Но это не помогло.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Телефонный звонок и приглушенные неразборчивые голоса проникли в его сон, сделавшись на короткое время его частью. Впрочем, открыв глаза, Майрон мало что помнил. Только то, что во сне был моложе и красивее, поэтому, чувствуя приближающееся пробуждение, испытывал глубокую, хотя и неосознанную печаль, а проснувшись, сразу снова закрыл глаза, по-детски желая вернуться в волшебное царство сновидений. Но новый телефонный звонок моментально прогнал чары сна, словно сильный ветер сдул их, как облачко пыли.
Майрон потянулся к сотовому. Стоявшие на прикроватном столике электронные часы уже три года показывали одно и то же время — полночь. Майрон посмотрел на свои ручные — почти семь утра.
— Алло?
— Ты где?
Майрону понадобилась пара секунд, чтобы вспомнить, кому принадлежит голос в трубке. Ну конечно. Франсин Нигли. Его старой школьной подруге.
— Дома, — ответил Майрон хриплым со сна голосом.
— Помнишь, где ты показывал ужасы Хэллоуина?
— Помню.
— Встретимся там через полчаса, — сказала она.
— Ты достала папку?
Клик! Она повесила трубку.
Майрон отключил сотовый и потянулся. Отлично. Что теперь?
Из вентиляционного отверстия до его слуха снова донеслись приглушенные голоса. Судя по всему, разговаривали на кухне. Годы жизни в подвале научили его по тому, как из вентиляции разносилось эхо, и оттенкам звука определять, в каком помещении наверху разговаривают люди. В этом смысле его метод радикально отличался от метода киношного индейца из старого вестерна, который, чтобы понять, где и на каком расстоянии находятся враги, прикладывал ухо к земле.
Майрон спустил ноги на пол и потер руками лицо. Затем поднялся с кровати, надел велюровый халат производства 1978 года, быстро почистил зубы, пригладил щеткой волосы и, поднявшись по лестнице на первый этаж, направился на кухню.
Там за кухонным столом расположились Брэнда и мама. Они болтали и потягивали кофе. Растворимый, между прочим, и довольно жидкий. Мама кофе не увлекалась. Зато запах свежих, еще горячих рогаликов вызвал у Майрона острый приступ аппетита. Рогалики в шоколадной и сахарной обливке с разными начинками лежали в вазочке на столе, а рядом с ними на столешнице лежала пачка свежих газет. Короче говоря, типичное воскресное утро в доме Болитаров.
— Доброе утро, — сказала мама.
— Доброе, — сказал Майрон.
— Выпьешь чашечку кофе?
— Спасибо, нет. — Майрон обнаружил кофейню «Новый Старбакс» в Ливингстоне, когда разыскивал Франсин.
Он посмотрел на Брэнду. Она ответила ему незамутненным, спокойным взглядом, и Майрону это понравилось. Определенно смущения она не испытывала. Уже хорошо.
— Здравствуйте, — сказал Майрон девушке. Изобретательность, веселые шутки и искрящееся остроумие по утрам были его коньком.
Брэнда, кивнув в ответ, чинно пожелала ему доброго утра.
— А вот рогалики, — сказала мама, похоже, считая, что органы восприятия ее сына все еще затуманены сном. — Папа специально встал сегодня пораньше и сходил за ними в ливингстонскую пекарню. Помнишь, Майрон? Ту, что находится на Нортфилд-авеню? Рядом с пиццерией «Два гондольера»?
Майрон кивнул. Отец покупал рогалики в ливингстонской пекарне на протяжении тридцати лет. Тем не менее мама считала своим долгом постоянно напоминать об этом сыну. Это было частью семейного воскресного ритуала.
Майрон сел за стол рядом с ними.
Мама сложила на столе руки.
— Брэнда рассказала мне о своей ситуации, — сообщила она уже другим, скорее адвокатским, нежели материнским тоном, после чего положила перед Майроном одну из газет. Сообщение об убийстве Хораса Слотера занимало левую колонку первой страницы. Обычно в этой колонке печатали материалы о бесчинствах молодежи, брошенных новорожденных детях и тому подобную информацию для воскресного чтения.
— Я бы сама с удовольствием представляла ее интересы, — продолжала мама. — Но поскольку ты тоже вовлечен в это дело, возникает опасность конфликта интересов. В этой связи я подумываю о тете Кларе.
Клара вовсе не приходилась Майрону тетей, просто была старым другом семьи и по совместительству тоже очень известным адвокатом. Почти как мама.
— Отличная мысль, — сказал Майрон.
Он взял со стола газету и пробежал глазами статью. Ничего удивительного. В статье упоминалось, что Брэнда получила в суде ордер, ограничивавший права отца на контакты с ней, а также официально обвинила его в насилии, по причине чего органы правопорядка имеют к ней ряд вопросов в связи с недавней трагедией, но пока нигде не могут найти. Детектив Морин Маклафлин сделала стандартное в таких случаях заявление относительно того, что «пока еще слишком рано делать выводы или вычеркивать кого-либо из списка подозреваемых». Все понятно. Колонка происшествий находится под контролем полиции, позволившей появиться в ней лишь такой информации, которая инкриминировала и оказывала давление только на одного человека: Брэнду Слотер.
