азование. Возможность жить в хорошем общежитии, а не на дне Уесторка. Вот так.
Снова молчание.
Майрон ждал. Он слишком торопился, не дал себе времени подумать, подобрать слова. Теперь замолчал, пусть все уляжется.
– Это твои версии, – сказала Бренда. – Ты постоянно стремишься представить мою мать в розовом свете. Мне кажется, тебя это ослепляет.
– Почему?
– Тогда ответь мне: если все это так, по какой причине она не взяла меня с собой?
– Она скрывалась от убийц. Какая мать подвергнет своего ребенка такой опасности?
– И она впала в такую паранойю, что даже не позвонила? Или не навестила?
– Паранойю? – повторил Майрон. – Эти ребятки прилепили жучок на твой телефон. За тобой слежка. Отца убили.
Бренда печально покачала головой.
– Ты не понимаешь.
– Чего это я не понимаю?
У нее на глазах уже блестели слезы, но она старалась говорить спокойно.
– Ты можешь искать для моей матери любые оправдания, но никуда не денешься от факта – она бросила своего ребенка. Даже если у нее на то были основательные причины, даже если она и в самом деле была самоотверженной матерью, идущей на все, чтобы защитить свою дочь, почему она позволила этой дочери думать, что она ее бросила? Неужели не понимала, как это скажется на пятилетней девочке? Разве не могла найти способ, чтобы сказать ей правду даже после всех этих лет?
Ее ребенок. Ее дочь. Сказать ей правду. И ни разу «я» или «мне». Интересно. Но Майрон молчал. У него не было ответа на этот вопрос.
Они проехали мимо института Кесслера и остановились на красный свет. Немного погодя Бренда сказала:
– Я все равно хотела бы сегодня пойти на тренировку.
Майрон кивнул. Он понимал. На площадке ей легче.
– И я хочу играть в воскресенье на открытии.
Майрон снова кивнул. Наверное, Хорас бы тоже этого хотел.
После очередного поворота они подъехали к дому Мейбел Эдвардс. Напротив были припаркованы по меньшей мере десяток машин, все американские, большинство старые и побитые. У дверей стояла чета в черном. Мужчина нажимал на звонок. Женщина держала миску с салатом. Заметив Бренду, они окинули ее гневными взглядами и отвернулись.
– Вижу, они читали газеты, – заметила Бренда.
– Никто не думает, что ты его убила.
Ее взгляд заставил его пожалеть о своем покровительственном тоне.
Они подошли к двери и остановились позади четы. Они упорно не смотрели на Бренду. Мужчина постукал носком ботинка по порогу. Женщина демонстративно вздохнула. Майрон открыл было рот, но Бренда заставила его промолчать, решительно тряхнув головой. Она уже научилась читать его мысли.
Кто-то открыл дверь. Внутри уже собралось много народу. Все прилично одеты. Все чернокожие. Удивительно, но Майрон начал это постоянно замечать. Накануне во время вечеринки ему ни разу не показалось странным, что все, кроме Бренды, белые. По правде говоря, Майрон не мог припомнить, чтобы когда-нибудь видел на вечеринке в их районе чернокожего. Так почему его так удивило, что он здесь единственный белый? И почему из-за этого он так странно себя ощущает?
Чета в черном мгновенно исчезла внутри, будто ее засосало торнадо. Бренда поколебалась. Когда они, наконец, переступили порог, происходящее напомнило Майрону сцену из фильма Джона Уэйна. Негромкий разговор смолк, как будто кто-то выключил радио. Все повернулись и уставились на них. На секунду ему показалось, что здесь дело в расовом отношении, поскольку он был здесь единственный белый. Но потом разглядел, что враждебное отношение направлено непосредственно против Бренды.
Она оказалась права. Они считали ее убийцей.
В комнате было жарко и душно. Вентиляторы крутились без всякой пользы. Мужчины пальцами оттягивали воротнички, чтобы легче было дышать. У всех потные лица. Майрон взглянул на Бренду. Она показалась ему маленькой, одинокой и испуганной, но взгляда не отводила. Он почувствовал, что она взяла его за руку, и он легонько сжал ее ладонь. Бренда выпрямилась и подняла голову.
Толпа расступилась, пропуская Мейбел Эдвардс. Ее глаза распухли и покраснели. В руке она комкала платок. Теперь все смотрели на Мейбел, ожидая ее реакции. Увидев Бренду, женщина протянула к ней руки. Бренда не колебалась. Она быстро вошла в эти мягкие объятия, положила голову на плечо Мейбел и в первый раз по-настоящему зарыдала. Не заплакала. А душераздирающе зарыдала.
Мейбел раскачивала племянницу и утешающе похлопывала ее по плечу. Одновременно сурово, как мать-волчица, она оглядывала комнату, бросая вызов всем, кто посмел неприязненно посмотреть на ее племянницу.
Присутствующие стали отворачиваться, снова возобновился тихий разговор. Майрон почувствовал, как начало спадать напряжение. Он оглядел комнату в поисках знакомых лиц. Узнал пару бывших игроков, которых он помнил еще по школе. Они кивнули ему. Майрон ответил на приветствие. По комнате промчался малыш, воя словно сирена. Майрон узнал его. Внук Мейбел, сын Теренса Эдвардса. Он видел его фотографию на каминной доске.
Кстати о птичках, куда подевался сам Эдвардс?
