— Это точно.
Отключив мобильные телефоны, они вышли из здания и двинулись вниз по Пятой авеню. Это был сравнительно новый трюк, который они с успехом применяли в последнее время. Как только Фрэнк открыл пасть, Майрон незаметно включил в кармане мобильник, а затем нажал на кнопку автоматического соединения с номером Уина, так что последний имел возможность слышать все, о чем говорили в офисе. Потому-то Майрон и старался излагать свои мысли во весь голос, провоцируя аналогичную реакцию со стороны хозяина кабинета, а кроме того, комментировал все его действия, чтобы Уин находился в курсе событий. Таким образом, Уин знал, что происходит в офисе, и выбрал нужное для звонка время. Честно говоря, Уину не о чем было разговаривать с Фрэнком, просто он хотел дать понять, что знает, где и в какой компании находится Майрон. Вот и все.
— Велю привязать тебя к стулу и начну подпаливать зажигалкой твое мужское достоинство, — повторил Уин слова Фрэнка. — Неприятно, наверное, да?
Майрон кивнул.
— А ведь есть неженки, которые жалуются даже на легкое жжение при мочеиспускании.
— Это точно… Ну а теперь расскажи мне подробно об этом деле.
Майрон начал рассказывать. Уин в таких случаях не производил впечатления внимательного слушателя. Вот и сейчас он и не думал смотреть на Майрона, а вместо этого рыскал взглядом по улице, отыскивая в толпе хорошеньких девушек. Манхэттен в рабочее время просто заполнен девушками в строгих деловых костюмах, шелковых блузках и белых кроссовках «Рибок». Время от времени, но не часто, Уин улыбался кому-нибудь из них. Хотя в Нью-Йорке женщины на подобные улыбочки смотрят косо, Уин, как это ни удивительно, почти всегда получал в награду ответную улыбку.
Когда Майрон поведал ему о своем намерении поработать какое-то время в качестве телохранителя Брэнды Слотер, Уин неожиданно остановился, открыл рот и приятным, хорошо поставленным голосом пропел:
— И буду вечно любить тебя, м-о-я р-а-д-о-с-ть…
Майрон внимательно посмотрел на него. Уин же как ни в чем не бывало зашагал дальше. Впрочем, через минуту счел все-таки необходимым объяснить эту свою эскападу.
— Когда я пою это у себя дома, — сказал он, — то мне кажется, что где-то рядом Уитни Хьюстон.
— Понятно, — сказал Майрон. — Догадываюсь, на что ты намекаешь…
— Ладно, оставим это. Скажи лучше, почему Брэнда так заинтересовала Эйков?
— Представления не имею.
— Может, все дело в том, что ее хочет заманить под свою крышу «Тру-Про»?
— Сомневаюсь. Она еще не настолько раскручена для такого агентства.
Уин с минуту обдумывал его слова, потом согласно кивнул. Через некоторое время они свернули на Пятидесятую улицу и стали держаться к востоку.
— Этот молодой пижон Эф-Джей может представлять для нас проблему.
— Ты его знаешь?
— Немного. В этом парне все не так, как кажется. Папаша с младых ногтей нацеливал его на изучение права. Вроде хотел, чтобы он сделался адвокатом. Отправил сначала в Лоренсвилл, затем в Принстон, а под конец — в Гарвард. И чем все кончилось? Похоже, теперь Фрэнк хочет, чтобы сынуля занялся менеджментом в области спорта.
— Но?
— Но парню все это не нравится. Ему, видишь ли, скучно жить по правилам. Он сын Фрэнка Эйка и постоянно помнит об этом и, несмотря на воспитание и образование, стремится доказать всем и каждому, что не менее крут, чем его папаша. Знаешь, что я думаю относительно Эф-Джея? Если как следует покопаться в его детстве, то там наверняка обнаружатся пауки с оторванными ногами и мухи с оборванными крылышками.
Майрон покачал головой:
— А вот это действительно очень плохо.
Уин ничего на это не сказал, и они, не говоря ни слова, вошли в Лок-Хорн-билдинг на Сорок седьмой улице. Майрон вышел из лифта на двенадцатом этаже, Уин же остался в кабинке, поскольку его офис находился двумя этажами выше. Войдя в комнату и бросив взгляд на стол секретарши, за которым обычно располагалась Эсперанса, Майрон невольно попятился. Ибо на этот раз за столом восседала Верзила Синди.
Она была большой в полном смысле слова, и стандартный канцелярский стол казался чем-то вроде гладильной доски, которую она по какому-то странному недоразумению положила себе на колени. Да что там стол — сам офис был ей мал, а если смотреть на вещи шире — то и здание, где они находились. Ее макияж даже представитель группы «Кисс» наверняка назвал бы несколько вызывающим. Помимо всего прочего, волосы Синди были коротко острижены и выкрашены в нежно-зеленый, цвета весенних всходов, цвет, а безразмерная майка без рукавов открывала бицепсы размером с баскетбольный мяч.
Оценив достоинства молодой женщины, Майрон осторожно приблизился к ней и произнес:
— Здравствуй, Синди.
— Приветствую вас, мистер Болитар.
