Я не слышу в голосе Пенни колебаний, так что беру с тумбочки смазку и презерватив. Потом провожу ладонью по ее спине.
— На четвереньки, милая.
Она принимает позу, уже дрожа, держа голову низко над подушками. Я какое-то время смотрю на ее идеальную задницу, а потом легонько шлепаю по ней. Тихий вскрик Пенни заставляет сжаться мои яйца — я хочу немедленно в нее войти. Но не могу: по нашему соглашению, она должна получать тот опыт, какой хочет сама, а ведь она в первый раз пробует анал. Мне нужно быть медленным. Важнее здесь Пенни, а не я, пусть это и я попросил об этом перепихе.
Я смазываю пальцы и прижимаюсь губами к ее холодной тыльной стороне шеи. Пенни вздрагивает. Я глажу ее бок свободной рукой и одновременно растираю пальцем дырочку.
— Расслабься, Рыжая. Я рядом. Как в прошлый раз.
Она расслабляется, делает глубокий вдох и медленно выдыхает, когда я ввожу в нее палец.
— Я уже тоже совала туда пальцы, — говорит она.
Картинка, вставшая у меня перед глазами, такая сексуальная, что мне нужно на секунду притормозить, но потом я трясу головой и заставляю себя сосредоточиться. Я уже видел, как Пенни себя трогает: несколько недель назад у нас был незабываемый вечер в ее комнате, когда она использовала свою старую игрушку, а я ласкал себя. Я кончил ей на сиськи и вылизал их, а потом остался, и мы смотрели «Холостяка» вместе с ней и Мией. От мысли о том, что ее тонкие пальчики занимались таким грязным делом, я крепче сжимаю ее бедро.
Я медленно вставляю в нее еще два пальца, немного растягивая. Пенни дрожит и стонет, голова повернута набок, красивый ротик приоткрыт; она подчиняется моим грязным прикосновениям. Она прижимается ко мне каждый раз, когда я отстраняюсь, требуя больше контакта, и я надеваю презерватив и глажу себя пару раз рукой в смазке.
— Дыши. Впусти меня.
Пенни кивает и ахает, когда я раздвигаю ее ягодицы. Первое нажатие головки члена на ее заднюю дырочку заставляет Пенни часто задышать, зарыться пальцами в простыни. Она стоит в коленно-локтевой; я обхватываю ее рукой поперек живота, чтобы закрепить под нужным углом.
Войдя в нее по полной и наслаждаясь ее узостью и теплом, я прижимаю губы к тыльной стороне ее шеи. Очень сложно не двигаться, но надо дать ей привыкнуть. Я потираю ее клитор и впиваюсь губами в плечо, надеясь, что искра удовольствия прогонит любой дискомфорт.
— Скажи, как тебе.
Пенни только стонет. Я улыбаюсь ей в плечо.
— Словами. Так нормально?
— Да, — ахает она. — Твою мать, какой ты большой.
Я издаю смешок.
— Я знаю. Ты так хорошо меня принимаешь.
— Да?
— Да, милая. — Я несильно толкаюсь — от этого движения стонем мы оба. — Ты такая классная. Как будто твое тело создано для меня.
Эти слова действуют на нее как кошачья мята. Я практически чувствую ее улыбку, то, как она расслабляется. Нежность наполняет мою грудь и проникает тупо повсюду — в сердце, в легкие, под каждое ребро, устраиваясь в желудке, как большой глоток горячего шоколада зимним утром. Я не могу не усмехаться. Она самая сладкая девчонка, которая у меня была, и, если честно, после нее мне не хочется быть с кем-то еще.
— Двигайся, — умоляет Пенни. — Пожалуйста, мне надо.
Ей это надо так же, как и мне. Я качаю бедрами и вбиваюсь в нее с большей силой, вводя в ритм мои долгие толчки и поглаживания клитора. Она так и кончит, я чувствую, с моим членом внутри и смешавшимся дыханием. У меня болят яйца — приходится сжимать собственный зад, чтобы не разрядиться слишком рано. Пенни стонет так, что я радуюсь, что мы одни дома.
— Пенни, — издаю я стон. — Пенелопа. Шикарная девочка.
— Вставь дилдо мне в вагину, — ахает она. — Пожалуйста, я могу. Это есть в списке.
Я сбиваюсь, теряя ритм.
— Что, Марка Антония?
— Купер, — хнычет она.
Я тянусь через всю постель и беру его.
— Его так зовут, да?
Пенни хихикает, и этот звук похож на чистый солнечный свет.
— Не начинай, Каллахан. Ты его вставишь или нет?
Я отвлекаюсь на то, как она морщит лоб и делает жалобную моську, выпятив нижнюю губу. Я бы хотел поцеловать ее с этого угла, но приходится только вставить дилдо ей в дырочку. Пенни падает лбом в подушку и трясется, как будто сейчас развалится на части, — видимо, оргазм близко. Я продолжаю без церемоний, ведь в ней столько влаги, что капает на простыню. И она вздыхает, чувствуя заполненность с обеих сторон, как будто только и ждала этого момента и теперь может наслаждаться. Я едва успеваю толкнуться еще дважды, когда Пенни кончает, и ее удовольствие и то, как ее тело сжимает меня и не отпускает, заставляет меня обрушиться за грань.
Мы оба долгое время не двигаемся. Пенни обмякла; она хнычет, когда я вытаскиваю член и игрушку. Я натягиваю боксеры, чтобы случайно не сверкнуть ничем перед родными, если кто-то придет домой, а потом иду в ванную за мокрой тряпкой. Когда я возвращаюсь, Пенни лежит все в той же позе. Я заключаю ее в объятья, и она устало целует меня, опустив голову мне на плечо, пока я ее вытираю.
