Эван искоса глазеет на него, когда я показываю.
— Ты уверен? — спрашивает он. — Это твой дядя?
— Да. Не знаю, почему он даже не написал. — Я хлопаю Эвана по плечу. — Попрошу у тренера перерыв, чтобы с ним поговорить.
— Купер получает то, что Купер хочет, — язвит Брэндон, когда я проезжаю мимо. — Наверное, так бывает, когда суешь свой член в…
Я разворачиваюсь и подъезжаю к нему.
— Хочешь закончить эту фразу? — Я придвигаюсь ближе, намеренно бросая взгляд на тренера, прежде чем впиться им в Брэндона. — А то если надо будет надрать тебе зад — я это сделаю. А потом скажу тренеру, кто именно посмел унизить его дочь.
Брэндон сглатывает, но не произносит больше ни слова.
— Так я и думал. — Я качаю головой. — Следи за своим сраным языком. И в следующий раз, когда увидишься с Пенни, ты извинишься за ту хрень, которую ты устроил в Вермонте. Ты меня понял?
На его лице появляется сложное выражение, как будто он хочет послать меня на хер. Я просто поднимаю бровь.
— Ладно, — со злостью выдыхает он.
Тренер разрешает поговорить с дядей Блейком — по крайней мере я думаю, что это он, потому что если нет, то будет очень неловко, — и я поднимаюсь по ступенькам. Когда я добираюсь до ряда, где он сидит, он поднимает руку и слегка машет мне.
Если раньше я не был до конца уверен, то теперь — да: это мой дядя. Немного старше, немного более помятый, но это определенно он.
— Привет, Купер, — говорит он, когда я сажусь рядом с ним на скамью. Это звучит так обыденно, будто я видел его на прошлой неделе за воскресным ужином.
— Дядя Блейк. — Я не уклоняюсь от его небрежного объятия. Он пахнет сигаретным дымом и дешевым мылом, но для него это не новость. — Что ты здесь делаешь? Я тебе звонил.
— Дела привели меня обратно в Нью-Йорк, — говорит он. — Я думал, что увижусь со своими племянниками, а билеты на «Иглз» чертовски дорогие.
Я сникаю. Конечно, он хотел увидеть Джеймса. Как все и всегда.
— Мог бы попросить билеты у Джеймса, — говорю я холодно. — У меня тренировка.
Он тянется ко мне и хлопает по руке прежде, чем я успеваю встать.
— Просто шучу, Куп. Я думал, ты понимаешь шутки. Прости, что не ответил на твое сообщение, — я решил, что так будет проще.
Я прикусываю щеку.
— Что происходит? У тебя все в порядке?
— Просто хотел повидаться, как и ты. Может, сводить тебя поужинать? Когда ты закончишь, разумеется.
Я поднимаю брови.
— Э-э, уверен?
— Скоро твой день рождения, так? — говорит он. — Считай это подарком.
Мы с ним так давно не виделись, что я почти удивлен, что он помнит. Его не было в городе с тех пор, как мне исполнилось семнадцать, и это был короткий период перед тем, как он снова отправился в клинику. Мне интересно, чист ли он сейчас, а потом я чувствую вину за эти мысли. Уверен, он старается как может, и он говорил об ужине, а не о выпивке. Это отец вечно осуждает и его, и его борьбу, а если я на кого и не хочу быть похожим, так это на дядю.
— Спасибо. — Я смотрю вниз, на лед, где все еще тренируется команда. Тренер Райдер свистит, и парни останавливаются, обращая на него внимание. — Я только переоденусь.
— Вот и молодец. — Он хлопает меня по спине, а потом поднимается. — Я очень хочу узнать, что задумал мой любимый племянник.
Когда тренировка заканчивается, я переодеваюсь как можно быстрее, прощаюсь с парнями и тренером Райдером и сваливаю. Часть меня — маленькая иррациональная часть — гадает, не ушел ли дядя Блейк, но он стоит, прислонившись к стене, и курит. Солнце по-зимнему уже закатилось за горизонт, но дядю освещает фонарь, заставляя блестеть черную кожу его куртки.
Когда он видит меня, его глаза вспыхивают. Они совсем как у меня — и как у папы, — глубокой синевы. «Каллаханская синева» — так часто дразнилась мама. Она всегда добрее относится к дяде Блейку, хотя он ей и не родня.
— Знаешь, где поблизости можно перекусить? — спрашивает он.
— Пицца пойдет?
— Прекращай, парень. На твой двадцать первый день рождения я смогу накормить тебя чем получше.
— Тут недалеко есть хорошая бургерная. — Я закидываю сумку на плечо. — Ты на машине?
Он проводит рукой по волосам.
— Меня приятель подбросил.
— Без проблем, — говорю я, копаясь в карманах в поисках ключей, пока мы идем через парковку. — Помнишь ту тачку, которую я купил, когда копил все лето? В последний раз, когда ты был в городе? Я работал над ней все это время.
— Серьезно?
— Да. Теперь просто летает. — Я провожу рукой по глянцевому черному капоту, прежде чем запрыгнуть внутрь. — Здорово, правда?
Дядя Блейк устраивается на пассажирском сиденье.
— Уверен, Рику понравилось.
— Это была болевая точка, — весело говорю я. — Он хотел купить мне «Рендж Ровер», как Джеймсу, а я предпочел это.
— Да, мы с тобой одинаковые, — говорит он. — Есть Ричарды и Джеймсы, а есть — Блейки и Куперы.
Я бросаю на него взгляд.
— Можно и так сказать.
Он смотрит на меня с полуулыбкой.
— Рассказывай, что у тебя творится, парень. Знаю, меня давно не было в этих краях. Но я чист и трезв.