На той же первой странице помещалась фотография Хораса и Брэнды. На девушке была фуфайка с эмблемой баскетбольной команды ее колледжа, Хорас обнимал дочь за плечи. Оба улыбались. Однако улыбки предназначались скорее для объектива, и особого веселья в них не ощущалось. Подпись под фотографией сообщала о том, что отец и дочь знавали в прошлом и лучшие времена. Короче говоря, мелодрама в духе средств массовой информации.
Майрон пролистал газету до страницы А-9, где его ждал сюрприз. Там тоже находилась небольшая фотография Брэнды, а рядом, что интересно, помещался снимок племянника Хораса Слотера и кандидата в сенат штата Теренса Эдвардса. Если верить подписи под снимком, Теренса сфотографировали в момент «перерыва в ходе политической компании». Фотография в газете очень походила на те, что висели в доме матери кандидата. С одним, правда, исключением. На этом снимке Теренс стоял рядом с Артуром Брэдфордом.
Как говорится, приехали!
Майрон показал фотографию Брэнде. Секунду посмотрев на нее, она сказала:
— Артур Брэдфорд слишком часто засвечивается в самых разных местах, ты не находишь?
— Еще как нахожу!
— Но каким образом в схему с Брэдфордом вписывается Теренс? Он был еще ребенком, когда моя мать убежала из дома.
Майрон пожал плечами. Потом бросил взгляд на кухонные часы. Приближалось время встречи с Франсин.
— Мне необходимо срочно кое-куда съездить. Намечается одна встреча, — сказал он. — Но это не займет много времени.
— Какая встреча? — осведомилась мама, сдвигая брови на переносице.
— Какая разница? Я же сказал, что скоро вернусь.
Мама сдвинула брови на переносице еще более грозно, а ее взгляд, казалось, просверлил Майрона насквозь.
— Но ведь ты больше здесь не живешь, Майрон, — продолжала она. — И потом: какие могут быть встречи в семь утра в воскресенье? — «Семь утра» она сказала на тот случай, если Майрону по какой-то причине показалось, что сейчас семь вечера.
Матушка Болитар. Специальный агент МОССАДа, мастер допроса.
Под вопросительными взглядами матери и Брэнды Майрон чувствовал себя так, словно его поджаривали на гриле. Тем не менее надо было что-то ответить.
— Расскажу, когда вернусь. — С этими словами он выскочил из кухни, принял душ, в рекордно короткое время оделся и вскочил в машину.
Франсин Нигли недаром говорила об «ужасах Хэллоуина». Это был своего рода код. Когда они учились в школе высшей ступени, не менее сотни учеников отправились смотреть фильм «Хэллоуин». Этот фильм только что вышел в прокат, и в нем показывали такие страсти, что кровь стыла в жилах. На следующий день после просмотра Майрон и его приятель Эрик оделись, как герой фильма злодей Майкл Майерс — напялили на себя черные накидки и закрыли лица вратарскими хоккейными масками, — после чего спрятались в лесочке рядом со спортзалом для девочек. Близко не подходили. Только выныривали иногда из ветвей и демонстрировали себя в новом обличье прилипшим к окнам ученицам. У некоторых девочек не выдержали нервы, поднялся крик. Короче, урок был сорван.
Будем, однако, снисходительны к Майрону и его приятелю. Как ни крути, тогда они были еще школьниками.
Майрон припарковал свой «таурус» около ливингстонского футбольного поля. «Астротарф» заменил естественное травяное покрытие уже более десяти лет назад. Интересно, существовала ли необходимость в подобной замене в обычной школе высшей ступени? Размышляя об этом, Майрон пробирался среди деревьев того самого небольшого леска, где прятался с приятелем. Туфли сразу промокли от росы. Зато он нашел тропинку, выводившую к спортивному залу. Недалеко от этого места Майрон, по выражению родителей, «обжимался» с Нэнси Петтино, только что поступившей в школу. Ни он, ни эта девочка не испытывали друг к другу большого интереса, но в школе все уже ходили парами, и они решили, что ничем не хуже других.
Эх, молодость, молодость…
Франсин в полной форме и при всех регалиях сидела на том самом обломке скалы, на который двадцать лет назад взбирались Лже-Майклы Майерсы, чтобы пугать девочек. Франсин сидела к нему спиной и, услышав шорох, даже не потрудилась повернуть голову в его сторону. Майрон остановился в нескольких шагах от нее.
— Франсин!
Она глубоко вздохнула и осведомилась:
— Что происходит, Майрон?
В годы учебы школьники смотрели на Франсин скорее как на мальчишку, чем на девушку. Уж больно она была решительная и энергичная, стремясь быть застрельщицей и доминировать во всех затеях, в том числе самых что ни на есть мальчишеских, составляя конкуренцию самым отчаянным парням. Но сейчас уверенности в ней как-то не чувствовалось. Она сидела на камне, прижав колени к груди, и раскачивалась из стороны в сторону.
— Почему бы тебе не сказать мне об этом? — произнес Майрон.
— Не смей играть со мной в игры!
— Ни в какие игры я с тобой не играю.
— Тогда скажи, зачем тебе понадобилась эта папка?
— Я уже говорил. Не уверен, что тогда произошел несчастный случай.