просто так называется бесстыжим.
Я невинно моргаю.
— А можно засунуть пальцы тебе в задницу после игры?
Он рычит и практически сдергивает меня с сиденья — и хорошо, что он заглушил мотор, а то я задеваю коленом рычаг передач. В итоге я оказываюсь у Купера на коленях, мы сплетаемся, он целует мое лицо, где только может достать, и ладонями сжимает мой зад, массируя его через джинсы. Я дрожу, пусть мне уже и не холодно. Он такой охренительно большой, что я рядом с ним просто кроха.
— Грязная девчонка, — бормочет Купер.
Он тычется носом в ворот моего пиджака, целует меня в шею и ставит засос. Я дрожу и зарываюсь ладонями в его волосы. Чувствую его член сквозь джинсы. Если мы не расцепимся, у него будет стояк — да и я ненамного отстану: я уже чувствую, как мокнут мои трусики. Я трусь о Купера, не в силах остановиться, и он стонет, запрокинув голову.
Я пользуюсь тем, что у него открыта шея, и ставлю ему похожий засос, прямо рядом со шрамом под ухом. Когда я спросила, откуда он, Купер сказал, что это от старой автокатастрофы, которую он едва помнит. Он шипит и тянет меня за волосы, когда я кусаю его в плечо. Я отстраняюсь, чтобы посмотреть на дело рук своих, но Купер снова притягивает меня и приближается губами к уху.
— Конечно можешь, чтоб тебя, — шепчет он низким, грубым и вкусным голосом. — Но я кончу тебе на лицо и так и оставлю, потому что только паршивки мучают своих парней прямо перед выходом на люди.
Мы стукаемся зубами, когда целуемся, и я улыбаюсь всю дорогу.
— Только если потом ты плюнешь мне на лицо, чтобы меня почистить.
* * *
— А потом он сорвал перчатки и вызвал пацана на дуэль. В шесть лет. — Блейк широко улыбается Куперу и хлопает его по плечу. — Сам крохотулька, а уже был намерен защищать товарищей.
Купер втягивает голову в плечи, но я замечаю его улыбку. Весь матч мы болеем за Райана — который стал кататься очень уверенно и даже недавно забил гол, — а Блейк Каллахан с удовольствием рассказывает мне все истории из детства Купера, которые может вспомнить.
— Райан такой же драчливый, — говорит Купер. — Когда он только начинал ходить на наши с Пенни занятия, то был робким, но сейчас совсем другой.
Мы смотрим, как Райан бьет по шайбе, и ликуем, но вратарь ее перехватывает. Я делаю глоток газировки.
— Ты же вернешься, да?
— Как только мы выиграем «Ледяную четверку», — обещает Купер.
— Хорошо. А то мне тебя не хватает.
Я искоса бросаю взгляд на Блейка, но, похоже, сентиментальность его не беспокоит. Очевидно, он помнит Купера таким игроком, как раньше: в школе он был еще более диким, чем в колледже, хотя не могу сказать, что я в это верю, — и сам не мог поверить, когда Купер сказал, что познакомит его со своей девушкой. Блейк оказался остроумным, уморительным без особых усилий и отлично умеющим флиртовать; он бессовестно заболтал женщину у киоска с едой и подмигнул, когда за ней пришел муж. Неудивительно, что Купер скучал по нему, особенно при таком чопорном отце. Себастьян недавно рассказывал, что их отец одобрил наши отношения, но Купер был не в настроении о нем говорить, так что я об этом умолчала. В следующем месяце фонд его семьи дает светский раут — именно так он и сказал, «раут», как будто мы внезапно оказались при королевском дворе в фэнтези, — и я уже готовлюсь к неловкости.
— Пенни, — обращается ко мне Блейк, — разве ты не согласна, что Купер мог бы завтра вступить в команду и надрать задницы половине Лиги?
— Наверное.
Мой желудок крутит сальто при мысли, что Купер бросит меня и пойдет играть в НХЛ. Я уже думаю о том, что он выпустится на год раньше. Отношения на расстоянии целый год, пока он в другом городе, на другом конце страны или даже в Канаде, — это будет отстой, пусть и необходимый. В конце концов, мысль о том, чтобы отказаться от него, — еще больший отстой.
— Но мы ведь не спешим. Верно?
— Верно, — соглашается Купер и смотрит на дядю, сузив глаза.
— Просто хотел убедиться, что она знает, какой ты жеребец, — говорит Блейк. Он поглаживает бороду, проказливо усмехаясь мне. Я не могу не покраснеть. — И потом, она ведь понимает. Да, Пенни? Папа-тренер, все такое.
— Да.
Я сосредотачиваюсь на матче: Райан снова на льду и показывает свои улучшающиеся навыки. Купер тоже когда-то был таким — крохотным, но яростным. И я тоже. Об этом глупо думать, ведь в возрасте Райана он жил в Нью-Йорке, а я — в Аризоне, но что, если бы мы встретились в детстве? Мы бы друг другу понравились? Внезапно я представляю, как маленький Купер бросает мне вызов в конькобежной гонке. На нем была бы хоккейная кофта и защита, голубые глаза сияли бы, а я была бы в гетрах и трико, и мои волосы были бы забраны в узел, а не распущены по плечам. Я была робкой девочкой, и что-то мне подсказывает, что у меня была бы такая огромная детская влюбленность в Купера, что я бы не смогла при нем ни слова вымолвить.
Теперь он стал мужчиной, и я опасно близка к влюбленности в него. И пусть его будущее связано с НХЛ, я ни в коем случае не хочу его приближать, даже если Купер и попытается это сделать.