У меня камень падает с души.
— Я рад.
— Понадобилось время, чтобы встать на ноги, и чтобы твердо, но я здесь.
Я сворачиваю налево: я и во сне доберусь до этого ресторана. Не сосчитать, сколько раз мы с Себастьяном заказывали бургеры среди ночи через автомобильное окно. И молочные коктейли тут идеальной консистенции. Мне бы не стоило его пить, но не следует пользоваться своим фальшивым удостоверением в последний раз, чтобы заказать пива при дяде Блейке.
— У меня все в порядке, — говорю я. — Сезон идет хорошо. Я… я капитан команды.
— Вот это Купер, которого я помню. — Он хлопает в ладоши. — Думаю, это хоть как-то исправило то, что на драфт ты не вышел.
У меня перехватывает дыхание.
— Да. В целом. — Я заезжаю на парковку. Вечером посреди недели в феврале тут не очень много людей — всего несколько машин. — Это не страшно. Я люблю свою команду, и я развиваюсь.
— И нечего так скромничать. Ты прошел бы в первом же раунде, и ты это знаешь, как и я. — Дядя Блейк подходит к двери и открывает ее для меня — благословенное тепло бьет нам в лица. — Будь ты моим сыном, я заставил бы тебя это сделать.
— Не то чтобы я этого не хотел.
Он машет рукой.
— Ясно. Рик.
Я издаю смешок.
— Никто его так не зовет, знаешь ли.
— Я его брат, мне можно.
Мы заказываем бургеры и картошку и по шоколадному молочному коктейлю. Надо будет как-нибудь сводить сюда Пенни — я знаю, она предпочтет клубничный коктейль, и я люблю ее маленький счастливый танец, когда она пробует нечто вкусное. Может, когда весной в МакКи будут открытые кинопоказы, мы сможем поужинать и посмотреть фильм.
Дядя Блейк выбирает нам столик в углу. Неоновый свет вывески на стене над ним омывает его лицо розовыми и фиолетовыми тенями. Когда я сажусь напротив, он подается вперед и опирается локтями на столешницу.
— Скауты с тобой связывались?
— Некоторые, — говорю я. — Они знают, что я остаюсь доучиваться. Агент папы и Джеймса начнет работать над предложением после выпуска.
— На хер это все, — говорит он, крутя на руке часы. Они дорогие — «Ролекс», серебряные с золотом. У моего отца тоже есть «Ролекс», и, судя по подарку Джеймсу на выпускной, у меня тоже будут такие через год. — Команды за тобой в очередь выстроятся. Тебе не нужен будет агент. Деньги сэкономишь.
Я качаю головой.
— Ни за что. Контракты — это сложно.
— У тебя есть то, что им нужно. Я видел, как ты сияешь в этом сезоне. Ты ж гребаная суперзвезда. Можешь стать следующим Макаром.
Я недоверчиво усмехаюсь. Льстит, что он видел записи матчей, но от «лучшего защитника хоккейного Востока» до «обладателя Кубка Джеймса Норриса» очень долгий путь. Пусть даже я и фантазировал об этом, это не та мечта, которую я признаю вслух.
— Конечно.
— И пусть никто не смеет говорить тебе иначе. У тебя охерительный талант, ты уже должен бы играть в Лиге. А не ковыряться в какой-то команде при колледже и писать бумажки.
— Я там, где я есть, — резко отвечаю я. — И МакКи не просто «какая-то команда при колледже». Мы достаточно хороши, чтобы выиграть «Ледяную четверку» в этом году.
Он откидывается на спинку и поднимает руки, как будто сдаваясь.
— Я серьезно, парень. Но мы не обязаны об этом говорить.
— Прости. — Я снимаю кепку и провожу рукой по волосам, переводя дыхание. — Но меня устраивает то, где я сейчас. Правда.
— Ну давай, расскажи мне больше. — Он игриво улыбается официантке, когда та приносит наши блюда. Она вспыхивает и уходит. Я подавляю желание закатить глаза; судя по всему, обаяние моего дяди живет и процветает. — Теперь я здесь. В этот раз насовсем.
— Серьезно?
— Как сердечный приступ. — Он берет свой коктейль и чокается стеклянным стаканом с моим. — Меня слишком долго тут не было. Пора это менять.
50
Пенни
Я опираюсь спиной на диванные подушки, вдыхая знакомый аромат иланг-иланга и цветов апельсина. Доктор Фабер сидит напротив в кожаном кресле, открыв блокнот на новой странице. Она закидывает ногу на ногу и сплетает пальцы, каждый из которых украшен минимум одним кольцом. Я сидела на этом месте чаще, чем могу сосчитать, и приходя каждый раз, вспоминаю самый первый визит.
Я надела рваные джинсы, чем вывела из себя папу: он почему-то вбил себе в голову, что доктор Фабер — древняя старуха, которая обидится, увидев слишком много голой кожи пациентки-подростка. Он бухтел об этом всю дорогу до ее кабинета, а потом доктор Фабер открыла дверь и оказалась вовсе не древней, а слегка за тридцать, в сарафане и клогах, с татуировками на обеих руках и короткими розовыми волосами, подстриженными асимметрично. Она мне тут же понравилась. Теперь мы видимся не так часто, как раньше, но мне по-прежнему комфортно в ее кабинете с синими стенами и абстрактными картинами, с коллекцией диванных подушек и скрипучим старым обогревателем. У меня нет своих тетушек, и доктор Фабер всегда казалась мне такой — родственницей, с которой я могу быть честной без страха осуждения. Скорее бы рассказать ей, что парень, с которым я просто спала, теперь стал моим настоящим парнем.