Я высовываю язык — пусть даже мы говорим по телефону и, к сожалению, не видим друг друга.
— Как твои каникулы?
— Как обычно. Рано утром — бегаю со всеми, кроме мамы и Бекс. Упражняюсь, чтобы оставаться в форме. Смотрю хоккейные записи. Читаю любовные романы, которые ты советовала, чтобы знать, как работает твой извращенный мозг.
Теперь я рада, что он не видит мой румянец.
— Ты не обязан, знаешь ли.
— Еще как обязан. Я ведь твой секс-тренер, Пен. Мне нужно улучшать свои техники.
Я слышу нотку веселья в его голосе, и, похоже, даже этого достаточно, чтобы во мне поднялась волна желания. Я сжимаю ноги и возражаю:
— Я читаю их не только ради секса.
— Нет, я знаю. — Купер умолкает, и я слышу шорох, будто он перелистывает страницы. — Ты читаешь их, потому что они приносят тебе радость. И это мило. Они и мне приносят радость. Кому не нравится послушать про любовь?
— Кто бы знал, что ты можешь быть таким романтиком?
— Должен признать, я еще учусь.
— И очень быстро. — Я добавляю, покраснев: — В том смысле, что пока ты лучше любого парня из книжек.
После матча в Вермонте последние две недели семестра мы провели, поглощенные друг другом. Мы встречались. Купер повел меня на ужин, как только мы вернулись в МакКи, а потом попросил меня сесть ему на лицо и назвал это десертом. Я готовилась к экзаменам на его кровати, пока он писал рефераты за столом, и мы переключались с моей фоновой музыки на его. Мы провели запоминающийся день на открытом катке, выделываясь перед туристами, и еще один — в «Играх Галактики», где Купер приложил все усилия, чтобы выиграть мне плюшевого зайку, который сейчас сидит у меня на подушке. Мы спали по очереди дома друг у друга. Из-за паузы в сезоне мой папа дал парням поблажку с утренними тренировками, так что чаще всего я просыпалась такой отдохнувшей, какой не была буквально долгие годы. В теплом коконе объятий Купера.
Теперь уже почти Рождество, и я обожаю этот праздник, но мне не нравится, что Купер на Лонг-Айленде, а я до сих пор в Гудзон-Вэлли. Мы с папой планируем наше обычное тихое Рождество — правда, теперь с Мандаринкой, раз уж я взялась опекать ее на каникулах. И пусть это будет очень славно, я бы лучше провела праздники с Купером. Я скучаю даже по Себастьяну и Иззи, ведь я с ними часто виделась. Когда закончились занятия, мы с Мией пришли на ужин, который приготовил Себастьян по собственной инициативе (разве что чуть подгоревшие брауни были делом рук Иззи), и открыли рождественский сезон фильмом «Эльф».
— Я скучаю, — говорю я, не в силах убрать из голоса скулящие нотки.
Будь мы сейчас в одном месте, занимались бы горизонтальным танго. Желательно — испытывая новые техники, о которых он читает. У нас еще не было вагинального секса — этот шаг по-прежнему кажется гигантским. Но Купер меня поддерживает и не давит, и мы отлично развлекаемся аналом. Он так долго смотрит на мой зад — можно подумать, что это Моне какой-нибудь.
— Я тоже скучаю, — говорит Купер. — Хочешь, займемся сексом по телефону?
— Боже, я думала, ты никогда не попросишь, — затаив дыхание, отвечаю я. — Что мне надеть на этот раз?
— Хм, давай посмотрим.
— Пенни, — зовет папа. — Ты готова ехать на ужин?
Блин.
— Погоди, прости. Я забыла, что сегодня ужинаю с папой.
Купер стонет на линии, и этот звук настолько сексуален, что прощание становится пыткой, но я как-то умудряюсь нажать сброс. Я переодеваюсь из треников в джинсы и свитер, не забывая о свежих трусиках, и обуваюсь в милые ботильоны, которые Иззи недавно уговорила меня купить в торговом центре. Мы должны были закупиться рождественскими подарками, но, видимо, у Иззи своя магазинная философия: всегда нужно взять что-то и для себя. И с этим я спорить не могу.
В машине папа бросает на меня взгляд, заметив, что я настраиваю обогреватель. В машине ужасно холодно, не помогает даже толстый пуловер Купера с логотипом «Рейнджерс», вышитым на груди. Жаль, я не взяла с собой перчатки.
— Как дела у Купера? — спрашивает папа.
— Хорошо. — Я справляюсь с легкой неловкостью, которая повисла между нами после Вермонта, и добавляю: — Он смотрит ту запись, которую ты просил посмотреть.
— Хорошо, хорошо. — Папа барабанит пальцами по рулю. — Это его толстовка?
— Как ты догадался?
— Я знаю свою дочь, и она не болеет за «Рейнджерс».
Я опускаю взгляд на колени и улыбаюсь.
— Справедливо.
— Твоя мать любила таскать мою одежду. — У него слегка хриплый голос, как всегда, когда он говорит о маме. — Но гарвардская толстовка все равно смотрелась на ней лучше.
— Я помню ту толстовку.
— В итоге она так износилась, что мама надевала ее, только когда мы убирали дом по утрам субботы. Ее так заляпали отбеливателем, что багровый почти выцвел. — Он откашливается. — Купер… хорошо себя ведет, Жучок?
Я засовываю ладони в рукава пуловера. Он пахнет Купером, этим пряным мужским запахом, который я так люблю.
— Да.