Рост Синди достигал шести футов шести дюймов, а вес приближался к тремстам фунтам. В свое время она подвизалась на вторых ролях в женской борцовской команде, где царила Эсперанса, иногда выходила с ней на ковер в качестве спарринг-партнерши и была известна в определенных кругах как Большая мама. Майрон никогда не слышал, чтобы она говорила как нормальный человек, поскольку преимущественно выражала свои мысли звуками, напоминавшими звериный рык. Но, по правде сказать, голос Синди обладал богатым диапазоном, а она сама — склонностью к пародии и выдумке, поэтому когда работала вышибалой в заведении «С кожей и без кожи» на Десятой улице, ее устрашающий рык для пущего эффекта сдабривался таким сильным немецким акцентом, что по сравнению с ним речь молодого Шварценеггера напоминала нежный лепет сестричек Габор.
Но сейчас Синди изо всех сил старалась уподобиться примерной сотруднице офиса, что нашло отражение даже в ее манере разговаривать.
— Эсперанса здесь? — спросил Майрон.
— Мисс Диас в кабинете мистера Болитара, — сказала Синди и одарила Майрона самой любезной улыбкой из своего арсенала, которая, впрочем, казалась ему более кошмарной, чем улыбка Фрэнка Эйка, обещавшего прижечь ему гениталии, и оскорбляла его чувство прекрасного.
Войдя в кабинет, Майрон обнаружил свою помощницу, оккупировавшую его кресло и самозабвенно трепавшуюся по телефону. На Эсперансе была ярко-желтая блузка, контрастировавшая с ее смуглой кожей. Подобное сочетание цветов напоминало отражение ярких ночных звезд на поверхности воды теплого залива Амальфи. Эсперанса подняла голову, увидела босса и, продемонстрировав ему указательный палец, из чего следовало, что разговор будет завершен ровно через минуту, снова стала разливаться соловьем. Майрон присел на стул, стоявший напротив его рабочего стола и предназначавшийся для гостей. В определенном смысле это был интересный опыт, позволявший увидеть то, что обычно видел заглянувший к нему по делу или личной надобности клиент или спонсор. Взгляд упал на висевшие за креслом музыкальные бродвейские афиши. Немного поразмыслив, Майрон решил, что эти картинки бесперспективны и даже вредны для его бизнеса. Сторонний наблюдатель мог подумать, что он повесил их на стену в память о неосуществившейся мечте стать музыкальным продюсером и занялся устройством судеб спортсменов исключительно от безысходности.
Повесив наконец трубку, Эсперанса сказала:
— Ты опоздал.
— Так уж вышло. Фрэнк Эйк изъявил желание встретиться со мной.
Она скрестила на груди руки.
— Ему что — не хватало четвертого для партии в маджонг?
— Ему хотелось узнать, что происходит с Брэндой Слотер.
Эсперанса кивнула в такт своим мыслям:
— Ну вот. Как я и думала, начались неприятности.
— Вероятно.
— Брось ее.
— Не могу.
Она скептически посмотрела на него.
— Да, татуировка у нее на заднице что надо…
— Скажи лучше, тебе удалось нарыть что-нибудь на Хораса Слотера?
Эсперанса взяла со стола лист бумаги.
— Итак, Хорас Слотер. Пункт первый. За прошедшую неделю его кредитные карточки нигде не засветились. У него один-единственный банковский счет в «Ньюарк фиделити». Я его проверила. Баланс: ноль долларов.
— Как, совсем ничего?
— Он снял с него все до последнего цента.
— Сколько конкретно?
— Одиннадцать тысяч. Наличными.
Майрон присвистнул и откинулся на спинку стула.
— Похоже, парень довольно тщательно спланировал свое исчезновение. Это вполне согласуется с тем, что мы видели у него на квартире.
— Эсперанса неопределенно хмыкнула.
— Я тебе еще кое-что интересное расскажу, — сказал Майрон. — В частности, о его жене Аните Слотер…
— Неужели они все еще состоят в браке?
— Этого я не знаю. Возможно, формально. Она сбежала от него двадцать лет назад и уж точно меньше всего думала тогда о разводе.
Эсперанса сосредоточенно нахмурилась.
— Двадцать лет назад, говоришь?
— Совершенно верно. И с тех пор никто ее не видел.
— Слушай, а что, собственно, мы пытаемся найти?
— Не что, а кого. Ее, милочку, и пытаемся.
— А ты знаешь, где она может сейчас находиться?
— Представления не имею. Как я уже говорил, ее никто не видел целых двадцать лет.
С минуту помолчав, Эсперанса сказала:
— Вполне возможно, она мертва.
— Я и это не сбрасываю со счетов.
— Правда, если она жива и никто ничего о ней не знает, то у нее, вероятно, давно уже другое имя. Или ее вообще нет в стране.
— Что ж, очень может быть.
— И за эти двадцать лет никаких записей, никаких свидетельств ее существования… В компьютере тоже наверняка ничего нет.
Майрон ухмыльнулся.
— По-моему, ты всегда ворчала, когда я давал тебе слишком легкие задания.
— По-моему, я всего лишь твоя секретарша. Так сказать, низшее офисное звено.
— Никогда не считал тебя низшим офисным звеном.
Она посмотрела на него в упор.
— Но ведь я не твой партнер, не так ли?
Эти слова Майрон оставил без комментария. Эсперанса же продолжала гнуть свою линию.
— Так что я всего лишь твоя секретарша. Офисный планктон, не имеющий своего мнения, — произнесла она, почти дословно повторив то, что говорила раньше. Потом неожиданно спросила: — Но как бы то ни было, у нас есть время заниматься всей этой ерундой?