– Tia Lola, Tia Lola!
– Тихо, тихо! – Лола поднимает руку, и Саймон замирает как вкопанный. – Cuidado, Simon. Caliente. Muy caliente.[62] – Она относит еду на кухню, а потом возвращается к Саймону, который так и не сдвинулся с места. Опустившись к малышу, берет его на руки.
– Besos. Quiero muchosbesos![63] – Саймон и Лола поочередно целуют друг друга в щеки и считают: – Uno, dos, tres, cuatro, cinco, seis.
На слове «seis» в квартиру входит Миа.
– Саймон, если ты хочешь подняться по лестнице, нельзя бежать одному, нужно остановиться и подождать меня.
– Мамочка, я занят, – важно отвечает Саймон.
– Лола! – кричу я. – Ты захватила вилки? Если нет, нам придется есть палочками!
Из моей спальни выходит сияющая Элли, и я вижу, как она с улыбкой прислоняется к двери. Она радуется суматохе, царящей вокруг, или чему-то другому? Тому, чего я не вижу?
– Передай мне сальсу, – просит Грейс Лолу. Мы все сидим за столом у меня в гостиной и наслаждаемся едой из ресторана Лолы. И у нас есть вилки – их помыла Миа.
– Тетя Грейси, скажи «пожалуйста», – нараспев произносит Саймон.
– Пожалуйста, – бормочет Грейс.
– Скажи «рог favor».[64] Давай!
– Лола! – со стоном просит Грейс, и Лола передает ей соус.
– Я ничего не помню про аррондисменты, – говорит Миа. – Что там рядом?
Элли рассказывает нам об апартаментах Жана-Франсуа. То есть о квартире. О квартире Жана-Франсуа.
– Сорбонна, где преподает Жан-Франсуа, расположена в пятом аррондисменте. – Элли раскладывает кружком чипсы из райского банана. – Понятно? – Мы киваем. – А квартира в шестнадцатом аррондисменте. – Двигаясь в северо-западном направлении, Элли выкладывает еще одну горку чипсов. На восточной границе второго аррондисмента из чипсов она кладет креветку. – Voila. Вот здесь наша квартира.
«Наша квартира». Элли уже считает себя ее хозяйкой.
– Она тебе нравится? – спрашивает Лола, набив рот фасолью, поджаренной с луком.
– Очень. Она маленькая, но не тесная. Расположена в прекрасном месте. Жан-Франсуа решил, что лучше жить так, чем в огромных апартаментах, но в худшем районе. Самое замечательное – это спальня. Стены? Выкрашены в теплый желтый цвет и отделаны деревом. Красивые французские окна выходят на маленький балкон.
– Как во Франции называют французские окна? – интересуюсь я.
– Окна, – говорит Элли, а Лола бросает в меня побег сахарного тростника.
– Tia Lola! – Саймон в ужасе.
– Lo siento mucho,[65] – извиняется она.
– Французские окна? Они закрыты прозрачными занавесками, которые пропускают рассеянный солнечный свет. Это очень красиво. И он падает на кровать. У Жана-Франсуа она из красного дерева, с изогнутой спинкой. – Элли замолкает.
Судя по моему опыту, если женщина не рассказывает подругам про секс со своим мужчиной, значит, она влюблена. И они занимаются не сексом, а любовью. Женщины не сплетничают об этом с подругами, потому что не хотят потерять ощущение интимности.
– Тебе нравится спать в такой кровати? – спрашивает Грейс.
Элли улыбается:
– Мне нравится в ней просыпаться.
После ужина мы вместе убираем со стола. Миа дает Саймону фломастеры и книжку-раскраску. Взяв чашки кофе с молоком, мы вновь собираемся за столом. И Грейс заводит разговор о свадьбе:
– Итак, мои дорогие, свадьба назначена на последнюю субботу сентября. Значит, у нас осталось меньше трех месяцев. Время пошло.
Она раскладывает на столе журналы – у страниц с платьями, цветочными композициями и подарками загнуты углы. Еще у нее с собой образцы тканей, кассеты и диски с записями различных групп и диджеев, меню и массой идей.
– А чего хочет твой жених? – спрашиваю я.
Грейс натянуто улыбается:
– Майкл попросил меня отобрать по два варианта, и тогда он выскажет свое мнение. Он ведь очень занят на работе. Знаете, как это бывает…
Проходит два часа. Саймон спит на полу, да и все мы не прочь присоединиться к нему и уже невнимательно слушаем Грейс. Но за это достается только Элли.
– Тебе ведь тоже предстоит пройти через это, – предупреждает она.
Элли улыбается, и я понимаю, что ее мысли заняты вовсе не цветом салфеток. Она думает о кровати с изогнутой спинкой.
Субботний день в компании родителей
Моя мама уже в том возрасте, когда сначала записывают все, что нужно сделать, а потом составляют списки этих списков. Она делает пометки на листочках, чтобы ничего не забыть, а потом помечает, куда их положила. Вот такие дела…
Глория Нортштейн может потерять свой листок с записями, но всегда знает, где лежат купоны или объявления о распродажах. Несмотря на то что мама и мой отчим люди вполне состоятельные и могут позволить себе все, что захотят, она никогда просто так ничего не покупает – ни технику, ни одежду, ни зубную пасту, ни даже грейпфруты. У нее обязательно найдется купон, скидка по кредитной карточке, талон на покупку или еще что-нибудь. Мама готова проехать двадцать минут до оптового фруктового рынка, чтобы заплатить на десять центов меньше за четыре грейпфрута, которые покупает себе каждую неделю.