— Я так и думал. Он хороший парень. — Папа въезжает на одну из городских парковок и ищет место для машины. Мурбридж украшен к праздникам: гирлянды из лампочек свисают с фонарных столбов, а витрины украшают детальные экспозиции. Я купила папе рождественский подарок — кожаный кошелек с ручной вышивкой — совсем неподалеку, в магазинчике на углу. — Но если что случится, ты мне скажешь, да? Я не буду злиться.
Я сглатываю — в горле внезапно застревает комок.
— Я попробую.
Мы припарковались, но папа не глушит мотор. Он поворачивается ко мне и проводит ладонью по лицу.
— Я знаю, сейчас все иначе, — говорит он. — Я знаю, ты взрослая и можешь выбирать, с кем хочешь быть. Но ты все еще моя девочка, и я всегда буду рядом с тобой.
— Папа…
— Да?
Сердце гулко бьется в груди. Я избегала этого разговора как только могла, но скоро нам выставят итоговые баллы, так что скрывать нечего.
— Я еще не знаю своих оценок, но… я завалю химию. И микробиологию, наверное, тоже.
Папа моргает. Возникает долгая пауза, и я сжимаюсь в комок, отодвигаясь от него, но в итоге он произносит:
— Все в порядке, Пен. Поговорим об этом за ужином.
43
Купер
— Черт возьми, детка! — Я сжимаю член в кулаке и медленно ласкаю. Даже по телефону сладкие постанывания Пенни сводят меня с ума. Я сейчас взорвусь от желания. — Скажи, сколько пальцев ты засунула в свою прекрасную киску.
— Три, — тихо ахает она. — Этого мало.
В ее голосе звучит подлинная боль, как будто Пенни вне себя от расстройства. Я бы хотел видеть ее лицо, но она капризна в плане секса по видео, так что мы нагоняем упущенное за каникулы по телефону. Я закрываю глаза, представляя ее разведенные ноги, тонкие пальцы, засунутые прямо в тугую вагину, и то, как болезненно она желает большего. От игрушки внутри до даже меня, когда мы дойдем до этого пункта в ее Списке.
— Вставь мизинчик.
Судя по стону, она это сделала, но все равно, задыхаясь, докладывается мне.
— Хорошая девочка, — хвалю ее я. — Однажды я идеально заполню тебя, Рыжая, и, обещаю, ты почувствуешь меня везде. Потрогай клитор для меня.
Пенни удивляет меня своим смехом, и этот смех заставляет мой член дернуться.
— Я не могу достать его так, как хочу.
— Очень жаль, детка, потому что больше ты сейчас ничего не получишь. Кончи для меня, и я подумаю, не разрешить ли тебе использовать игрушку.
— Разрешить? — дразнит меня она. Она говорит высоким голосом, с шумным придыханием, но вызов слышится ясно и четко. — Я могу включить ее сейчас, и ты ничего не сможешь сделать.
— Может, сейчас не смогу, — соглашаюсь я, — но ты знаешь, что я делаю с непослушными паршивками.
— Не знаю, — отзывается Пенни. Я представляю, как она усмехается. — Может, тебе нужно мне напомнить.
Я успокаиваю руку, сжимая член у основания, чтобы не разрядиться слишком рано. Я хочу растянуть все это как можно дольше, послушать несколько ее оргазмов, прежде чем сдаться и прочувствовать свой.
— Да ну? — переспрашиваю я. — Тебе по буквам продиктовать?
— Мне это нужно, — хнычет она.
Да вашу мать, эта девчонка меня в могилу сведет. Будь мы сейчас в одной комнате, я бы целовал ее, пока не выбил бы все дыхание из легких.
— Во-первых, я бы снял с тебя одежду, — говорю я в трубку.
У меня сейчас грубый и низкий голос, глаза закрыты. Я прячусь в своей комнате; сегодня рождественское утро, и мы уже обменялись подарками всей семьей, так что никто не придет меня искать, если только совсем не обнаглеет. Джеймс и Себастьян всячески дразнят меня по поводу моей новой девушки, но знают, что мне нужно наверстать с ней упущенное. Я облизываю губы, представляя, как стягиваю с Пенни одежду, чтобы увидеть ее прекрасное тело. Ее прелестные маленькие груди, округлую задницу, мягкий живот, который я обожаю целовать. И все охерительные веснушки, целое море веснушек на ее светлой коже.
— Я бы снимал ее постепенно, так медленно, чтобы ты умоляла меня ее порвать. А потом перегнул бы тебя через колено, потому что там паршивкам самое место, и просто смотрел бы.
— П-почему? — заикается она.
— Потому что ты прекрасна. — Я снова поглаживаю член. Слова застревают в глотке: я без труда расчувствовался, и нежность мешает отпускать сальности. — Как ты будешь корчиться у меня на коленях, пытаясь получить разрядку… Я обожаю смотреть, как ты меня хочешь.
— Что дальше?
— Ты знаешь, что будет дальше, милая. Моя ладонь, твоя задница и такое охерительно шикарное произведение искусства, что я не смогу отвернуться.
Ее прерывистое дыхание звучит как всхлип.
— Купер.
— Да, мармеладка. Это мое имя. Ты трогаешь свой клитор, как я сказал?
— Да.
— Хорошая девочка, чтоб тебя. Согни пальцы, найди точку G. Кончи как можно быстрее.
Я с шипением провожу большим пальцем по головке члена — она слишком чувствительная, и пальцы заливает смазкой. Я не буду выпрашивать у нее фотку, но жаль, что у меня ее нет. Пенни действительно всхлипывает, и у меня сводит желудок; я чуть не взрываюсь, но успеваю взять себя в руки. Она снова всхлипывает, и по тому, как она бормочет мое имя, я понимаю, что она кончает. Моя жадная девочка. Даже на другом конце сраного штата я почти физически чувствую ее желание.