Майрон еще раз оглядел комнату. Ни малейшего следа. Стоящие перед ним Мейбел и Бренда разомкнули объятия. Бренда утерла слезы. Тетка кивком показала ей на ванную комнату. Бренда поспешно ушла.
Мейбел подошла к Майрону и решительно, без всяких предисловий, спросила:
– Ты знаешь, кто убил моего брата?
– Нет.
– Но ты его разыщешь.
– Да.
– Идеи есть?
– Только идеи, – ответил Майрон, – ничего больше.
– Ты хороший человек, Майрон.
Около камина они устроили некоторое подобие храма. Фотография улыбающегося Хораса среди цветов и свечей. Майрон посмотрел на улыбку, которой не видел десять лет и больше никогда не увидит.
Он не ощущал себя хорошим человеком.
– Мне надо вас еще кое о чем спросить, – сказал он.
– Надо, так спрашивай.
– И об Аните тоже.
– Ты все еще считаешь, что она со всем этим связана?
– Да. Мне бы еще хотелось подослать человечка проверить ваш телефон.
– Зачем?
– Я думаю, он прослушивается.
– Кому это нужно? – Мейбел смешалась. Лучше пока не высказывать предположений.
– Не знаю, – ответил Майрон. – Но когда ваш брат звонил, он упоминал мотель «Холидей» в Ливингстоне?
Что-то случилось с ее глазами.
– Зачем это тебе?
– Судя по всему, перед своим исчезновением Хорас обедал там с менеджером. И в последний раз воспользовался своей кредитной карточкой. Когда мы туда приехали, Бренде показалось, что она узнала мотель, и возможно, бывала там с Анитой.
Мейбел закрыла глаза.
– В чем дело? – спросил Майрон.
В дом вошли еще люди, которые пришли почтить память Хораса. Все несли тарелки с едой. Мейбел выслушивала их соболезнования, печально улыбаясь и пожимая руки. Майрон ждал.
Освободившись на секунду, Мейбел сказала:
– Хорас никогда не упоминал этот мотель по телефону.
– Но это не все.
– Да?
– Анита когда-нибудь возила туда Бренду?
В этот момент вошла Бренда и взглянула на них. Мейбел положила руку на локоть Майрона.
– Сейчас не время, – быстро проговорила она. – Может быть, вечером. Ты сможешь приехать один?
– Да.
Мейбел отошла от него и занялась родственниками и друзьями. Майрон снова почувствовал себя посторонним, но на этот раз это не имело никакого отношения к цвету кожи.
Он поспешно покинул дом.
Глава 20
Выехав на дорогу, Майрон тут же включил сотовый телефон, чтобы проверить, кто звонил. Один звонок был от Эсперанцы, другой от Джессики из Лос-Анджелеса. Он быстро сообразил, как поступить. Набрал номер Джессики. Не дает ли он слабину, вот так сразу перезванивая? Возможно. Но это один из самых важных моментов в его жизни. Не в его духе было играть в такие игры.
Оператор гостиницы соединил его, но трубку никто не снял. Он оставил сообщение. Потом позвонил в офис.
– У нас большая проблема, – заявила Эсперанца.
– В воскресенье? – удивился Майрон.
– Возможно, Господь и взял выходной, но не владельцы команды.
– Ты про Хораса Слотера слышала? – спросил он.
– Да, – ответила она. – Мне очень жаль твоего друга, но мы должны продолжать работу. И у нас проблема.
– Какая?
– «Янки» собираются продать Лестера Эллиса. Сиэтлу. Завтра с утра пораньше совещание.
Майрон потер пальцами переносицу.
– Откуда ты узнала?
– От Девона Ричардса.
Надежный источник. Черт!
– А Лестер в курсе?
– Не-а.
– С ним случится припадок.
– Будто я не знаю.
– Есть предложения?
– Ни одного, – ответила Эсперанца. – Сомнительное преимущество подчиненной.
Раздался сигнал, извещающий, что кто-то пытается до него дозвониться.
– Я перезвоню. – Он поменял линии.
– За мной хвост, – сообщила Франсин Нигли.
– Ты где?
– Недалеко от Мемориальной площади.
– Какая машина?
– Синий «бьюик». Довольно старый. Белый верх.
– Номер запомнила?
– Нью-Джерси, четыре-семь-четыре-пять Т.
Майрон немного подумал.
– Когда у тебя начинается смена?
– Через полчаса.
– Работаешь в машине или в участке?
– В участке.
– Ладно, я его там прихвачу.
– Прихватишь?
– Если ты работаешь в участке, не станет же он тратить прекрасное воскресенье, чтобы болтаться около. Я сяду ему на хвост.
– На хвост хвосту?
– Именно. Поезжай по Маунт-Плезант на Ливингстон-авеню. Я там и подключусь.
– Эй, Майрон?
– Да?
– Если происходит что-то серьезное, я хочу в дело.
– Конечно.
Они закончили разговор, и Майрон направился в Ливингстон. Остановился недалеко от площади, у поворота на Ливингстон-авеню. Отсюда хорошо был виден полицейский участок и открыт путь в любом направлении. Не выключая мотор, Майрон сидел и наблюдал за площадью. Она была любимым местом ливингстонцев. Прогуливалось много старушек, наиболее лихие – одетые в спортивные костюмы – размахивали гантелями. Забавно. А вот работали языками больше, чем мускулами. Мимо отрешенно пробегали закаленные любители бега трусцой. Они были в солнцезащитных очках на суровых лиц