— Что было дальше? Прошу, скажи, что этот ублюдок в тюрьме.
Она качает головой.
— Мы выдвинули обвинения, но в итоге это ничем не кончилось, кроме того, что его и еще пару человек выгнали из хоккейной команды.
— Господи боже.
— Но, честно говоря, мне было даже… плевать, — говорит она, запнувшись. — Ну, на то, что с ними будет. Я просто была в ярости, что все подумали, что я какая-то… какая-то шлюха, раз поставила себя так, что позволила все это снять. Кто-то даже подходил к папе в ресторане и говорил, что никогда не позволил бы своей дочери такое сделать. Родители Престона болтали про нас всякое дерьмо всем, кто готов был слушать.
— Но твой папа тебя поддержал, верно?
Пенни глубоко вздыхает.
— Да. Но все было уже не так, понимаешь? Не то чтобы очень долго, но я пыталась скрыть это от него, и потом внезапно получила серьезную травму, и, куда бы мы ни пошли в городе, люди пялились на меня, и я… Я больше не была его маленькой девочкой. Все изменилось. Это даже повлияло на его работу в Аризонском универе: один из внуков его босса был в команде. Папе не продлили контракт, так что он получил работу в МакКи и перевез нас в Мурбридж в мой последний год в старшей школе. Мы так долго шли к тому, что есть у нас сейчас, а потом я чуть не продолбала все в Вермонте.
Я чуть отклоняюсь, чтобы посмотреть ей в глаза. Неудивительно, почему она так упорствовала, чтобы сохранить наши отношения в тайне. Она не хотела, чтобы отец осудил ее, пусть даже это и означало снова иметь от него секрет.
— Милая, мне так…
Пенни быстро вытирает лицо.
— Не надо, — говорит она. — Нам стоит вернуться на вечеринку.
— Мы не будем туда возвращаться. — Я мягко целую ее в лоб. — Это все неважно.
— Но у тебя день рождения.
— И мне похер на этот праздник, когда тебе больно. — Я глажу ее по лицу. — Что я могу для тебя сделать? Чем помочь?
— Я больше не хочу об этом думать. — Она берется за платье и тянет его вверх. — Я хочу все забыть. Выполни для меня последний пункт в Списке, Купер, пожалуйста. Мне это нужно. Мне нужен ты.
Она пытается стянуть платье через голову, но запутывается в нем локтями. Я осторожно возвращаю его на место. Мы оба выпили и сидим у меня в шкафу. Как бы я ни хотел сейчас стать настолько близок ей, я не могу. Потому что она заслуживает большего. Я качаю головой.
— Но я тебе доверяю, — шепчет Пенни.
— Знаю, — отвечаю я. Я знаю, как ей было сложно признаться во всем этом, — вижу это по ее глазам. Ей было сложно рассказать про мать, но это было еще сложнее и требовало такого доверия, которого она не оказывала никому после Престона, и теперь мы оба знаем, к чему это привело. — Я знаю, детка. Так дай мне показать, что я достоин твоего доверия. Мы сделаем это, когда оба будем трезвы и оба будем готовы — по-настоящему. Хорошо? Обещаю.
Пенни прижимается ко мне и икает.
— Ты сказал, что любишь меня.
В ответ я обнимаю ее чуть крепче.
— До сих пор? — Ее голос едва слышим. — Я ничего не продолбала?
— Нет, детка. Ты ничего не продолбала. — Я чуть качаю ее у себя на коленях. Здесь, вдали от праздника и всего остального мира, кажется, это единственный шанс дать ей понять, насколько глубоки мои чувства. — Я люблю тебя и никогда не перестану.
— Я хотела сказать тебе то же самое. — Она впивается ногтями в мою спину. — Но каждый раз, когда я пытаюсь, слова просто разбегаются.
Мое сердце глухо стучит. Я хочу, чтобы Пенни это сказала. Я хочу услышать это от нее больше всего на свете. Но она только что раскрыла мне огромную часть своей истории, и я не имею права давить. Я должен верить, что это произойдет, как бы ужасно ни было ждать.
— Не торопись, — шепчу я. — Я буду рядом.
58
Пенни
19 февраля
Я хочу, чтобы ты знал: я готова
И не только из-за прошлой ночи
Я готова, потому что хочу пойти на этот шаг с тобой
Потому что я тебе доверяю
Ладно?
КУП
Хорошо, милая
Приходи, я кое над чем работаю
Я думала, мой первый раз был особенным.
Да, конечно, это было в чужом доме. Мы оба пили. Но все было так, как я хотела, как представляла, — и, как я считала, с тем, с кем у меня будет секс до конца моих дней. Каждый момент был желанным, включая неловкость и дискомфорт. Прежде чем я поняла, что он сделал, я проигрывала в голове каждый миг. Я хотела, чтобы это воспоминание было заношенным, как пара старых коньков.
Оказывается, я не знала, что значит слово «особенный» до этого момента.
Мы с Купером не вернулись на вечеринку. Вместо этого он помог мне раздеться и влезть в его одежду, чтобы мне было комфортно, и принес Мандаринку из комнаты его сестры. Я баюкала ее, пока Купер объяснял ситуацию Себастьяну. Он стащил снизу капкейки и бутылки с водой, чтобы утром не было похмелья. Я уснула в его руках с головной болью от виски и заложенным носом от слез и ни на секунду не сомневалась, что он хотел быть именно там.
Но это?.. Это волшебно.
