Но ведь парни просто так говорят, верно? Балаболят невесть что от удовольствия. Никогда не доверяй тому, что парень сказал в постели. Или в вагонном туалете.
Дверь громко лязгает. Я замираю, но Купер продолжает. Я засовываю в рот кулак, чтобы не издать ни звука, — и хорошо, потому что он вставляет в меня сразу два пальца. Я сжимаюсь вокруг него, и Купер стонет, зарываясь лицом в мое бедро и кусая его. В отместку я запускаю пальцы в его волосы и сильно тяну.
Кто бы ни стоял по ту сторону двери, он или она снова дергает дверь. Я подавляю истерический смешок. Если замок сломается и нас больше никогда не пустят на железную дорогу, я буду заставлять Купера возить меня в город, когда я захочу.
— Фантастика, — произносит чей-то голос.
Я прислушиваюсь к звуку шагов, и когда становится понятно, что к нам точно никто не войдет, расслабляюсь, но только на секунду. Ведь Купер, похоже, решил заставить меня лишиться всех крох достоинства, что у меня остались. Когда он вставляет третий палец, я рушусь за грань, роняя кулак, чтобы закричать.
Купер тут же встает на ноги, обхватывает ладонями мое лицо и наклоняется, чтобы поцеловать. Я чувствую свой вкус у него на языке, засовываю руку ему в штаны и крепко хватаю. Купер стонет мне в рот, прижимая меня к двери всем весом, — я оказываюсь в потрясающей ловушке. Поезд замедляет ход, и я за это благодарна, а то меня все еще ведет, но очень хочется встать на колени и вернуть услугу. Когда Купер видит, к чему я клоню, он опирается одной рукой на стену, а второй зарывается мне в волосы.
Когда я ходила с Бекс в туалет, она спросила, встречаемся ли мы. Я сказала ей правду — разумеется, нет, — но теперь представляю все куда конкретнее. Это выглядит примерно так. Поездки в город, двойные свидания с его братом… Умопомрачительный секс и серьезные разговоры о литературе… Может, ярлык все это изменит. Может, заставит нас пойти туда, к чему мы оба не готовы.
Когда я беру его в рот, Купер вздыхает, как будто я предлагаю ему столь нужное и желанное облегчение, и гладит меня по волосам. Я смотрю на него сквозь ресницы: глаза зажмурены, рот приоткрыт. Он такой красивый, что мне больно. Я даже в мыслях слишком боюсь называть тот щупик эмоций, что зародился во мне.
Ведь это все необратимо поменяет. Я могу потерять те отношения с отцом, которые восстановила. Вряд ли мне удастся с этим справиться. Мы идем по Списку, и это все структурирует. Мы друзья, но с некоторыми обязательствами. С невидимым сроком годности. Мне нужно, чтобы меня связывали обязательства, и, когда Купер станет капитаном, это все, наверное, сойдет на нет. И дружба, и наши замуты.
Но я не могу отрицать, что уже давно не чувствовала себя такой счастливой и спокойной. Конкретно здесь, на коленях в туалете идущего поезда, надеясь проглотить сперму парня, который только что сказал, что его любимый вкус — это я.
Неужели я такая, как обо мне говорили родные Престона?
Мне не было больно, когда Купер назвал меня шлюшкой. Я чувствовала себя бесценной. Особенной. Я знаю, он сказал это так же, как называет меня Рыжей. Но раньше меня так тоже называли, и тогда это было больнее почти всего на свете.
Может, между этими моментами есть путь, и он ведет вперед.
Просто Купер не может быть рядом со мной, когда я с этим разберусь.
28
Пенни
23 октября
МИЯ
Что-что он сделал????
Я знаю
Вот черт
Я ЗНАЮ
Эта дичь еще круче, чем бондаж
Везет тебе
Я просто не могу. Вот он как огромный щенок, и тут вдруг волк
Похоже на вдохновение для твоей книги
Возможно, я сменила чуваку имя
Теперь он Каллум
Ой, подруга
Я знаю
Лол RIP
29
Купер
Пенни испускает вздох, картинно сползая с кресла на пол.
Я поднимаю взгляд от своей потертой копии «Отелло». Спустя секунду, когда становится ясно, что она намерена устроить себе новый дом в пыльном пространстве под столом, я откладываю книгу и тоже забираюсь туда. Там тесно, ведь этот старый стол не такой уж и большой, но оно стоит того, когда я вижу ее улыбку. Я подползаю поближе. Когда я наткнулся на Пенни сегодня утром по дороге из тренажерки и она пригласила меня с собой в библиотеку, я не мог не согласиться. Она так мило выглядела в своем травянисто-зеленом свитере и плиссированной черной юбке, с золотым кулоном-бабочкой в ямочке между ключиц, что я не смог бы сказать «нет», даже если бы попытался.
Я пустил Пенни вперед, и она протащила меня через три пролета лестницы подряд в этот укромный уголок. На полсекунды я решил, что она ищет тихое местечко, чтобы перепихнуться, но потом она села и достала огромный учебник, так что я пошарил в сумке и вытащил «Отелло» и дрянной маленький блокнотик, в котором я делаю заметки. Это было час назад. И это была пытка, пусть даже мы и болтали, так что я не виню Пенни за то, что ей нужен перерыв.
