ва, и он опять заговорил о скорой вылазке в город и о своих ожиданиях.
В избе было жарко – как всегда под вечер.
Таня уже возилась в своем углу, отгороженном занавеской, – ко сну, что ли, готовилась, хотя, вроде бы, рано еще было. Катя гремела посудой на кухне – была ее очередь дежурить. В комнате уже стемнело, и мы сидели впотьмах – берегли последние свечные огарки и остатки соляры, залитой в керосиновую лампу. Я видел, как посматривает на меня Оля, и понимал, чего она ждет.
– Пойду, подышу воздухом, – сказал я и неловко выбрался из-за стола.
– Я с тобой, – тут же поднялся Димка.
Протестовать было бы глупо.
Мы, отперев все двери, вышли на свежий воздух, встали около столбика, оставшегося от давным-давно сгнившего забора. Я смотрел в сторону леса и реки – там было уже совсем черно. Димка повернулся лицом к кровавому западу – должно быть, планировал скорую вылазку в город.
Я так и не понял, зачем он решил составить мне компанию. Мы даже парой слов не перекинулись.
А потом появилась Катя.
– Не поднимайте больше эту тему, – сказала она, поглядывая на окна.
– Какую? – спросили мы с Димкой одновременно.
– Про чемодан. Вы не понимаете, как сильно это задевает Мишу. Вы не знаете… – Она осеклась.
– Ну расскажи нам тогда, – сказал Димка. – Объясни дуракам.
– Да я и сама всего не знаю…
Я едва сдерживался, чтобы не накричать на этих двоих, чтобы не погнать их прочь. Я ждал встречи с Олей; она хотела о чем-то со мной поговорить, возможно даже попросить о помощи – а тут эта парочка… Что им не сиделось дома?
– Пойду погуляю вокруг, – пробурчал я.
– Постойте, – тихо сказала Катя. – Послушайте. Эти деньги сводят Мишу с ума.
– Откуда у него ум? – фыркнул Димка.
– Я не шучу! – Катя возвысила голос, но испугалась, взглянула на окна и опять зашептала:
– Он украл их. Какие-то махинации с закупками через министерство обороны – я не знаю подробностей. Чемодан – это только малая часть. Основные деньги – то ли миллионы, то ли миллиарды – остались на счетах. Миша мог бы их вытащить. И он боится, что за ним придут – или те, у кого он украл деньги, или те, кому он помогал их украсть.
– Какие, к дьяволу, деньги? Мир рухнул в тартарары вместе с банками и счетами!
– Миша в этом не уверен. Он уже не может адекватно воспринимать реальность. Иногда ему кажется, что все это устроено только лишь ради тех денег. Он пугает меня. И мне его очень жалко. Почти каждую ночь ему снятся кошмары. Поэтому я и говорю – хватит над ним издеваться! Оставьте в покое его чемодан!
– Ладно, ладно. – Димка поднял руки. – Мы все поняли: Минтай псих. Еще немного, и он окончательно съедет с катушек. Спасибо, что предупредила. Теперь я должен как-то забрать у него пистолет.
– Забери, – согласилась Катя. – Если однажды ему почудится, что за его «дипломатом» кто-то пришел… – Она покачала головой. – Его нужно лечить, пока он не свихнулся.
– Или же его надо убедить, что за этими деньгами никто и никогда не придет, – сказал Димка.
– Я пробовала.
– И что?
– Он решил, будто я охочусь за его чемоданом, и едва меня не задушил. Прямо там – на нашей лежанке за печью. Вы, небось, решили, что мы забавляемся… Ага, как же… Я вырвалась и убежала на улицу. Он заснул, а наутро уже ничего не помнил. Совсем ничего!
– Почему ты раньше не говорила нам про это?
– Я боялась.
– Чего?
– Что вы его прогоните… В остальном-то он нормальный! Только этот проклятый чемодан сводит его с ума.
– Да у меня еще тогда сомнения в его нормальности появились, когда он обманом нас в свой дом заманил.
В окне что-то мелькнуло, и Катя заторопилась:
– Забудьте вы об этом чемодане, ладно? Не надо Мишу лишний раз нервировать.
Димка пожал плечами:
– Ну хорошо. Но и к тебе будет условие.
– Какое?
– Больше никаких секретов!
– Я постараюсь…
Катя ушла, сильно сутулясь, кутаясь в серую шаль и зеленое плюшевое пальто. Димка поворчал себе под нос, харкнул далеко и смачно.
– Пошли-ка домой, дорогой друг. Спать скоро.
Я помотал головой:
– Нет. Постою еще.
– Ну как знаешь…
Стоять мне пришлось почти полчаса – я, хоть и был тепло одет, но успел замерзнуть. Тем не менее, возвращаться в дом не было никакого желания.
– Меня ждешь?
Тихо подошедшую Олю я не заметил – загляделся на закат. Должно быть, вышла она через двор, иначе бы я услышал скрип двери.
– Больше никогда так не делай, – сердито сказал я, прикрывая ладонью бухающее сердце. – Я и ударить мог.
– Извини…
Мы постояли рядом, не глядя друг на друга.
– Таня сказала, ты поговорить хочешь о чем-то, – начал я.
– Посоветоваться хочу, – робко проронила Оля и опять замолчала.
– Ну?
– Нет… – Она вдруг повернулась. – Зря… Не надо было мне…
Я поймал ее за локоть:
– Что случилось?
Она вырвалась:
– Давай забудем.
