Я крепче запахиваюсь в его пиджак.
— Нужно. И это не ради тебя, это ради нас. Как ты и говорил.
— Меня никто и никогда не выбирает первым, Пен. Не нужно притворяться, будто я твой выбор номер один.
Купер проводит рукой по лицу, глядя на каток.
Я никогда не видела его настолько побежденным. Это приводит меня в ужас. Только подумать, что я приложила руку к тому, чтобы он себя так чувствовал! Я не в силах этого вынести.
— Ты мой номер один. Поэтому я и стою сейчас здесь.
— Почему ты изначально хотела со мной сойтись? — Купер смеется, и это безобразный звук, непохожий на его обычный мелодичный смех. — Ты хотела получить опыт без привязанности. Безопасный вариант. Ты хотела чего-то от меня, и я тебе это дал, и, может быть, сейчас все и кончится.
— Нет. — Мой голос такой тонкий. Напуганный. — Нет, проклятье, ты меня не слушаешь. Все совсем не так.
У него безжизненный взгляд. Никакой привычной живости в синеве его глаз.
— Так скажи мне.
Я сглатываю, заставляя себя смотреть ему в глаза. Я месяцами отдавала ему кусочки себя, и теперь — перед лицом возможной потери всего — я знаю, что путь, которым шла сюда, того стоит. Каждый безобразный кусочек моего прошлого стоил того, потому что все это вело к встрече с Купером.
— Я как будто падала всю свою жизнь и наконец-то приземлилась в безопасное место. С тобой мне безопасно, и я люблю тебя. Это правда.
— Пенни, — произносит Купер, и голос его ломается.
— Пожалуйста, Купер. Я выбираю тебя. Из всего остального. Выбери и ты меня.
Наконец-то, наконец-то он тянется ко мне и заключает в объятия. Я всхлипываю, зарываясь лицом ему в грудь. Его ладони скользят по моей спине, сам он бормочет хриплым и низким голосом:
— Я бы выбрал тебя в каждой вселенной. Я вырвал сердце из груди и протянул его тебе, сырое и красное, и оно твое навсегда. Ты его хозяйка, и даже если попытаешься его вернуть, если бросишь его, я не приму.
— А ты возьмешь мое?
Он наклоняет мою голову и целует меня.
— Да.
— Навеки?
— Навеки.
Я всхлипываю и смеюсь, вытирая глаза.
— Хорошо. Потому что мы нужны друг другу. И что мы за кошачьи родители, если разведемся?
Купер обнимает меня еще крепче. Долгую минуту мы просто дышим друг в друга. И пускай я еще дрожу, мне все равно тепло, внутри и снаружи.
— Не произноси этого, — бормочет Купер. — Когда мы поженимся — то все, Рыжая. Мандаринке придется мириться с тем, что мы станем неразлучны.
«Поженимся». Мне нравится это слово. Сама я считаю, что мы уже принадлежим друг другу, но будет приятно однажды все это узаконить. Мне плевать, что ждет меня в будущем, если я проведу его с Купером.
Он кладет подбородок мне на макушку и вздыхает, как от тяжелого бремени.
— Ты дрожишь. Нельзя же признаться друг другу в любви, а потом помереть в сугробе посреди Манхэттена. Пошли.
Я смотрю на каток.
— Знаешь, что нас согреет?
Чувак, который занимается билетами и прокатом, по ходу, веселится, передавая нам по паре коньков и пару уродливых, но необходимых спортивных носков для меня. Купера надо подбодрить, а мне нужно еще немного волшебства от этой ночи.
Мы выходим на каток, держась за руки. Мне неловко поднимать подол так, чтобы я на него не наехала, но Купер удерживает меня. Мы плохо катаемся — и это смешно для фигуристки и хоккеиста, — но это не важно. Купер то и дело останавливается и выравнивает нас обоих, чтобы мы могли поцеловаться. В итоге мы прекращаем притворяться и просто раскачиваемся на месте. И, поднимая взгляд, я не могу решить, куда смотреть: на него — мое новое «навеки» — или на блестящие пригоршни звезд в небе.
Кажется, лучше катания у меня еще не было.
66
Купер
Когда я просыпаюсь, мой мир — это только Пенни.
Ее лавандовые духи, еще оставшиеся на коже. Ее яркие волосы, разметавшиеся по подушке. Ее веснушки. Ее родинка-звездочка. Ее ресницы, такие длинные, что чуть не задевают щеки. Мягкий изгиб ее тела, гладкая, светлая нога, закинутая на мою. Нос как у феечки и упрямые губы. Следы от моих укусов на внутренней стороне бедер и груди. Образ совершенства — нагая, прекрасная и моя.
И ее храп. Но этого я ей никогда не скажу.
Поверить не могу, что я даже на секунду мог подумать о том, чтобы отказаться от нее. Она права. Как бы все ни начиналось, мы друг другу подходим. Я мог ошибаться в дяде Блейке, но не ошибаюсь в ней.
У меня уже наполовину встал, ведь я спал голый и в обнимку с Пенни, и я не испытываю угрызений совести, будя ее поцелуем. Когда мы наконец-то добрались до «Плазы» — после катаний на «Уолмен Ринк» и ночного перекуса в задрипанной фалафельной, — мы тихонько прошли наверх, даже не думая вернуться на раут. Мы раз и навсегда согрелись в душе в гигантской роскошной кабинке. Там и потрахались. А потом еще раз на полу. И наконец в кровати. Несмотря на все это, я почти готов повторить.
Пенни шевелится, почувствовав мой поцелуй и мои пальцы в своих волосах.