— Красотка, — выдыхаю я. И снова целую, долго и медленно, с удовольствием ощущая ее вес у себя на груди.
— Ну что, расслабился? — спрашивает она.
— Как будто завтра могу выйти на лед и забить три шайбы подряд.
— Хорошо. Сто лет этого хотела, так что спасибо. — Пенни прижимается еще теснее. — А можно я…
Я обхватываю ее рукой.
— Ты сейчас никуда не пойдешь.
— Да ну? — поддразнивает она.
— Конечно, ведь мы наконец добрались до «Возвращения короля»!
Я снова съезжаю с кровати и роюсь в ящике, ища кофту для Пенни, раз уж она приехала практическая голая. Швыряю шмотку ей и иду к моей сумке со снарягой.
Она натягивает кофту через голову.
— Пожалуйста, скажи, что Арагорн станет еще горячее.
— Станет, — говорю я, лишь бы услышать ее милый смех. — Внимание!
Я вытаскиваю из бокового кармана пачку мармеладных мишек и кидаю ее Пенни. Она ловит, и глаза ее озаряются, когда она понимает, что это.
— Мармеладные мишки?!
Я потираю шею.
— Я просто вспомнил, что ты их любишь.
От ее улыбки у меня спирает дыхание.
— Как это мило! — Пенни рвет пачку и закидывает мишку в рот. — Есть кто-нибудь дома? Можно мне сначала в ванную?
Через пару минут мы устраиваемся в кровати с моим ноутбуком на подушке перед нами. Вернувшись из ванной, Пенни забралась мне на колени, так что мы сплелись конечностями, но я не возражаю. Из всех просмотров «Властелина колец» этот — мой любимый, а я видел эти фильмы чуть ли не с десяток раз.
Пенни кладет мне в ладонь пару мармеладных мишек. Когда она поворачивается, чтобы меня поцеловать, от ее дыхания пахнет сладким.
— Спасибо, — говорит она. — Пусть они и вонючие. Почему они были в твоей сумке со снарягой? Вряд ли папа хочет, чтобы вы ели конфеты на скамье.
— Я всегда люблю носить с собой перекус.
Если честно, я купил их и положил в сумку как раз на такой момент. Я знал, что она улыбнется, и хотел увидеть, как эта улыбка появляется из-за меня. Это я и получил, и пусть я рад, что мы трахнулись (я и правда чувствую себя более расслабленным, готовым собраться и разгромить Мерримак), завтра я выйду на лед, думая именно об этой улыбке.
Я включаю фильм.
— Я запрещаю тебе визжать, когда на экране появятся орки.
— Но они же такие гадкие!
32
Пенни
Я не собираюсь идти на матч против Мерримака, но Дани, Эллисон и Уилл пригласили нас с Мией, и так провести пятницу будет лучше, чем засиживаться в библиотеке. Так что я подключаю привилегии дочери тренера, чтобы добыть места в первом ряду, прямо за одной из «рамок». По пути в центр Маркли мы встречаем Себастьяна и Иззи. Они идут на матч с подругой Иззи — той самой с вечеринки в Хэверхилле, с Викторией. По ходу, Виктория замутила с вратарем, Аароном Рамбо, и они, возможно, встречаются, но она не уверена и хочет заявить свои права. Еще с ними друзья Себастьяна по бейсбольной команде, Рафаэль и Хантер.
По странному стечению обстоятельств, к которому Купер точно — но я не совсем в этом уверена — не имеет отношения, у всех нас места в одном ряду. Так что к началу матча мы кучкуемся из двух групп в одну большую и готовы тусить. Рафаэлю и Хантеру двадцать один год, так что они приносят нам пива, а Мия прихватила даже не одну, а две фляжки. МакКи выходит на лед в королевском пурпуре, поднимая клюшки в ответ на крики и приветствия. Я делаю большой глоток виски. Он обжигает мне горло, но я держусь… по крайней мере, пока не вижу букву К на кофте Купера.
Это плохая, ужасная идея, но я все равно вскакиваю на ноги и стучу по стеклу, выкрикивая его имя. Он видит меня — всех нас — и подъезжает ближе.
Себастьян успевает задать вопрос первым:
— Он сделал тебя капитаном?
Если честно, Купер потрясен. Его хоккейная фуфайка до хрустящего новенькая, все ниточки на месте. Видимо, отец только что отдал ее ему в раздевалке. Мы с Купером теперь друзья. Если бы он уже знал об этом, он бы что-то сказал. Он смотрит на фуфайку, как будто в первый раз заметил букву К.
— Да, — отвечает Купер. — Почти ничего не сказал. Только что я это заслужил — и отдал мне фуфайку.
— Поздравляю, — радуется Себастьян, стуча ладонью по стеклу. Мия и остальные тоже хором поздравляют.
— Это потрясающе! — восклицает Иззи. — Мама с папой обалдеют!
— Похоже на моего папу, — говорю я, не отрывая взгляда от Купера. Он пипец какой мощный в щитках, и я хочу забраться на него, как на дерево, и сбить шлем с головы, чтобы потянуть за волосы. Но потом судья свистит и портит момент.
— Смотрите на здоровье, — говорит Купер, стуча по стеклу перчаткой. — Потом вместе все потусим, да? Не слишком веселитесь без меня. И Иззи — подожди, я хочу рассказать им сам.
Он уезжает. Я стою у стекла на секунду дольше необходимого, прижавшись к нему ладонью. Если папа заметит меня, он задумается, почему я веду себя как истомившаяся от любви жена футболиста. Мне нужно сесть, прочистить мозги и смотреть матч, но я не могу сдвинуться с места. Я ужасно рада за Купера, я знаю, как это для него важно. Но когда мы заключали договор, то решили, что наша сделка продлится до тех пор, пока он не станет