Радио в машине работало очень тихо, но Майрон все равно ухитрился разобрать слова известного поп-исполнителя Сила, сравнивавшего в песне свою любовь с «поцелуем могильной розы…». Романс, одним словом.
— И тем не менее, — заметил Майрон, — мне еще какое-то время придется этим заниматься.
Уин ничего не сказал.
— И мне понадобится твоя помощь.
И снова ему ответом послужило молчание.
— Откуда-то, словно из воздуха, материализовались стипендии на имя Брэнды, — сказал Майрон. — Я склоняюсь к мысли, что мать посредством этих стипендий оказывала материальную помощь дочери. Анонимно. Я бы хотел, чтобы ты проследил эти деньги.
Уин протянул руку и выключил радио. Движение на улице почти отсутствовало. Исправно гудел кондиционер, но, если не считать этого, установившаяся в салоне тишина с каждой минутой становилась все более тягостной. Наконец через пару минут Уин нарушил молчание:
— Ты влюбился в нее, не так ли?
Вопрос настолько поразил Майрона, что он приоткрыл рот. Уин никогда не задавал подобных вопросов. Наоборот, прилагал максимум усилий, чтобы избежать разговоров на эти темы. Майрон даже пришел к выводу, что объяснять Уину сокровенные движения человеческой души все равно что рассказывать о тонкостях джазовых композиций раскладному стулу для отдыха на природе.
— Может, и влюбился, — ответил Майрон.
— И это влияет на твои способности к рациональному мышлению, — наставительно сказал Уин. — Как известно, эмоции способны воздействовать на прагматизм и даже подавлять его.
— Постараюсь этого не допустить.
— Притворись на минуту, что не влюбился. Стал бы ты тогда заниматься всем этим?
— Это имеет значение?
Уин кивнул. Он понимал его лучше, чем другие. И уж конечно, понимал, что гипотетические предположения не имеют ничего общего с реальностью.
— Ладно, оставим это, — сказал он. — Лучше расскажи, что знаешь о стипендиях Брэнды, а я подумаю, что тут можно сделать…
Потом они снова надолго замолчали. Уин, как всегда, казался совершенно расслабленным и в то же время готовым к любому отчаянному предприятию.
— Между непреклонностью и глупостью очень тонкая граница, — через некоторое время произнес он. — Попытайся остаться на правильной стороне.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Движение во второй половине воскресного дня продолжало оставаться редким. Так что Линкольн-туннель они пролетели, что называется, с ветерком. Уин развлекался с кнопками недавно приобретенного Майроном CD-плейера, нажимая то на одну, то на другую, и остановился на современной обработке американской рок-классики семидесятых. Сначала они прослушали песню «Ночью Чикаго вымирает», а затем рок-балладу «В Джорджии один за другим гаснут огни в ночи», из содержания которых Майрон узнал, что в семидесятые годы гулять по ночам было очень опасно. Потом рок-композиции сменила сквозная тема к песням из фильма «Билли Джек». Помните фильм «Билли Джек»? Уин помнил. Возможно, даже слишком хорошо.
Последним номером шла классическая сентиментальная баллада семидесятых «Шеннон». Лирическая героиня Шеннон умерла в самом начале баллады, после чего исполнители высокими подвывающими голосами сообщили слушателям, что тело бедняжки унесло течением в открытое море. Эта песня всегда трогала Майрона до слез. У матери Шеннон до конца жизни кровоточило разбитое сердце, а отец здорово сдал, и на его лице навсегда застыло скорбное выражение. Короче говоря, после смерти Шеннон все на свете изменилось в худшую сторону.
— А ты знаешь, что Шеннон — это собака? — вдруг спросил Уин.
— Шутишь?
Уин покачал головой.
— Если как следует вслушаться в текст, это становится понятно.
— Сколько я ни вслушивался, понял только то, что она умерла и ее тело унесло в открытое море.
— А дальше, между прочим, следует пассаж, где автор выражает надежду, что ее трупик прибьет к маленькому необитаемому острову с большим раскидистым деревом.
— Раскидистым деревом? — переспросил Майрон.
Вместо ответа Уин пропел:
— Таким же, какое растет у нас на заднем дворе…
— Строфа о дереве отнюдь не свидетельствует о том, что речь идет о собаке, Уин. Может, Шеннон любила сидеть в тени под деревом? Или у нее там висел гамак?
— Возможно, — сказал Уин. — Но в песне есть еще одно указание на то, что это была собака. Правда, неясно выраженное. Я бы сказал, намеком.
— И что же это такое?
— Подвывающие по-собачьи голоса исполнителей.
Таков Уин, и с этим уже ничего не поделаешь.
— Тебя высадить где-нибудь в городе? — спросил Майрон.
Уин покачал головой.
— Мне предстоит прорва бумажной работы, — сказал он. — В этой связи я бы хотел запереться на ключ и укрыться на время от всех своих знакомых.
Майрон не стал с ним спорить.
— У тебя оружие есть? — поинтересовался Уин.
— Есть.
— Еще требуется?
— Нет.
