Я сажусь на пол, скрестив ноги, и достаю кошечку, держа ее так, чтобы она не вырвалась.
— Да. Но немножко. Возможно, сейчас она хочет только пить.
Купер кладет немного тунца в другую миску и ставит обе на пол. Потом садится спиной к холодильнику, недоверчиво глядя на котенка, будто на слегка просроченный сыр. Но я ловлю вспышку облегчения, когда кошечка идет к воде и делает пару глотков.
Я глажу ее по спинке.
— Можно я искупаю ее у тебя в раковине?
— Конечно, милая.
Я сглатываю.
— Каллахан.
— Я не хочу ничего менять, Пенни. — Он осторожно тянется и чешет кошечку за ухом. Она смотрит на него, но не отскакивает. Пусть она, к счастью, не новорожденная, но все равно кроха, и по сравнению с ней его рука кажется огромной. — Мы что-то начали, и я не хочу это заканчивать. Сейчас я больше ни с кем не хочу спать.
Я кусаю губу.
— А как же замуты на один раз?
— Я изменил правила для тебя. — Купер тянется ко мне, берет за подбородок и поднимает мою голову, чтобы мы смотрели друг другу в глаза. Я сглатываю: у него такой же взгляд, как во втором периоде, когда его впечатало в ограждение прямо перед нашими лицами. — Скажи, что ты действительно хочешь остановиться, и я буду уважать твое желание, но если ты спрашиваешь — я хочу продолжать.
Было бы умнее держаться на расстоянии. Пытаться остаться друзьями. Но он видит, что я соврала, и я не могу заставить себя попытаться соврать снова. Не сейчас, когда у меня колотится сердце и я просто умираю как хочу поцеловать Купера. Мне сейчас сложно мыслить ясно.
— Хорошо, но мы не встречаемся, — выдавливаю я.
— Я знаю. — Он проводит большим пальцем по моей щеке. — Я еще столько всего хочу с тобой сделать.
— Покажи, — шепчу я.
Купер наклоняется и крепко целует меня в губы, но тут котенок громко мяукает. Мы оба начинаем хохотать и отлипаем друг от друга, а кошечка запрыгивает Куперу на колени — похоже, первоначальное недоверие быстро сходит на нет. Он берет ее, смотрит в глаза, а она дотягивается лапкой и бьет его по носу.
— И потом, — говорит Купер, — у нас все должно быть хорошо. Мы теперь котородители.
Он встает, и я встаю вслед за ним. Он передает мне котенка, освобождает раковину и включает воду.
— Я думала, тебе не нравятся кошки, — говорю я.
— Не нравятся, — соглашается Купер. — Мне нравится эта кошка. Завтра отнесем ее к ветеринару, и если она ничья — оставим себе. Так что пристегнись, ведь ты теперь мама, а я папа.
— Если мы ее родители, — я пытаюсь говорить ровно, хотя готова кричать от счастья, — ей нужно имя. Когда я была маленькой, мою кошку звали Леди.
Купер почему-то фыркает.
— Прости, — говорит он, проверяя температуру воды пальцем. — Просто сразу подумал об «Игре престолов». Кстати, дальше мы смотрим именно ее.
— Э, нет. Я хотела предложить «Сумерки».
— Посмотрим и то и то. — Купер оглядывается на меня и котенка. — Мандаринка.
— Что?
— Ее имя. Ее должны звать Мандаринка.
Я поднимаю кошечку. Она, кажется, не возражает, но это может быть лишь иллюзией, потому что она смотрит на раковину и понимает, что сейчас ее будут позорно купать.
— Мандаринка?
Купер целует меня.
— Да. Рыжая, как ты. И терпкая, как мандарин — как ты на вкус.
— Купер.
Он усмехается.
— Что?
— Ты хуже всех.
— Конечно, — отвечает он, и его глаза буквально искрятся весельем. — Иди сюда, Матерь Котов.
34
Пенни
Мне никогда не хотелось срочно завести детей, кроме случайной реакции на хорошо написанную кинковую сцену размножения, но если я стану мамой, то, наверное, это будет как-то так. Мы с Купером всю неделю переписывались только о Мандаринке. График кормления Мандаринки. Прививки Мандаринке у ветеринара. Как Мандаринка привыкает к лотку. Вчера вечером Купер протащил ее в мою общагу, и она месила ему грудь лапками, пока мы смотрели «Затмение». Он все говорит, что пока с ней свыкается, но я видела фото, которые он прислал. Купер ею одержим, и я тоже, и та пара с маленьким ребенком, которую мы дня два назад видели в супермаркете, куда пошли за постелькой для Мандаринки, просто отдыхает по сравнению с нами.
Но сейчас Мандаринка пялится на Купера, пока он пытается — опять — и у него не получается — опять — научить ее приносить игрушку. Я заканчиваю корябать ответ в тетради для лабораторных и смотрю на них сверху вниз. Я лежу на животе на кровати, вокруг разбросана домашка. Купер работал над рефератом, но в итоге скука победила, и сейчас он сидит на полу скрестив ноги, а Мандаринка пялится на него.
— Она этого не сделает, — говорю я.
— Сделает, — настаивает Купер. — Ей раньше было интересно. Мандаринка, покажи Пенни, над чем мы работали.
Мандаринка только дергает хвостом и моргает лучистыми глазищами. Ее ярко-розовый ошейник, покрытый стразами (потому что за ним в зоомагазин ходила Иззи), выделяется на фоне теперь уже блестящей шкурки. Она совсем не похожа на себя недельной давности, грязную и полузамерзшую. Клянусь, она уже набрала полкило.