Я останавливаюсь в дверном проеме и смотрю на Купера.
— Это ты сделал?
Он проводит рукой по волосам и улыбается, чуть вжимая голову в плечи. Его волосы сейчас чуть длиннее, как и борода, ведь сезон подходит к концу. За окном идет снег, и такие мокрые и большие снежинки всегда заставляют меня вспоминать Люси из «Мелочи пузатой». Занятия не отменили, но я подозреваю, что все, кто вчера был на вечеринке, все равно никуда не пошли из-за похмелья. Мы уже поиграли в снежки с родней Купера, и мы с Иззи слепили крошечного снеговика, который сейчас стоит на переднем крыльце. После тяжести прошлой ночи день кажется сладким, как горячий шоколад, который сделал для нас Себастьян.
Но теперь мы одни. Купер прибрался, сменил простыни и зажег свечи на подоконниках. Развесил гирлянды над кроватью и вокруг окон. От приглушенного света по мне пробегает теплая дрожь. Обычно мы трахаемся грязно, но он откуда-то знал — так же, как он много чего еще знает, как я понимаю, — что сейчас мне нужна милота.
— Не слишком пошло? — спрашивает он.
Я встаю на цыпочки и целую его в губы.
— Не-а.
— Надеюсь, мы не подожжем дом.
— Только нашей страстью, — говорю я, только чтобы увидеть его кринж. И закусываю нижнюю губу с усмешкой: — Чересчур?
— А ну иди сюда! — практически рычит Купер, подхватывая меня на руки, и относит на кровать. Как обычно, он меня бросает. Я чуть подпрыгиваю и вижу, как он окидывает взглядом меня на его постели. Простыни прохладные и чистые — скорее бы почувствовать их прикосновение к обнаженной коже.
Я берусь за подол кофты, но Купер качает головой и снимает ее с меня сам. Я только моргаю, когда он потом поправляет мне волосы. Я не расплачусь, уже нарыдалась вчера ночью, но у него на лице написана такая нежность, что меня чуть не прорывает. Столько тихой, почти робкой мягкости — и вся она для меня и только для меня.
Купер стягивает с меня джинсы, потом проводит ладонями по моим бедрам и встает на колени, чтобы мы были более-менее на одном уровне и он мог меня поцеловать. Я целую его в ответ, но только на секунду. Я очень хочу, чтобы он тоже разделся, хочу ощущать его обнаженную кожу. В последний раз мы трахались пару дней назад, но мне кажется, что я преступно давно не видела его татуировки. Я тяну за ткань его темно-синего пуловера, и он снимает его вместе с футболкой, а потом отпихивает в сторону и джинсы. Купер забирается ко мне на кровать — мы оба в одном нижнем белье. Он притягивает меня к себе, и я наслаждаюсь ощущением тепла его тела. Он как аризонское солнце в июльский полдень — я хочу купаться в его сиянии.
Он целует меня в ямку меж ключиц, а потом берет в рот кулон-бабочку и посасывает пару секунд, прежде чем выплюнуть влажной. Я содрогаюсь, зарываясь рукой в его волосы.
— Я выключил телефон и ноутбук, — говорит Купер.
Слезы щиплют глаза. Вот вам и не расплакалась.
— Правда?
— Нас только двое, Рыжая. Я могу показать.
Я тычусь носом в его бороду и качаю головой.
— Я тебе доверяю.
Столько лет я держала эти слова в себе, и сейчас выпускать их на свободу кажется странным. Но странным в хорошем смысле, и я надеюсь, что со временем это будет так же нормально, как дыхание. С самой первой встречи Купер давал мне повод ему доверять. Самый большой — вчера ночью, когда сказал, что любит меня. Я еще не ответила тем же; это последний шаг, и пока он до сих пор далек, но я чувствую, как приближаюсь к нему. А как иначе, когда Купер создал для нашего отдыха этот теплый кокон?
Он переворачивает нас на бок, проводя по моим волосам широкой ладонью.
— Моя хорошая, шикарная девочка, — бормочет он. — Говори со мной, ладно? Скажи, что тебе нужно.
— Только ты.
Я прижимаюсь к нему бедрами. У него наполовину стояк, и я это чувствую. От этого по телу снова пробегает приятная дрожь. Скоро я почувствую его глубоко в себе. Я обожаю все, что мы делаем вместе, но этого я жаждала еще с первого раза, когда он упал на колени и раздвинул мне ноги, чтобы узнать, какая я на вкус.
Купер сажает меня, и это сложнее, чем кажется, потому что я отказываюсь прекращать наши поцелуи. Но он все же снимает с меня лифчик через голову. Проводит рукой по моему телу, поглаживая грудь, а потом кладет ладонь на кромку моих трусиков. Это мягкое касание, но от пыла в его глазах у меня дыхание застревает в горле.
— Для меня это так же важно, — говорит Купер, поглаживая этот клочок ткани кончиками пальцев. — Я хочу слышать каждый стон, каждое поскуливание и каждый раз, как ты произносишь мое имя. Ты моя, а я твой, и я охренительно хочу это услышать.
Он стягивает с меня трусики и отбрасывает в сторону, а потом проделывает то же самое со своими боксерами-брифами. Затем тянет меня за ногу, пока я не падаю на подушки. Долгую секунду Купер смотрит на мои груди, а потом берет в рот одну из них, всасывая чуть ли не целиком, а с другой играет мозолистыми кончиками пальцев.