. Рыскающие зомби подвывали и странно постанывали – жуткие звуки, которых мы не слышали раньше.
– Я запер крыльцо, дверь в прихожей и выход на двор, – доложился Димка. – Сам двор закрыть не успел – там, кажется, кто-то уже есть. До окон эти твари не дотянутся – окна высоко. Разве только еще один такой же попрыгунчик объявится. Поэтому окна предлагаю заставить мебелью.
– И будем сидеть слепые и в темноте, – возразил я, тщетно пытаясь успокоиться.
– Лучше бы, конечно, заколотить, – кивнул Димка. – Но чем?
– Разломаем стол и лавку, – предложил я. – Можно пол разобрать. А гвоздей надергаем. Только какой смысл всего этого? Просидеть взаперти месяц и сдохнуть тут от голода и жажды?
– Нам просто надо немного прийти в себя.
– Нет, – сказал я. – Нам нужно как можно скорее избавиться от этих гостей. Потому что завтра их может стать еще больше.
Димка закусил губу – это означало, что он размышляет.
– Может, ты и прав, – медленно проговорил он. – Может…
Мою правоту окончательно признали минут через десять. За это время мы успели наглядеться на прибывших гостей: они казались сообразительнее своих городских сородичей и заметно шустрее. Они даже умели действовать совместно – я сам видел, как один обращенный пытался влезть на другого, чтобы заглянуть в разбитое окно. Он успел ухватиться за раму и повис на руках, неуклюже стараясь подтянуться. Но тут подоспел я с топориком.
– Зомби адаптируются, – сказал Димка, переходя от окна к окну. – Они то ли учатся, то ли вспоминают свой человеческий опыт. Смотрите: они оторвали ручку от двери. Они знают, что это вход, и ломятся туда. Представьте, что сейчас творится в городах.
Мы не хотели ничего представлять – это было слишком страшно.
Много раз Димка прикладывал автомат к плечу, сквозь стекло целясь, но почти сразу опускал ствол. Он и Минтаю не позволял стрелять, и меня, ружье взявшего, одергивал: патронов мало, берегите патроны, думайте, как можно одолеть тварей, не используя огнестрельное оружие.
У нас были ухваты и ножи, кочерга и два топора. В холодном чулане можно было найти молотки всяких размеров, тупые серпы, стамески и отвертки. На крытом дворе стояли косы, вилы, лопаты и грабли – но двор, скорее всего, нам уже не принадлежал.
– Сосчитали, сколько их? – спросил Димка.
– Десяток – точно, – ответил я.
– Не меньше дюжины, – сказал Минтай, глядя в другое окно.
– Мне показалось, что минимум – пятнадцать, – возразил нам Димка. – А нас трое.
– Пятеро, – отозвалась Катя, подбирая Димкину «Осу».
– Шестеро, – едва слышно пискнула Таня.
Сейчас это – написанное на бумаге – выглядит героически. На самом деле никакой героики не было и в помине. Страх, разочарование, неуверенность, усталость – вот что мы испытывали. Мы тряслись, и наши голоса дрожали. А под окнами ходили жуткие твари, рвали запертую дверь, царапали стены, ворчали и стонали – неужели разговаривали на своем языке?
Если бы нам было куда бежать, если бы у нас была возможность бежать – мы убежали бы.
Но нам пришлось выйти на бой.
Хотя боем это можно было назвать с большой натяжкой.
В сенях, которые в этой местности почему-то все называли «мостом», мы устроили ловушку: сняли несколько половиц перед дверью, открывающейся на двор (горожане называли его сараем), прикрыли получившуюся яму натянутыми половиками, в потолок пару скоб забили, толстую веревку через них протянули, тяжеленный сундук, железом обитый, над скрытой ямой повесили, а к дверной ручке подвязали шпагат. Распределили роли: Оля открывает и закрывает дверь, Таня подругу подстраховывает; Минтай и Катя держат сундук на веревках, потом, когда нужно, сбрасывают и поднимают; я – забойщик, заплечных дел мастер; Димка – координатор и стрелок.