Купер опять кидает игрушечную мышку, и Мандаринка опять смотрит, как та летит у нее над головой, с прохладным интересом. Купер вздыхает и чешет ее между ушами.
— Ладно, — говорит он. — Это ты только папе показываешь, хорошо.
Я копаюсь в папке с документами. Лабораторная, над которой я работала последний час, — это ужас, мягко говоря. Мне пришлось переделывать вычисления на первом этапе раз семнадцать. А теперь я не могу найти формуляр, который мне нужен для следующего этапа.
— Черт.
— Что-то не так?
— Я оставила кое-что нужное дома у папы. — Я сажусь и прикусываю губу, проверяя время на телефоне. — Сдавать завтра. Надо забрать.
— Я тебя отвезу.
— Это всего в трех кварталах.
— Тогда я тебя провожу. Ты же сказала, что он не дома.
Я вздыхаю, съезжаю с кровати и беру обувь.
— Да. Он не сказал, но мне кажется, у него свидание.
Купер усмехается, хватает Мандаринку, чтобы поцеловать, и сажает ее на постель.
— Вперед, тренер!
Я закатываю глаза.
— Я бы даже не возражала. Я же не хочу, чтобы он был один. Но он все держит в секрете, как будто думает, что я умру, если услышу, что у него есть девушка.
— Ты знаешь, кто она?
— У меня есть мысль, но я не уверена. — Я открываю дверь, и Мандаринка спортивно спрыгивает с кровати и выбегает в коридор. Она обожает спать на кровати Иззи.
— Из, мы отойдем на пару минут, — кричит Купер.
Вместо ответа мы слышим вопль Иззи:
— Мандаринка! Нельзя прыгать мне на ноутбук!
Купер только фыркает, спускаясь с лестницы.
— Я ее знаю?
— Да.
Он поднимает брови.
— Рассказывай.
Мы влезаем в куртки и выходим на мороз. На самом деле я была бы не против, чтобы Купер меня подвез, но не хочу, чтобы папа увидел его машину, если вдруг что.
— Мне кажется, это Никки.
— Никки — наша начальница?
— Ага. Они уже давно знакомы. Она тренировалась с моей мамой. И это она рассказала ему про место тренера в МакКи.
— Ха. Я же сказал: «Вперед, тренер!» Она так-то красотка.
Я снова закатываю глаза — но он прав, она прекрасна. Только больше я об этом разговаривать не в состоянии, так что я вздыхаю с облегчением, когда мы доходим до дома. Я открываю дверь; Купер озирается, как будто стоит у дома с привидениями, а не у типичного и идеально приятного здания в колониальном стиле в этом квартале.
— Это как-то странно, — говорит он. — Я никогда не был дома у тренера.
— Я пытаюсь его уговорить устраивать тут ужины для команды, — отзываюсь я, сражаясь с дверной ручкой. Это старый дом, как и большинство в этой части города; парадная дверь всегда заедает, потому что слегка скошена в дверной раме. Я не против жить здесь, но все равно скучаю по дому в Темпе, пусть он стал куда меньше и печальнее, когда умерла мама.
— Да, зимний банкет у нас всегда в «Везувии».
Купер идет за мной на кухню. На столе, на котором обычно лежит груда папок, статистических данных и большой блокнот, в котором папа планирует тактику, я нахожу формуляр, который заполнила на неделе в лаборатории. Совсем о нем забыла, пока сдвигала весь мусор на столе в сторону, чтобы перекусить едой из доставки, и собирала вещи, чтобы пойти к Куперу.
— Ладно, пошли, — говорю я. Разворачиваюсь и чуть не врезаюсь в Купера; он смотрит в блокнот.
— Вот это никогда не сработает, — хмурится он, разбирая папин неряшливый почерк. — У Джина плохо с обманными маневрами.
Я поднимаю листок.
— Все, мы можем идти.
— И отказать мне в удовольствии увидеть твою спальню, Рыжая?
— Поверь мне, там ничего интересного.
— А если я скажу, что к этому прилагается сеанс поцелуев?
Я закусываю губу, чтобы не улыбнуться.
— Ладно. Но тебе запрещено издеваться над моим постером с Робертом Паттинсоном.
— Как будто это что-то новое, милая. Я видел, как ты смотришь на Эдварда.
Я пытаюсь его ущипнуть, но Купер вовремя отступает. Я вздыхаю и веду его наверх.
Мы переехали в Мурбридж до моего выпускного класса, так что я весь год жила тут почти постоянно, прежде чем поступить в МакКи. Когда папа пошел туда тренером, Купер был первокурсником. По какой-то причине мне куда более странно думать о том, что я ходила в старшую школу Мурбриджа, пока Купер жил всего в десяти минутах от меня, чем о том, что в прошлом году мы оба жили в кампусе и не пересекались. Но если бы пересеклись — вряд ли бы мы занимались тем, чем занимаемся сейчас.
Я щелкаю выключателем потолочной люстры. У Купера на лице задумчивое выражение. Одно дело — моя комната в общаге, и совсем другое — вариант моей подростковой спальни. Стены окрашены в желтый, на полу лежит синий ковер. Крохотная односпальная кровать у стены, и повсюду книги. Мой постер с «Сумерками», который я прикрепила над кроватью и никогда не снимала, и, конечно, целая полка кубков и медалей — реликвий давно прошедшей поры моей жизни. Я нагибаюсь и потираю колено. У меня всегда появляются фантомные боли, когда я думаю о цене этих наград.