— Все хорошо? — бормочу я.
Может, она думает о своей встрече с психотерапевтом. Я никогда не ходил на психотерапию, но это наверняка тяжело. Если честно, похоже на писательство: ты добровольно протягиваешь часть себя кому-то другому и надеешься, что тебя поймут. А моя храбрая девочка делает и то и другое.
— О чем ты думаешь?
Пенни в моих объятьях чуть качает головой и поворачивается лицом ко мне.
— О том, что говорила доктор Фабер.
— Ты рассказала ей про меня? — Я накрываю ладонью ее щеку. — Если тебе сложно, можешь не говорить об этом.
— Нет, все хорошо, — отзывается она. — Я ей сказала. Она одобряет.
— Я рад.
Пенни улыбается. Я люблю смотреть, как она улыбается, когда мы наедине. Как будто она отдает мне часть себя, кусочек солнечного света, живущего у нее в душе. Я провожу большим пальцем по ее нижней губе и издаю стон, как и всегда, когда она меня кусает.
— Ты правда говорил серьезно? — спрашивает Пенни.
— Я не вру.
Черт, эта девушка могла бы сказать, что хочет меня трахнуть, и я бы повел ее в «Темный соблазн» выбирать страпон. Мы почти закончили ее Список, и может быть, пора составить новый вместе. Я никогда ничего не боялся в вопросах секса — и не боюсь сейчас.
— Мое любимое массажное масло стоит в углу рядом с шампунем.
Ее улыбка становится хитрой. Пенни перебрасывает через плечо мокрые волосы, ставшие от воды темнее на несколько оттенков, а потом опускается на колени.
— Себастьяну это наверняка нравится.
— Он думает, это масло для бороды.
Пенни взрывается хохотом, протягивает руку и берет масло.
— Почему оно здесь?
— Потому что я не могу выкинуть тебя из головы, а в душе я хотя бы остаюсь один. — Я придерживаю Пенни, пока она пытается открыть флакон. — Скажи, если от плитки у тебя заболит колено.
Пенни только машет рукой.
— Все в порядке.
— Когда тебе холодно, оно болит сильнее.
Она поднимает на меня взгляд и прикусывает губу, проводя нежной рукой по моему члену.
— Мне больше не холодно.
Я припечатываю одну ладонь к стене душевой, а вторую запускаю Пенни в волосы. Вода барабанит по спине, заставляя меня стонать — прямо как от первого прикосновения губ Пенни к моему члену. Она целует меня по всей длине, а потом обхватывает губами головку и танцует по ней языком так, что у меня сжимаются яйца.
— Черт и сраный ад…
Пенни нарочно отстраняется.
— Ты хотел сказать: «О небо!»?
Я хрюкаю от пошлости. Пенни смеется и снова берется за дело, принимая меня глубоко в глотку. Я так сосредоточен на ощущениях, на том, какая она теплая, влажная и тугая, что совсем не ожидаю давления ее пальца на мое очко. Палец скользкий от масла и поглаживает меня так, что это добавляет новый уровень волне моих ощущений. Я давлюсь стоном, крепче цепляясь за плитку.
Пенни отстраняется.
— Так нормально? — спрашивает она, слегка вводя в меня кончик пальца.
Я резко дергаю ее за волосы. Мне странно, но не в плохом смысле.
— Да, милая. Продолжай.
Пенни вводит палец до конца, мучительно медленно, все это время одаряя мой член вниманием. Согнув палец, она задевает простату, и я хмыкаю, едва удерживаясь от порыва засунуть ей член в горло целиком. Она все равно понимает намек и вбирает меня до основания, исследуя точку внутри меня. Она даже добавляет второй палец — поначалу мне неудобно, но потом это ощущение растворяется в остальных. Я массировал себя там только снаружи и думал, что это приятно, но сейчас это совершенно другой уровень. Во мне рождаются глубокие волны удовольствия, и я почти задыхаюсь, готовый вот-вот кончить Пенни прямо в глотку. Она тоже не отстает, твердо намерившись вымучить из меня один из лучших оргазмов в моей жизни.
Я закрываю глаза. Все тело напряжено, я почти трясусь, на этот раз — от жара и удовольствия, а не от холодного дождя. Пенни проводит ногтями свободной руки по моему животу. Я ахаю и крепче прижимаюсь к ней и, не в силах удержаться, силой ввожу член ей в глотку до самого конца.
Я открываю глаза и смотрю на Пенни. Она прекрасно меня принимает, моя хорошая девочка, и продолжает дразнить мою простату. Я как будто уже кончаю, настолько я полон удовольствия. И как только Пенни прижимает кончики обоих пальцев к этой маленькой припухлости, сильно массируя, я кончаю по-настоящему.
Она глотает все и выглядит при этом как чертова мечта. Я отстраняюсь, и Пенни вынимает из меня пальцы. У нее влажный рот — не только от воды из душа: ее губы и подбородок все в слюне. Я помогаю ей встать, и она морщится, но целует меня с улыбкой.
— Вот пипец, — говорю я прямо ей в губы.
— Хорошо?
— Наверное, я в раю, как ты и сказала. — Я поглаживаю ее бок. — Колено болит?
Пенни снова прижимается в поцелуе к моим губам, на этот раз мягче.
— Это того стоит.
— Значит, болит. — Я выключаю душ. Потом помогаю Пенни выйти из кабинки, закутываю ее в полотенце и оборачиваю второе вокруг своих бедер. — Давай закончим в спальне.