– Нет. Говори! В Димке дело, да? Он обижает тебя? Запугивает? Рассказывай!
Я так на нее наседал, что она, кажется, испугалась. Пришлось сбавить обороты. Я начал упрашивать, а не требовать. Я говорил, что переживаю за нее. Я почти даже признался Оле, что она всегда была мне очень симпатична.
– Я хочу уйти, – сказала вдруг она.
– Куда? – не понял я.
– От вас. От всех вас. Уйти домой. Там мое место. Я маму вижу. И папу. И Сережу. Они снятся мне. Зовут. Говорят, что я их бросила.
– Постой… – Теперь уже я испугался. – Погоди… Это же просто сны!
– Это не просто сны. – Она тряхнула головой. – Это отражение моих мыслей…
Помню, я пытался что-то ей доказать – совсем неискренне и неубедительно. Что именно я говорил – вот этого я сейчас вспомнить не могу. А потом она произнесла то, чего я так от нее ждал:
– Я хочу расстаться с Димой. Он действительно – Демон. И я сделала большую ошибку, когда завязала отношения с ним.
– Он тебя как-то обижает?
– Нет. Все гораздо хуже. Он меня не любит. Он никогда меня не любил…
Мы ушли от дома, чтобы нас никто не мог подслушать. Мы гуляли возле переполненного пруда, месили грязь сапогами. Уже было темно, и слабо светились окна оставленной нами избы. Я держал Олю за руку и почему-то вспоминал свои подростковые деревенские влюбленности.
– Для Димки я всего лишь привлекательная человеческая самка, – говорила Оля. – Он уже определил мне роль – я должна производить детей, возрождать человечество. Скоро он заведет речь о полигамии. Об узаконенном обмене сексуальными партнерами. Со мной он уже об этом говорит. Наши дети должны получить разнообразные наборы генов – это его план размножения. И умом я понимаю, что он, наверное, прав. Но я не хочу жить в таких условиях. Не могу. А рано или поздно именно так все и будет. Или даже еще хуже. Поэтому я хочу уйти. Сейчас. Я хочу все прекратить…
Я вспоминал свои свидания, одно из которых проходило около этого же пруда. Тогда тоже была весна, только чуть более поздняя, – лягушки надрывались так, что заглушали гул работающего на ферме доильного компрессора. Девушку звали Анджела, я так же держал ее за руку, и она так же делилась со мной своими переживаниями и проблемами…
– Я не могу позволить тебе уйти, – сказал я. – Но мы попробуем что-нибудь придумать.
Оля порывисто прижалась ко мне:
– Ты всегда хорошо ко мне относился.
Я криво улыбнулся.
Она привстала на цыпочки и чмокнула меня в щеку.
– Ты обязательно что-нибудь придумаешь, я знаю. Я верю!
– Идем домой? – спросил я.
– Да… Нет, постой!
– Что?
Она замялась, будто не зная, с чего начать. Наверное, не хотела меня обидеть.
– Дима говорит, что ты только мешаешь.
– В смысле?
– Он называет тебя земляным червяком. Говорит, ты только и способен, что в земле копаться. Он всех настроил против тебя. И они уже обо всем договорились – через два дня мы уедем в город.
– Что?!
– За пару часов до рассвета мы тихо уйдем из дома. А ты останешься здесь. Один. Когда ты проснешься, мы уже будем в Николкине заводить машины.
– Но это же… Это же предательство!
– Да. Наверное. Но все хотят в город. Все, кроме тебя.
– И ты?
– И я.
– И Таня?
– И она тоже.
– И что мне делать?
– Не знаю. Но ты обязательно что-нибудь придумаешь. Правда?
– Я не знаю…
Мы вернулись в дом вместе. Мы ждали вопросов, но, кажется, никто ничего не заподозрил. Даже Димка не стал спрашивать, где мы пропадали так долго и чем занимались. Он только внимательно посмотрел на меня, и мне стоило больших усилий выдержать его взгляд и не сострить что-нибудь про «земляного червяка».
Разувшись и раздевшись, я прошел на кухню, погрелся у печи, умылся, выпил ковш воды и стал собираться ко сну. Остальные тоже готовились к ночи: перетряхивали постельное белье, взбивали матрасы, разворачивали свои самодельные ширмы и завесы. Пространство избы мы поделили на четыре личных закутка: Димка и Оля обитали в запечном углу, Минтай и Катя отгородили себе место около бокового окна, Таня спала на сундуке возле кухонной перегородки, а мне достался угол недалеко от входа. Центр комнаты был общий – здесь стоял большой стол. Кухоньку тоже никто не занимал – слишком беспокойное было место; дежурные вставали на час раньше остальных, разводили огонь в печи, грели воду, готовили завтрак. Спать мы всегда ложились с наступлением темноты, не глядя на часы. Разве только осенью, когда еще был приличный запас свечей и батареек для светодиодных фонариков, мы позволяли себе пополуночничать.
Но такая роскошь вскоре стала нам недоступной…
На кухне я сидел довольно долго, ждал, пока все улягутся. Потом затеплил лучинку и с ней прошел в свой угол. Устроив горящую щепку в проволочном светце, задернул занавеску, проверил, как обычно, на месте ли оружие: топор, нож и сделанная из лопаты секира. Пожелал в темноту:
– Спокойной ночи.
Прозвучало это как издевка. Еще бы – мы давно отучились желать друг другу спокойной ночи.