Они припарковались на парковке Кинней и вместе сели в лифт. В высотном здании сегодня стояла непривычная тишина: муравьи покинули муравейник. Эффект был зловещий. Складывалось впечатление, что приятели оказались среди декораций фантастического фильма, повествовавшего о конце света. Всюду пусто и призрачно. Легкое поскрипывание лифта отдавалось в застывшем воздухе, как эхо громовых раскатов.
Майрон вышел из лифта на двенадцатом этаже. Несмотря на воскресенье, Верзила Синди сидела за столом в своем закутке. Как всегда, окружавшие Синди предметы казались крохотными, словно она жила в домике Барби. При виде этой женщины на память приходил эпизод из фильма «Сумеречная зона» с неожиданно уменьшающимся домом, забором и прочими объектами. Сегодня Верзила Синди надела парик, почти такой же, как у комедийной актрисы Кэрол Ченнинг. Не успела утром причесаться, подумал Майрон. Увидев босса, Синди улыбнулась и поднялась с места. Майрон сразу почувствовал себя Кеном — игрушечным приятелем Барби, да еще и выпучил от удивления глаза.
Синди при росте шесть футов шесть дюймов надела высокие каблуки, немилосердно скрипевшие от выпавшего на их долю непосильного испытания: поддерживать в вертикальном положении столь грандиозное существо. В честь воскресного дня Синди также надела некое подобие делового костюма: блузку цвета французского революционного флага и новый серый жакет, который, похоже, только что треснул под мышкой от резкого движения.
Синди вскинула над головой руки и покрутилась перед Майроном, напоминая Годзиллу, травмированного выстрелом из электронного парализующего ружья «тайзер».
— Нравится? — спросила она.
— Очень, — ответил Майрон, а про себя подумал: «Парк Юрского периода-III»: демонстрация мод.
— Приобрела все это в «Бенниз».
— В «Бенниз»?
— Ну да, в нижней части города, — объяснила Синди. — Это магазин одежды для трансвеститов. Но мы, крупные женщины, тоже часто там отовариваемся.
Майрон кивнул.
— Практично, — заметил он.
Верзила Синди чихнула, а потом неожиданно расплакалась. А поскольку она, несмотря на замечания Майрона, по-прежнему носила на лице слишком много смывающейся водой косметики, ее лицо вскоре стало походить на вазу из цветного пластика, случайно забытую во включенной микроволновке.
— О мистер Болитар!
Раскинув в стороны руки, она бросилась к нему, напоминая мультяшного персонажа, проламывающего стены в неудержимом движении вперед и оставляющего после себя огромные рваные дыры в форме тела.
Майрон выставил вперед обе руки.
«Нет, Синди! Майрон хороший. Он любит Синди. Пожалуйста, не делай Майрону больно!»
Бесполезно! Она заключила его в свои медвежьи объятия, оторвав от пола как пушинку. Майрону показалось, что кровать с водяным матрасом вдруг ожила и атаковала его. Так что ему ничего не оставалось, как закрыть глаза и отдаться на волю стихии.
— Благодарю вас, — пролепетала Синди сквозь слезы.
В следующее мгновение Майрон краем глаза заметил Эсперансу. Она наблюдала за этой сценой, скрестив на груди руки и едва заметно улыбаясь. Новая работа, вспомнил Майрон. Теперь Синди будет занята в офисе полный рабочий день.
— Не стоит благодарности, — проблеял он.
— Я вас не подведу.
— Не могла бы ты для начала поставить меня на пол?
Верзила Синди издала звук, долженствовавший изображать хихиканье. В «Парке Юрского периода-III» дети в этот момент наверняка бы завопили от ужаса и вцепились в руки своих мамаш.
Синди опустила его на пол с такой осторожностью, с какой строитель египетской пирамиды устанавливал на вершине заостренный пирамидальный блок, венчавший грандиозную постройку.
— Вы не пожалеете. Я буду работать день и ночь, даже в уик-энды. Кроме того, буду носить ваши рубашки в прачечную, готовить кофе, покупать нектар «Йо-хо» и даже делать вам массаж спины.
При этих словах Майрону почудился подминающий его под себя паровой каток.
— Хорошо бы сейчас стаканчик «Йо-хо».
— Уже несу! — Верзила Синди, сметая все на своем пути, бросилась к холодильнику.
Майрон воспользовался моментом, чтобы протиснуться к Эсперансе.
— Она действительно отлично делает массаж спины, — сказала та.
— Учти! Принимаю твои слова на веру.
— Я сказала Синди, что именно ты выразил желание взять ее на полную ставку.
Майрон кивнул.
— В следующий раз скажи ей, — произнес он, — что я выразил желание лично выковыривать у нее из-под кожи занозы, если она случайно занозит себе лапу.
Появилась Верзила Синди с пакетом «Йо-хо».
— Хотите, я взобью его миксером, мистер Болитар? Вы как больше любите?
— Благодарю, Синди. Я сам разберусь с тем, как мне пить «Йо-хо».
— Слушаюсь, мистер Болитар. — Синди попятилась, освобождая ему место. В этот момент Майрону вспомнилась картина известного мариниста прошлого века, на которой огромный «Посейдон эдвенчурер» шел рядом с маленькой рыбацкой лодкой под парусом.
Майрон повернулся к Эсперансе.
— Какая-нибудь новая информация о продаже Лестера поступила?