я хочу, чтобы он продолжал, пока от меня не останется ничего, кроме дрожащего желе. Но я прижимаюсь к его коленям, как будто хоть какая-то фрикция поможет успокоить боль внутри, и чуть не всхлипываю от облегчения, когда Купер целует меня: одна рука запуталась в моих волосах, вторая похлопывает мою покрасневшую, покалывающую задницу.
— Шикарная девочка, — бормочет он. — Такая хорошая, идеальная для меня.
Купер проводит ладонью меж моих ног, пробегает пальцами по киске. Я издаю стон даже от этого легкого касания — мне хочется, чтобы он просто давил на мой клитор, пока я не увижу звезды, но он только играет влажными кончиками пальцев с моими сосками, застывшими, словно бутоны.
— Я бы спросил, понравилось ли тебе, но ответ у меня перед глазами.
— Мне нужно еще, — выдыхаю я, изгибаясь в его руках. — Пожалуйста, что угодно.
Купер прикусывает мне губу в поцелуе.
— Мой член просто идеально тебя заполнит.
22
Купер
Как только эти слова срываются с моих губ, я понимаю, что сделал что-то не так.
Пенни застывает — и не так, как сделала бессознательно перед тем, как моя рука приземлилась на ее милую задницу. Что-то в моей фразе отдалило ее от меня эмоционально — она уже закрывает глаза и качает головой. Трет глаза кулаками и судорожно выдыхает.
— Нет. Не это. Что-нибудь еще по Списку.
— Прости, — быстро говорю я, пусть пока и не знаю, за что извиняюсь. — Я не хотел на тебя давить.
Пенни качает головой, открывая глаза. В них стоят слезы, а слабая улыбка полна сожалений.
— Просто… это не просто так последний пункт. Я еще не готова. Не надо было говорить «что угодно».
Я мягко целую ее в щеку, скорее — импульсивно, чем как-то иначе. Пенни хотя бы не скатилась с моих колен. Кажется, я ее всполошил, но не напугал. И все равно я мудак — ну разумеется, старый добрый пункт про член в вагине не просто так стоит в конце Списка. Подробностей не знаю и не обязан, но это не значит, что я должен вести себя как полный идиот.
— Сделай глубокий вдох.
Пенни моргает, кивает, ее горло двигается: она заставляет себя глотать.
— Все в порядке.
— Все еще хочешь что-нибудь сделать? Что захочется — я тебе это устрою. Ты была сейчас так чертовски хороша.
Пенни не сводит с меня своих прекрасных глаз, тянется между ног и, тихо дыша, массирует клитор. Легкие изгибы ее тела, сиськи, которые я бы мог засосать целиком при желании, чертова родинка рядом с пупком, похожая на звездочку — на настоящую, а не рисованную, — все это складывается в образ, от которого у меня такой стояк, что я едва могу думать. Член упирается мне в джинсы, и я проклинаю свою очень умную идею надеть сегодня ремень. Глядя на Пенни, я не могу сражаться с желанием обладать ей. Я знаю, что она не совсем моя, что это просто договор, но сейчас я за этим не пойду больше ни к кому, и она тоже. Мы это прояснили. Это мое имя она произносила, пока я шлепал ее по заду до красноты, и мое имя сорвется с ее губ, когда она кончит.
Ее нежные пальцы продолжают трудиться между ног.
— Заставь меня ждать, — говорит Пенни.
— Дальше дразнить?
— Сколько смогу вынести. — Она ахает, когда берет особенно хороший угол. — Так я сосредоточусь на моменте.
Сосредоточиться, чтобы не думать. О чем — вопрос, но я не ее парень, так что ничего не выпытываю. Вместо этого я поднимаю ее и усаживаю на подушки. Сейчас она особенно красива — залитая краской, на моих шиферно-серых простынях. Я вытаскиваю ремень, сантиметр за сантиметром.
Черт возьми, Пенни шикарна. Она паршивка, но еще и хорошая девочка, и прямо сейчас — моя.
— Подними руки, милая.
Ее глаза расширяются, она явно сглатывает. Это еще один пункт в ее Списке, но почему бы не сделать два в одном? Бондаж и отсрочка оргазма. Она будет полностью в моей власти, если не сможет дразнить набухший клитор собственными пальцами, а я буду держать ее на грани, сколько смогу вытерпеть. Я практиковал это какое-то время, так что поднимаю ее руки над головой, стягиваю запястья ремнем и привязываю к изголовью кровати — крепко, но не настолько, чтобы она не смогла освободиться, если срочно будет надо. Просто достаточно для того, чтобы контроль вновь перешел ко мне. Мне так больше всего нравится — и, судя по ее затрудненному дыханию, Пенни тоже считает, что это охереть как сексуально.
Она закусывает нижнюю губу и медленно отпускает — а потом широко разводит ноги, упираясь стопами. Я издаю громкий стон, стаскиваю футболку через голову и отбрасываю прочь. Вожусь с пуговицей на джинсах, неспособный отвести взгляд даже на секунду. Рыжие кудряшки между ее ног потемнели от влаги, а шелковистый, мягкий центр аппетитно сочится. Я чертовски везучий ублюдок. Мой рот наполняется слюной, когда я вспоминаю ее солоноватый вкус.
— Все хорошо? — спрашиваю я. — Если надо перестать, скажи мне — и перестанем.
— У меня в сумке вибратор, — отвечает Пенни таким тоном, что становится понятно: «Все в порядке, не будь идиотом».
Я поднимаю бровь.
— Ты что, весь день его с собой таскала?
