— Как ты сюда попала?
Она пожимает плечами.
— Неважно.
— Хочешь посмотреть на хозяйство других парней, Рыжая?
Пенни закатывает глаза.
— Даже если и так — это просто член. Члены в целом не такие уж особенные.
Я притворяюсь уязвленным.
— А я-то думал, тебе понравилась моя диско-палочка.
Она фыркает так громко, что парень в соседней кабинке может услышать, так что я выключаю воду и встряхиваю волосами, прежде чем потянуться за полотенцем. Пенни сглатывает, ее взгляд спускается к моему паху, а щеки заливает краска. Вся бравада, с которой она вошла сюда, тускнеет, и это хорошо: может, ей хватило хитрости, чтобы безнаказанно надеть кофту, но я ни за что не дам ей шляться в ней после матча. Я обматываю полотенце вокруг бедер и притягиваю Пенни к себе. Она приглушенно взвизгивает в мое голое плечо, извиваясь и сопротивляясь, но я держу крепко.
— Ты думала, что тебе даром пройдет чья-то другая кофта, милая? Подумай еще раз.
Пенни вздрагивает, когда я беру ее за подбородок, прижимая большой палец к ее губам. Это безрассудно: кто угодно может закончить мыться в любую секунду и увидеть нас двоих, стоящих здесь, но я не отодвигаюсь. Не сейчас, когда я поймал ее и она смотрит на меня так, будто больше всего хочет, чтобы ее съели. Она возвращает на лицо хитрую улыбку, с которой вошла, прикусывая мой большой палец.
— Это просто кофта, — говорит она. — И я сказала тебе заранее.
— Чтобы меня помучить. — Я наклоняюсь вперед, давая ей почувствовать свое дыхание у ее уха. Несмотря на то что в помещении холодно без одежды и на Пенни не та кофта, у меня уже почти встал. Член напрягся, требуя внимания. — Ты гребаная зараза, Рыжая. Снимай, пока я не сорвал ее с твоего тела.
Она прекращает дышать. Я прижимаю ее к себе, зная, что она чувствует мой член через полотенце.
— Ты не посмеешь.
Я натягиваю край кофты.
— Спорим?
— Что у тебя за привычка — рвать мою одежду?
— Она не твоя. Будь это мой номер — была бы твоя.
Ее глаза слегка расширяются в ответ на мой хриплый голос. Заканчивать семестр, готовиться к последнему матчу перед перерывом, сдерживать часть себя, которая готова умолять Пенни просто сказать мне, что у меня есть шанс стать ее парнем, — все это прокатывалось по мне, и кофта стала последней каплей. Пенни с трудом сглатывает, взгляд ее прекрасных голубых глаз блуждает по моему лицу. Мы примерно в двух секундах от того, чтобы я встал на колени в этой раздевалке и начал умолять о шансе — всего лишь о шансе — показать ей, как все изменилось для меня, и спросить, изменилось ли что для нее, когда в одной из кабинок выключается душ. Я резко разворачиваюсь, но, судя по всему, вселенная решила уберечь меня хотя бы от какого-то позора, потому что это Эван, который тянется за полотенцем.
Пенни все равно отпрыгивает от меня, и ее лицо такое красное, что я едва вижу светлые веснушки. Эван замирает, вода капает повсюду — но у него хотя бы полотенце обвязано вокруг талии. Он поднимает брови так высоко, что они едва ли не касаются линии роста волос.
— Я тут… э-э…
— Увидимся, — пищит Пенни и пулей вылетает из комнаты.
Я провожу ладонью по лицу. Хорошо, что она ушла, потому что, пробудь мы еще хоть секунду наедине, я бы либо выложил ей все начистоту, либо попытался бы трахнуть у стены, и не знаю, что было бы хуже для случайно вошедшего.
— Мужик, как все скверно-то, — говорит Эван. Я стою как вкопанный, он подходит, хлопает меня по плечу и чуть сжимает его. — Я ведь и не понимал.
— Все не так, — огрызаюсь я.
— Чувак, ты смотрел на нее, как будто она… Как там говорится? Само совершенство? Вот так ты на нее смотрел. Как будто она забралась на лестницу и подвесила для тебя луну в небе.
Я практически оскаливаюсь на Эвана, который ухмыляется, явно наслаждаясь всей этой ситуацией.
— Не волнуйся, — добавляет он. — Случается и с лучшими из нас. Что она вообще делала в кофте Финау?
* * *
К черту ждать, пока все устроятся на ночь, чтобы снова с ней увидеться. Как только мы закругляемся на арене, я беру «Убер» до отеля и направляюсь прямо на ее этаж. Она живет там же, где тренерский состав, а значит, я могу наткнуться на кого угодно, от начальника по экипировке до самого тренера, но в этот момент мне насрать. Отоврусь, если понадобится. Я отчаянно хочу закончить то, что мы начали в раздевалке.
До этого она передала мне ключ от своего номера, но я все равно стучусь. Она сначала смотрит в глазок — умная девочка — и только потом открывает дверь.
Прежде чем она успевает сказать хоть слово, я вламываюсь в дверной проем, сгребаю ее в объятия и крепко целую. Я пинком закрываю дверь, потом разворачиваю Пенни и прижимаю к двери, накрывая ее губы своими. Она на вкус как мята, и что-то сладкое смешано с лавандой в ее духах. Когда я, тяжело дыша, наконец отрываюсь от нее, она слегка стонет, притягивая меня обратно.
— Каллахан, — шепчет она мне в губы. — Что на тебя нашло?