— Кто-то же должен им гордиться, если его отец не собирается, — добавляет Блейк и пихает Купера в бок. — Однажды твой приятель выйдет на лед в кофте с твоим именем.
Купер улыбается необычной улыбкой — не широкой усмешкой, без бравады. Просто мягкой. Мое сердце тает, и продолжает таять, когда через пару минут, в конце игры, Райан бежит к нам и обхватывает Купера за талию.
— Ты ведь все видел? — восторженно спрашивает он. — Даже мой гол?
— Каждую секунду, приятель, — отвечает Купер, снимает с Райана шлем и ерошит мокрые волосы. — Где твоя мама? Давай с ней поговорим: мне надо найти время помочь тебе поработать над тем, как ты держишь клюшку.
52
Купер
К тому моменту, как мы возвращаемся из Пайн-Ридж, на улице льет как из ведра, и мы умудряемся промокнуть до нитки, пока добираемся от моей машины до двери. Меня безудержно знобит. Как только мы оказываемся в доме, я прижимаю Пенни к двери и целую так крепко, что чувствую вкус сахара на ее языке. Она замерзла, как и я, но там, где наше дыхание соприкасается, вспыхивают искры. Она обнимает меня за шею, притягивая еще ближе: я с ней уже достаточно долго, чтобы понимать, что значит, когда она хочет ощутить на себе весь мой вес. Мой член реагирует как надо. Он уже дергался, когда Пенни шептала мне всякие грязные штучки на ухо перед матчем Райана, и теперь меня снова накрывает. Я подыгрываю ей и прижимаю прямо к двери, моя нога между ее ног. Я стаскиваю пальто с ее плеч, разматываю шарф и уже почти готов стянуть с нее кофту, чтобы увидеть грудь, как вдруг кто-то кашляет.
Глаза Пенни расширяются.
— Купер! — шепчет она, шлепая меня по руке.
Я со стоном оборачиваюсь. Себастьян, Рафаэль и Хантер сидят на диване, пихая друг друга локтями: играют в видеоигры. Виктория устроилась на диванчике; Ремми вытянулся рядом, его голова у нее на коленях. Иззи на полу с Мандаринкой, читает книгу — или по крайней мере читала, пока не заметила нас.
— Вы не могли заняться этим в машине? — цедит она. — Или, я не знаю, в твоей комнате?
— Вы чего все здесь?
— Хочешь верь, хочешь нет, но у нас есть жизнь, которая не касается тебя, — говорит Себастьян. Он на секунду переводит на нас взгляд. — Голодные? Я сделал рагу.
— И это было охерительное рагу, — встревает Хантер. Он не отрывается от игры — так сконцентрирован, что высунул кончик языка.
— Учитывая, как он сделал зажарку? Идеальное, — присоединяется Рафаэль.
Ремми машет рукой.
— Привет, Куп, — здоровается он. — Я полагаю, Пен тоже где-то там, за этой горой мышц, так что привет, Пенни.
— Привет, — отзывается Пенни, проводя пальцами по влажным волосам. — Рагу — это… прекрасно. Спасибо, Себастьян.
— Позже, — добавляю я. — Нам сначала надо кое с чем разобраться.
— Конечно, — выразительно произносит Иззи. — Только не слишком громко.
Пенни надувает губы.
— Я бы правда хотела рагу, — говорит она. — Рагу хотя бы горячее.
Я подталкиваю ее к лестнице.
— У меня есть идея получше, как тебя согреть.
Когда Пенни видит, что я веду ее в ванную, а не в свою комнату, задержавшееся на ее лице сомнение исчезает. Она ухмыляется и целует меня, как только за нами закрывается дверь.
— Мы там вдвоем поместимся?
Я включаю душ и начинаю стаскивать одежду.
— Посмотрим.
— Вечно ты придумываешь способы меня раздеть, — дразнится она. Я с жадностью смотрю, как она выскальзывает из одежды, обнажая гладкую кожу, всю в веснушках.
Я поднимаю брови.
— Ты первая начала.
Пенни стоит, скрестив руки на груди и прикусив нижнюю губу. У меня во рту пересыхает от одного ее вида: на ней нет ничего, кроме хлопчатых стрингов и носков. Голубые глаза сияют, теплые, как весеннее утро, когда она облизывает губы. По ее щеке скатывается дождинка — дразнящая прелюдия к тому, как она будет выглядеть под душем.
— А ты обещал мне, Купер.
— Давай не будем делать из меня лжеца.
Пенни стягивает с длинных ног стринги вместе с носками, потом проходит мимо и распахивает стеклянную дверь. Там уже клубится пар, согревая всю ванную комнату. Пенни вздыхает от удовольствия, подставляясь под струи воды. Мой член уже тяжелеет, и такая ерунда, как трусы-боксеры, ему не мешает; он дергается в ответ на ее вздох. Все равно что когда она сделала чертов вопрос-восклицание нашим кодовым знаком для секса: один взгляд на него — и у меня уже наполовину стояк.
Я присоединяюсь к ней в облаке пара, притягиваю к груди и быстро целую туда, где шея переходит в плечо. Пенни стонет, запрокидывая голову. Я накрываю ладонью ее живот, прижимая кончики пальцев к скользкой коже. Она слегка покачивается, не в танце, но почти, как только можно танцевать в душевой кабинке, и я двигаюсь вместе с ней, наслаждаясь теплом, изгоняющим сырость из костей. В Пенни сейчас есть нечто созерцательное. Она вдумчиво смотрит на меня сквозь ресницы. У меня завязывается узел в животе при виде ее полуоткрытых губ, залитых румянцем щек и закаменевших бледно-розовых бутонов ее сосков.