Пенни протестует, когда я подхватываю ее на руки, но я не хочу, чтобы она потеряла равновесие и упала.
— Это в смысле, я кончу?
— Да, детка. Ты кончишь.
Я игнорирую гиканье снизу, когда открываю дверь спальни. Я кладу Пенни на постель и разматываю полотенце. Ее тело покрыто каплями воды и розовое, как грейпфрут, от жара. Пенни поднимается на локтях и расставляет ноги, встречая мой взгляд.
— Вот теперь жаль, что я не кончил тебе на лицо, — бормочу я. Пусть даже я выжат после оргазма, мой член шевелится с интересом.
Пенни хитро улыбается.
— Ты знаешь, я обожаю, когда ты во мне.
Чувство собственничества разворачивается, как парус, теплой волной от макушки до пят. Я шагаю вперед и нажимаю ей ладонью на живот.
— Здесь.
Пенни содрогается и накрывает мою ладонь своей.
— Там, детка.
Я опускаюсь на колени и целую ее в губы, а потом спускаюсь ниже, к ее идеальной груди. Накрываю ее киску, теплую и влажную, и трусь основанием ладони о клитор. Пенни хнычет, прижимаясь ко мне, жаждая больше прикосновений. Я хотел помассировать ей колено, пока мой рот занят, но вместо этого вытягиваюсь на кровати, пристраиваясь к ней сзади.
Мой обмякший член уютно устраивается между ее ягодиц. Я кладу подбородок на плечо Пенни, пока работаю пальцами. Она уже влажная, так что все просто: я вставляю в нее два пальца и нахожу точку G, продолжая массировать клитор. Пенни дрожит, испуская короткие вздохи и стоны. У нее в желудке моя сперма. Она вся моя, охренеть. От этой мысли я давлюсь очередным стоном.
Я вызываю у нее один оргазм и продолжаю, пока она не дарит мне второй. Не хочу прекращать касаться ее даже на секунду, но в итоге она извивается в моих руках. Зрачки расширены, нижняя губа искусана. Пенни берет мое лицо в ладони и целует так, будто это последний поступок в ее жизни. Она дрожит еще сильнее, чем в дверях, но ей хотя бы тепло.
— Потом трахни меня в зад, — бормочет она. — Я хочу, чтобы ты был глубже.
Затем сползает с постели и вытирается полотенцем.
Секунду я не двигаюсь, захваченный врасплох ее словами — словами, с которыми мне, очевидно, придется сидеть до конца вечера и смотреть, как она двигается и ходит вокруг. Она совершает набег на мой комод, чтобы взять футболку, потом выглядывает в коридор. Очевидно, берег чист, потому что она выскакивает наружу и возвращается спустя секунду с нашей одеждой.
— Купер? — спрашивает она, перекидывая мне мои вещи. — Я тебя сломала?
— В хорошем смысле. — Я слегка качаю головой. — Ты уверена, что хочешь идти вниз?
Она задумывается, но потом у нее громко бурчит в животе.
— Мармеладные мишки — это не ужин, — говорит она с некоторой грустью. — Я поняла это дорогой ценой.
Когда мы спускаемся вниз, Пенни устраивается на диванчике с Викторией — парни затащили Ремми в игру — и вытаскивает свою тетрадь. Я отправляюсь на кухню и грею две большие тарелки рагу, которые и приношу вместе с хлебом и чаем со льдом.
— Это было очень долго, — говорит Иззи, окидывая меня взглядом. Она все еще на полу, в окружении кошачьих игрушек. Мандаринка сидит в метре от нее, подергивая хвостом. Кажется, то, что она видит, ее не очень впечатляет. Чтобы вызвать интерес моей дочки, нужно много усилий. Простые игрушки не подойдут: для этого нужно открыть банку тунца, упаковку кошачьей мяты или — в особых случаях — включить видео с птицами.
— Согласен, — ровным тоном говорит Себастьян. Он поднимает кулак, убив кого-то на экране. Хантер дает ему «пять». — Мы уже собирались отправлять поисковые отряды.
Пенни смеется, благодарит меня и забирает свою тарелку с рагу.
— Не ищи, если не уверен, что тебе понравится находка.
Иззи прикрывает руками уши Мандаринки.
— Простите, но тут сидят невинные.
— Во что играете? — демонстративно спрашиваю я. Устраиваюсь рядом с Иззи на полу, но слегка переползаю и облокачиваюсь на ноги Пенни. Вместо того чтобы переодеться в то, что на ней было, она предпочла остаться в моей футболке, надев под нее треники, которые она закатала пару десятков раз — так, чтобы они остановились на ее стройных бедрах. Я отодвигаю тарелку, чтобы она немного остыла, и массирую Пенни колено через ткань. Она кладет руку мне на плечо и слегка сжимает: незаметная благодарность.
— «Хало», — говорит Рафаэль. — Хочешь с нами?
— Может быть, после еды.
Мандаринка прошмыгивает мимо Иззи и устраивается у меня на коленях. Я чуть прижимаю к животу эту теплую тяжесть, пока мои пальцы работают над коленом Пенни. Снаружи бьет молния, и через несколько секунд следует раскат грома. Пенни запускает пальцы в мои уже полусухие волосы и слегка скребет ногтями по коже. Я закрываю глаза.
Говорят, что любовь — это дар, но до сих пор я не знал, что это важно и для меня. И все же каждый подобный момент с Пенни рядом, прокладывающей путь в мою жизнь так же неуклонно, как Мандаринка, я благодарю Вселенную, что мне хватает удачи, чтобы испытать все это.