Я отстраняюсь, пусть даже это и пытка: у меня в джинсах все каменно-твердое. Каждая частица меня до смерти хочет ее поцеловать, попробовать на вкус, впитывать ее стоны, но вместо этого я приподнимаю ее за подбородок. Пенни сглатывает, когда мы встречаемся взглядами, ее язык мелькает между влажных губ. Я сдерживаю проклятье.
— Ты знаешь, как меня зовут.
— Но…
Я втискиваю бедро между ее ног, что успешно заставляет ее замолчать, и опускаю ладонь с ее подбородка на шею. Не сжимать, не делать ей больно — просто оставить там, как ожерелье. В ее глазах пылает голубое пламя, страсть трещит между нами в воздухе, как электричество. Я понимаю, что еще три секунды, и она набросится на меня, так что прижимаю большой палец к жилке на ее шее, чтобы задержать. Пульс так и бьется под ее кожей.
— Ты зовешь меня Каллаханом, потому что это помогает тебе притворяться, что не происходит ничего более серьезного, — говорю я низким голосом. — Прекращай, Пенни. Ты знаешь мое имя. Скажи его.
Долгую секунду она смотрит на меня, с вызовом в глазах, вздернув нос, но затем отталкивает меня и стягивает с себя кофту через голову.
Она оставляет ее скомканной на полу.
— Купер, — шепчет она. — Мне страшно.
— И поэтому ты надела его кофту?
Она обхватывает себя руками. Без кофты она остается в одной майке и бюстгальтере под ней — и то и другое канареечно-желтое. От вида ее веснушек, множеством созвездий рассыпавшихся по плечам, у меня болят ребра. Я хочу заключить ее в объятья, но энергия в комнате сместилась: один неверный шаг — и меня вытолкают обратно в коридор.
— Может, ты и прав, — признаёт Пенни. — Может, это еще один слой дистанции.
— Я не хочу дистанции. — Я тянусь к ней, беру ее ладонь в свою и тихонько сжимаю. — Я просто хочу быть с тобой. Не как друг. Не как тот, с кем ты трахаешься. Я хочу быть для тебя всем этим — и больше.
Она качает головой.
— Ты не знаешь всей истории.
— Мне не нужно ее знать, я хочу быть с тобой.
— Купер, это не… — Она обрывает себя. Ее глаза полны слез. — Ты слышал моего отца. Я не просто так хотела пройти этот Список в первую очередь.
— Мне плевать на причины.
— Ты говоришь так сейчас, но ты не знаешь всего.
— Так расскажи мне. — Я стираю слезы с ее щек. Мое сердце рвется на части, но я не знаю почему, и меня это не устраивает. Как я могу помочь ей — по-настоящему помочь, — если я не знаю всей истории? — Расскажи мне, Рыжая.
Вместо ответа она качает головой и притягивает меня к себе в болезненном поцелуе. Ее руки тянут меня за футболку, пока я не позволяю ей снять ее с меня через голову. Она тоже снимает свой топ, а потом и лифчик. И прижимается ко мне еще в одном поцелуе. Я чувствую, как ее сердце бьется рядом со мной. Слегка кусаю ее за губу. Я не хочу прекращать разговор, но если ей это нужно, я более чем готов сначала дать ей это.
Я уже готов потащить ее к постели, когда кто-то стучит в дверь.
— Пенелопа? Ты там?
Это голос тренера.
41
Пенни
Я застываю при звуке голоса моего отца. Я чувствую, что Купер тоже застыл, но он отмирает первым, подбирает мою майку и натягивает мне на голову. Я яростно утираю лицо и приглаживаю волосы.
— Папа, — говорю я дрожащим голосом. — Я тут домашку делаю. Давай потом.
— Пенелопа, открой дверь, — произносит он. В его голосе слышится жесткая нотка, которую можно принять за гнев, но я знаю, это кое-что похуже — тревога.
— Я видел, как она вошла туда с кем-то, — произносит другой голос. — Я просто хочу проверить, все ли в порядке.
Похоже, это Брэндон Финау. Я смотрю на Купера, который внезапно выглядит так, будто хочет совершить убийство. Прежде чем я успеваю толкнуть его по направлению к ванной, он перегибается через меня и открывает дверь.
Папа стоит рядом с Брэндоном, и каждая морщинка на его лице выражает опасение. Он тут же все понимает, как способен понять только тот, кто умеет оценивать ситуацию за секунды, и кривит губы.
Но прежде, чем он успевает что-то сказать, вступает Купер:
— Сэр, нам нужно поговорить.
— Купер, — тут же говорю я.
Он бросает на меня короткий взгляд, а потом снова смотрит на моего отца.
— Все не так, как кажется.
— Думаю, я точно знаю, как все кажется, — отвечает папа. Он смотрит на Брэндона. Тот самодовольно улыбается и оглядывает нас, скрестив руки на груди. Ну что за мудак. Я не знаю наверняка, что он сделал, но как-то он смог убедить папу, что меня надо проведать. Судя по тому, как зло смотрит на него Купер, ясно одно: Брэндон хотел, чтобы мой папа нашел его здесь. Теперь мне куда понятнее его реакция на то, что я надела кофту Брэндона. Дело не в том, что она чужая, а в том, что она с фамилией Финау.
Мне плевать, какие между ними обидки. Но не плевать, что папа видит Купера Каллахана в моем номере без футболки, и не плевать, что при этом Куперу пришла в голову «гениальная» идея с ним поговорить. Пусть Купер и помог мне влезть в майку, я все равно чувствую себя обнаженной. У меня крутит живот.