Почему? Как я понимаю, ей кажется, что, потратив меньше, она не даст продавцу нажиться. И это ее радует. Думаю, это идет еще из шестидесятых. Хотя какая разница…
Заехав за мной в субботу утром, мама протягивает мне стопку купонов и проспектов из магазинов. Мне ничего не нужно, и в любом случае я в состоянии все купить сама. Но это было бы не так интересно. Сейчас середина июня, и магазины уже начинают снижать цены на летние товары. Так что выгодные покупки нам гарантированы.
– Куда? – спрашивает мама. Это наш зашифрованный код: по тем проспектам, что я держу в руках, нужно определить, в каком торговом центре сейчас больше рекламных акций и распродаж.
– Черри-Хилл, – говорю я. – «Мейси» объявил о пятнадцатипроцентной скидке на одежду и обувь плюс дополнительная скидка в десять процентов для владельцев кредитной карты этого магазина. Сейчас это самый выигрышный вариант.
Мама ведет машину, а я украдкой разглядываю ее. Помнится, когда-то я считала ее самой красивой мамой в городе. Она по-прежнему хорошо выглядит, но сейчас ее скорее можно назвать привлекательной. У нее большие карие глаза, длинные ресницы, потрясающие изогнутые брови и длинные волнистые волосы, которые она никогда в жизни не стригла. И хотя мама никогда не признается в этом, я знаю, что она красит их в свой натуральный янтарный оттенок. Она по-прежнему носит большие круглые серьги, которые были в моде в семидесятые, и не изменяет своему пристрастию к бирюзе. В маминой коллекции серьги и кольца с бирюзой, а также замысловатый пояс, который она носит с широкими платьями и юбками. Я знаю, что у мамы есть джинсы, но она никогда не выходит в них на улицу, предпочитая юбки или платья. В знак уважения к богине-праматери. Или что-то в этом роде.
– Что такое? – спрашивает она, взглянув на меня. Рассматривая мамин профиль, я улыбаюсь и говорю, растягивая слова:
– Ты очень красивая!
– Лекси, красота идет изнутри.
– Мам, просто скажи «спасибо».
– Спасибо. – Она улыбается, а потом хлопает себя ладонью по лбу и говорит: – Лекси, поищи на заднем сиденье желтый лист бумаги.
Я оглядываюсь:
– Ничего не вижу.
– Смотри как следует!
Как следует? На заднем сиденье пусто, но я все равно поворачиваюсь и смотрю во все глаза. Я знаю, мама сейчас тянет время, стараясь вспомнить, куда же она положила желтый листок.
– О, Лекси! – вдруг говорит она. – Посмотри в пакете на двери. Там такой коричневый бумажный пакет. На полу. Под сиденьем. Там должен быть лист бумаги желтого цвета.
Смотрю под сиденьем:
– Эврика!
– Что там написано? – Она в состоянии вспомнить, где лежит записка, но текст…
Разворачиваю листок – крупными печатными буквами на нем написано «Прием товара в субботу». Протягиваю его маме.
– Вот черт, – говорит она. – У меня было ощущение, что я должна быть где-то в другом месте. Извини. – И на следующем перекрестке разворачивает машину.
Моя мама – хозяйка «Мэджик хэнгер», комиссионного магазина, где продается дешевая одежда для малообеспеченных женщин и их детей. Это соответствует не только ее отношению к скидкам, но и к теории реинкарнации. Как она говорит, даже одежда заслуживает в жизни второго шанса.
Я какое-то время помогаю ей разбирать одежду, но потом мне становится скучно. Мама отпускает меня позвонить отцу. Его мебельный магазин расположен всего в нескольких милях от «Мэджик хэнгер».
– Мебельный магазин «Джеймс», – раздается в трубке папин прокуренный баритон.
– Привет, па, – быстро говорю я.
Мама закатывает глаза.
– Александра Великая, – откликается он, и я счастлива, что снова заняла почетное место в его сердце. – Что ты делаешь?
– Я в «Мэджик хэнгер». Не хочешь отвезти меня домой?
– Если мама привезет тебя сюда, то я согласен, – смеется отец.
Мама соглашается. Это как совместные поездки с соседями на работу. Есть вещи, которые никогда не меняются.
Разговор в магазине
Мебельный магазин «Джеймс» расположен на Хэдден-авеню в Коллингсвуде – старом привлекательном городке, полной противоположности Черри-Хиллу, застроенному кондоминиумами и торговыми центрами. Папин магазин находится на первом этаже, в витрине выставлена мебель, а за ней видна вся мастерская. Здесь пахнет деревом, лаком и тестостероном.
Магазин назван так специально, чтобы не иметь ничего общего с крупными мебельными центрами и их высокими ценами. Он существует уже тридцать лет, и папа вложил в него так много любви и заботы, что он для меня как младший брат. И если так можно выразиться, между нами существует детская ревность.