— Детка, — бормочет она.
— Привет, милая.
Она открывает шикарные голубые глаза.
— Уже утро?
— Типа того.
Пенни зевает в подушку.
— Нужен кофе.
— К сожалению, кофе кончился. Может, хочешь утреннюю деревяшку?
Эта фраза заставляет ее сесть.
— Купер!
— А, вот и она. Моя личная Спящая красавица.
— Я тебя сейчас подушкой ударю.
Я только усмехаюсь.
— А я скажу спасибо.
— Пойду в туалет. — Пенни выскальзывает из кровати и потягивается, демонстрируя свое прекрасное тело. Следы любовных укусов на ней смотрятся просто фантастически. — И прополощу рот. Если смогу нормально ходить.
— Будь моя воля, ты бы никогда не смогла нормально ходить.
Она закатывает глаза, но краснеет. Я люблю ее по многим причинам, которые никак не относятся к тому, как нам хорошо вместе, но не могу не признать, что для меня очень важно найти родственную душу в плане секса.
Я откидываюсь на подушки и с силой провожу рукой по члену. Пипец как приятно знать, что Пенни до сих пор так глубоко меня чувствует. Через пару минут она возвращается, и в ее дыхании чувствуется мятная свежесть. Она усаживается ко мне на колени. Просто идеально. Она целует меня, и наши языки сплетаются, пока она трется о мой член. Я целую ее в ответ, проводя рукой по спине и тиская за задницу. Пенни мягко стонет мне в рот. Мои яйца сжимаются и ноют — как всегда, одно ее присутствие почти опрокидывает меня за грань.
— Мне нужно оказаться внутри, малышка, — шепчу я. — Ты меня пустишь?
Пенни покусывает мою губу.
— Всегда.
Я переворачиваюсь, чтобы она оказалась подо мной, головой на подушке. Она гладит меня по щеке и снова целует, а я веду ладонью по ее телу и накрываю киску. Она уже мокрая.
Я улыбаюсь ей в губы.
— Какая хорошая девочка.
— Не дразнись, — бормочет она. — Давай. Я хочу, чтобы у меня все ныло из-за тебя.
У меня уже стояк по полной, спасибо трению наших тел, так что я просто раздвигаю ей ноги и трусь членом о дырочку. Пенни яростно смотрит на меня — видимо, считает, что я ее дразню, — так что я шлепаю ей по киске ладонью. Она распахивает рот от удивления, но потом стонет, запрокидывая голову. Я снова ее шлепаю, чуть сильнее, и Пенни приподнимает бедра, желая получить больше боли, так прекрасно смешанной с удовольствием. Я перекатываю нас на бок и прижимаю ее ногу к ее же груди, чтобы получить доступ к ее вагине. Я шлепаю ее еще несколько раз, слушая тихое аханье, наблюдая, как она дрожит в моих руках, и наконец — ввожу член целиком. Ее ощущения — это что-то с чем-то: так тесно, что я едва могу двигаться, и ее тело трепещет, пока она пытается привыкнуть к моей длине. Пенни выкрикивает мое имя. Меня охватывает теплом с головы до ног. Я зарываюсь носом туда, где ее плечо переходит в шею, и кусаю, наваливаясь на нее. А моя хорошая девочка — лучшая девочка, мое долбаное все — отодвигается назад, чтобы принять на себя больше моего веса.
Пенни снова произносит мое имя дрожащим голосом. Не Каллахан. Купер.
— Черт, ты так прекрасно меня принимаешь, — шепчу я ей на ухо.
У нее теперь стоит спираль, и мы друг у друга одни, так что почти всегда забиваем на презервативы, и от трения моего члена в ее тесном нутре у меня кружится голова. То, что Пенни мне доверяет — и любит — настолько, что дарит такой подарок, меня ошеломляет. Будь моя воля, я бы до конца жизни поклонялся алтарю ее тела.
Я тянусь поласкать ее клитор, но Пенни отводит мою руку.
— Я могу кончить и так, — говорит она дрожащим голосом. — Трахни меня сильнее.
Вместо этого я притягиваю ее ближе, чтобы погрузиться еще глубже. Пенни кричит так громко, что я рад, что мы в номере отеля, а не дома. Видимо, я вошел под идеальным углом, потому что она напрягается, все ее тело будто под электричеством и готово взорваться. А потом она всхлипывает, произнося мое имя. Теплая и скользкая влажность покрывает мой пах, когда Пенни кончает. То, как она кричит, и следы ее удовольствия, что помечают нас обоих, заставляют и меня упасть за грань, и я кончаю глубоко в нее и издаю стон, вдыхая ее запах. На грани зрения вспыхивают звезды. Пенни обхватывает меня так крепко, что я не смог бы двигаться, даже если бы захотел.
— Ого, — неуверенно бормочет она. — Вагинальный оргазм. Никогда не чувствовала его так ярко.
— Нет нужды поглаживать мое эго, но мне все равно нравится, когда ты это делаешь.
Пенни хихикает. Я прижимаю ладонь к ее ключице — ее сердце колотится, будто она только что пробежала стометровку. Мое тоже бухает в груди. Вагинальный оргазм. До сегодняшнего утра я сам не был уверен, что они существуют. Но теперь уверен, да? Будет забавно вызывать их у нее.
Мы лежим так еще какое-то время, но в итоге Пенни тянется к телефону.
— Вот черт. Нам пора.
— Можешь сесть на поезд попозже.
— Нет, — говорит она, оглядываясь на меня через плечо. — Ты завтракаешь со своим отцом.