— Это просто кошмар, — шепчет она.
— Почему ты шепчешь?
— Это библиотека.
— Мы забрались так далеко — сомневаюсь, что здесь кто-то был последние десять лет.
— И все же. Это уважительно по отношению к книгам.
— А, так ты одна из этих? — спрашиваю я так же тихо, как и она. — В жизни не загибала уголки страниц?
— Эта копия «Отелло» чудовищна.
— Я ее зачитал.
— И все же. Я за тобой следила.
Я ухмыляюсь.
— Я отвлекаю, знаю.
— Мне правда нужно учиться. — Пенни надувает губы и скрещивает руки на груди. — Я так все это ненавижу. И ненавижу то, что я это ненавижу, и от этого только хуже.
Это чувство в голосе, эта легкая дрожь заставляет меня податься вперед и положить ей руку на колено. Я облизываюсь. Очень хочется ее поцеловать, но я как-то умудряюсь удержаться.
— Мне жаль.
Вместо этого Пенни целует меня сама, на удивление крепко прижимаясь к моим губам своими, и ее тонкие пальцы зарываются мне в волосы. Мы не трахались уже несколько дней с того случая в поезде, и каждая секунда этого поцелуя стоила боли в моих коленях. Я снова постепенно осознаю тот факт, что мы сидим под столом, в самом дальнем углу библиотеки, но, когда мой член с интересом дергается, Пенни отстраняется.
— Спасибо, — говорит она, и голос у нее мягкий, как облачко.
— Тебе надо отвлечься, — произношу я, пытаясь говорить как нормальный человек, а не как озабоченный, которым мне сейчас так хочется быть. То, как юбка облегает ее бедра, — практически преступление. — Расскажи про свою книгу.
Пенни качает головой, но улыбается.
— Ты только и ждал повода, чтобы спросить.
— Может быть. Но давай за столом: я слишком большой, чтобы сидеть здесь.
Она фыркает и снова перебирается в кресло напротив меня. Под столом и правда было тесновато, но мне просто нужно было оказаться чуть подальше от нее. Еще минута — и я бы испортил еще одну пару ее колготок.
— Это любовный роман, — говорит она.
— Я догадался.
Она прищуривает глаза так, будто ожидает, что я засмеюсь. Я просто поднимаю брови.
— Так что за роман?
Она вздыхает, расплетает косу и встряхивает волосами.
— Я даже не знаю, выйдет ли из этого что-то.
— И? Все равно круто, что ты это делаешь.
— Спасибо, — говорит Пенни. — Не знаю, я стараюсь как могу. Я люблю стольких авторов, и сама мысль о том, что я придумаю историю, которая так же понравится кому-то…
— Это магия.
Она улыбается.
— Да, это магия.
— Я совершенно не такой творческий, так что я впечатлен пипец как. — Я слегка толкаю ее кроссовок своим ботинком. — О чем он?
— Это любовное фэнтези. Ну, там волк-оборотень должен найти себе пару, чтобы принять стаю после смерти отца.
— А он не хочет?
— Не особо, но он знает, что это важно, так что пытается кого-нибудь найти, когда его путь пересекается с путем человеческой женщины. Она бежит от своего токсичного бывшего, и ей надо где-то пожить, так что он предлагает ей спрятаться у него.
— Звучит клево.
У нее розовеют щеки.
— Ты не обязан притворяться.
— Я не притворяюсь. — Я перегибаюсь через стол, чтобы взять ее ладонь. У нее на пальце колечко с маленькой луной и звездами, вычеканенными в металле. Вот интересно, она его купила, потому что оно напоминает о ее книге? — Я так понимаю, им суждено быть вместе?
— Фактически. Но ему нужна пара-оборотень, так что, если она хочет быть с ним, ей придется согласиться на укус.
У меня на лице появляется улыбка.
— Какие кинки.
— Вроде того, — признает Пенни, и ее румянец разливается шире. — Это сексуально, и очень весело писать, хотя мне надо сосредоточиться на учебе.
— А можно почитать?
Она отдергивает руку.
— Кроме Мии — никому нельзя. И он еще не закончен.
Я поднимаю ладони.
— Я же не собираюсь критиковать или еще что. И потом, уверен, он шикарен.
Она молчит секунду, явно обдумывая мою просьбу.
— Может быть.
— Мне этого хватит.
Она слегка качает головой.
— Ты такой странный.
— Мы одинаково странные.
Я бросаю взгляд на свою книгу. Мне надо закончить это читать и начать готовить рецензию, но вместо этого я перелистываю на чистую страницу в блокноте и рисую крюк.
— Хочешь сыграть в «Виселицу»?
— Серьезно? «Виселица»?
— Ты сейчас настроена учиться еще меньше, чем я. — Я расчерчиваю ячейки под буквы слова, которое загадал, — «правдоподобие». — Спорим, ты не угадаешь, что я задумал.
— «Неисправимая»? — язвительно спрашивает она.
— Не-а.
— Мне кажется, ты слишком доволен собой.
— Потому что ты никогда не угадаешь.
Она прищуривается: в ее глазах горит огонек соревнования. Пенни скрещивает руки на груди и наклоняется ко мне через стол.
— Давай подсказку.
— Слово длинное.
Она бросает взгляд на бумагу.
— Настоящую.