Пенни дерзко вздергивает подбородок. Я это обожаю.
— Ты его используешь и поможешь мне — или ты из тех придурков, которые считают это изменой?
Я уже копаюсь у нее в сумке.
— Я тебя умоляю. Мы с игрушками пришли к особому пониманию. Что хорошо для тебя — хорошо для меня.
Она фыркает.
— Ты такой странный.
Я достаю вибратор-пульку. Он поистине чудовищного оттенка фуксии, но на конце — пара милых кроличьих ушек. Когда я быстро прощелкиваю разные режимы скорости, дыхание Пенни сбивается, а бедра дергаются, будто она ужасно хочет быть ближе ко мне. Я с ухмылкой сажусь на кровать.
— Мне включить музыку, чтобы заглушить твои крики? «Металлика», я думаю, подойдет.
Пенни яростно смотрит на меня.
— Я не кончу под «Металлику». И я не из крикливых.
— А кто сказал, что ты кончишь? Смысл в отсрочке, милая.
Я включаю вибратор и провожу им по ее животу, целуя груди. Одну беру в рот, уделяя все внимание соску, — Пенни коротко и тихо вскрикивает. Я медленно отстраняюсь, не прекращая смотреть ей прямо в глаза.
— Такой паршивке не помешает поучиться дисциплине.
Мои слова производят именно такой эффект, какого я и хотел: Пенни быстро моргает, грудь вздымается, ноги раздвигаются еще шире. Я награждаю ее, нажимая кончиком вибратора прямо на дырочку, используя ее же влагу в качестве смазки. Пенни, запинаясь, произносит мое имя, но прежде, чем она начнет умолять, я даю ей попробовать то, что ей хочется, массируя клитор по обе стороны «ушками» вибратора.
Мой член жаждет внимания, прижимаясь к бедру Пенни, но я его игнорирую, чтобы продолжать ее дразнить. Я скребу короткими ногтями по ее мягкой коже и потираю клитор вибратором. Она награждает меня сладкими тихими стонами, как будто изо всех сил пытаясь не шуметь. И я уверен, что это правда: если я и понял что-нибудь про Пенни, так это то, что она упряма. Я прижимаю вибратор к ее клитору, разглаживая складки, и мало-помалу ее движения навстречу мне становятся отчаянными. Если надавить достаточно, из нее хлынет. Но я усмиряю пыл и целую ее в губы — она жестко кусает меня за губу. Когда я ахаю, а острая боль на полсекунды отдается прямо в моем гранитно-твердом члене, она усмехается.
— Да ты угроза, — говорю я ей. — Ты вообще хочешь кончить?
— В итоге ты мне позволишь.
— О?
— Тебе слишком нравится смотреть, как я кончаю.
Пенни дергает ремень, но запястья не освобождаются. Я неспешно провожу рукой по члену, думая спустить и оставить ее дуться, но она права: я слишком хочу увидеть ее оргазм. Я снова пристраиваюсь меж ее бедер, дразня клитор вибратором и вылизывая дырочку, жадно впитывая каждый стон. Она такая влажная, что у меня течет по подбородку. Пенни выгибает спину, стараясь прижаться крепче. Я зарываюсь лицом меж ее бедер еще глубже, рисуя языком узоры на коже, пощипывая нежные места. Она вскрикивает, на сей раз — громче, и это музыка для моих ушей. Пусть Пенни не из крикливых, но я могу заставить ее раскрепоститься.
Когда она начинает дрожать так, что я понимаю, что она вот-вот кончит, я снова ослабляю напор, оставляя ее на пике без дополнительного толчка, который ей так отчаянно нужен. Пенни продолжает дрожать, когда я ставлю засосы на внутренней стороне ее бедер. Я снова дрочу, потирая головку большим пальцем. Мои яйца сжались и болят, но я забиваю на порыв продолжить и кончить в кулак.
У Пенни такое лицо, как будто ее предали, и у меня щемит сердце.
— Купер, — скулит она. — Пожалуйста…
Голос срывается. Я жалею ее и переключаю вибратор на более высокую скорость, снова принимаясь за клитор.
— Давай погромче, детка. Я хочу тебя услышать.
Она одаривает меня таким стоном, что мне приходится заглушить его поцелуем, с ухмылкой приникнув к ее губам. Когда я отстраняюсь, она тоже улыбается, мягко и только для меня, и, клянусь, я чуть не кончаю от этого. От сраной улыбки. Она как будто только что сделала мне подарок, который никогда не придется ни с кем делить.
— Я рядом, — говорю я, надавливая ей прямо на клитор, под нужным углом, пока смачиваю пальцы другой руки ее теплой скользкой влагой. Наверняка у нее до сих пор болит задница, красная от моей ладони. Я прижимаю пальцы к анусу Пенни так, чтобы она вскрикнула. В следующий раз отшлепаю ее жестче, а потом поставлю на четвереньки, чтобы трахнуть в сладкую задницу. Одной мысли об этом хватает, чтобы доставить меня на грань кульминации, но Пенни судорожно кончает с самым настоящим всхлипом, и моя ладонь моментально становится мокрой, и если я не собирался разряжаться тогда, то делаю это сейчас, прямо ей на живот.
Пенни плачет. На полсекунды, между волнами удовольствия, накрывшего нас обоих, на меня, словно обухом по голове, обрушивается страх. Я расстегиваю ремень и растираю ей запястья.
— Пен. Слезы хорошие или плохие?
— Хорошие, — отвечает она. И улыбается сквозь слезы, когда я утираю ей лицо. — Боже, Купер, я еще никогда не сквиртовала без пенетрации.