Песенка за кадром
От чего умирают шуты?
От обиды, петли и саркомы,
От ножа,
От презренья знакомых,
От упавшей с небес темноты.
От чего умирают шуты?
От слепого вниманья Фортуны.
Рвутся нервы, как дряхлые струны,
Рвутся жизней гнилые холсты.
От чего умирают шуты?
От смертельного яда в кефире,
От тоски,
От бодяги в эфире,
От скотов, перешедших на «ты»,
От того, что увяли цветы,
От того, что становится поздно
Длить себя.
Умирают серьезно,
Лбом в опилки,
Как падают звезды…
А живут — а живут, как шуты.
* * *
Бьют паяца
Ногой по яйцам:
Не смей смеяться!
Учись бояться…
Тили-тили
Тили-тили, трали-вали,
Нас вчера обворовали,
Трали-вали, тили-тили,
А потом поколотили.
С голым задом и в крови,
Понимаем: «Се ля ви!»
Нам бы водки, нам бы сала,
Друг за дружкой, честь по чести,
Да судьба чтоб не чесала
Острым когтем против шерсти,
Да небрежного «Пока!»,
Да с ушами колпака!
Да пореже частый гребень,
Да почаще редкий случай,
Да удачи поскорей бы,
Да побольше и получше,
Да поднять бы за бока
Подкидного дурака!
Нам бы женщин, чтоб простили,
А потом поцеловали, —
Не желаем тили-тили,
Забирайте трали-вали!
Ах, валяй нас, не валяй, —
Вуаля!
* * *
Ходил мессия с миссией
По лесенке крутой,
Вьюном вертелся в миксере,
Бил пеной золотой,
Но под колеса — пни
И вопль: «Распни! Распни!»,
А трещины в трансмиссии —
Как суетны они…
В стиле барокко
I
На вальса третий тур
Маркиз де Помпадур
Опять был приглашен назойливой графиней.
И он сказал:
— Для Вас
Хоть в пропасть, хоть на вальс,
Но я бы предпочел вальсировать с графином.
II
Возле дуба, возле ели
Секунданты околели,
Так как ждали три недели
Двух участников дуэли.
III
Князь буркнул, что его камзол —
Вместилище всех бед и зол,
Поскольку граф (плут и козел)
Взял поносить его камзол.
Нетленка
Глухо в хлеве тоскует буренка,
Дед Матвей изучает Басе,
Распушистого стихотворенка
Стихотворец в кармане несет.
Представлять стихотворца не надо —
Это я! это я!! это Я!!!
Я иду, укрываясь от взглядов
Разношерстного стихотворья.
Замечали ли вы, сколько глаз к нам
С четырех лезут в душу сторон?
Я шагаю сквозь сонмище грязных
Голодающих стихотворон.
На афишу глазеют разини,
Хоть секретов она не таит.
Стихотвермут стоит в магазине,
Банка стихотваренья стоит.
У редакции критиков рота
Собралась, распугав воронье,
Про меня измышляя в блокнотах
Всевозможное стихотвранье.
Смейтесь, смейтесь над бедным поэтом,
Что не так, как другие, поет! —
Невдомек вам, что в стихотгазету
Стихотварево взяли мое!..
О вечном
Под спокойный гул метели
Хорошо лежать в постели,
Хорошо лежать в постели,
Слушать ветер над трубой,
Если стекла запотели
И снежинки полетели,
Хорошо лежать в постели,
Если ты не сам с собой.
Есть вино, она согласна,
Жизнь по-своему прекрасна,
Жизнь по-своему прекрасна,
Суть вещей обнажена.
Есть бутылка и тарелка
И сопит под боком грелка,
Чуть дороже, чем электро,
Чуть дешевле, чем жена.
Под спокойный гул метели
Хорошо лежать в постели,
Бодрый дух в здоровом теле,
Даже очень бодрый дух.
Если стекла запотели,
Если оба захотели,
Ты один в подобном деле
Заменить сумеешь двух.
Если есть на это время —
Представляй себя в гареме,
Представляй себя в гареме,
Не останься не у дел.
Тут не будет разных мнений,
Хоть предмет твоих волнений
Чуть побольше, чем казалось,
Чуть поменьше, чем хотел.
К национальному вопросу
I
С двух до семи
Я — антисемит!
А с семи я добрею
К еврею!
II
Фарисеи, Моисеи,
Одиссеи и Персеи,
окосевшие сэнсеи
Мне давно на шею сели!
Я добро и разум сею:
Бей жидов, спасай Расею!
О высоком
Муха села на Творенье —
Вот и все стихотворенье…
Консенсус
Обсуждая по дороге
У красотки бюст и ноги,
Мы сошлись на моногамии
Между бюстом и ногами.
Я алгебру гормонами поверил…
Бродит тангенс по аллее,
Мрачно синусом белея…
Добрый молодец
С похмела —
Ох, смела! —
Мне фортуна поднесла:
«Пей, фартовый, поправляйся…»
Как проказница мила!
Рылом вышел — весь в пуху,
В ряд калашный влез нахрапом
И кукую петуху,
Что его колода с крапом.
В детстве был смуглей арапа
И устойчив ко греху.
Я крутой,
Холостой,
Принцип жизненный простой:
Коль попался на дороге,
Хочешь — падай, хочешь — стой.
Центнер с гаком, но удал,
Наплевал врагам в колодцы,
Кто последний — пусть смеется,
Это, брат, не навсегда.
В огороде лебеда
Нетерпима к инородцам.
Ни кола,
Но кулак
Весом ровно в три кила,
Предо мной дешевый фраер
Граф Влад Цепеш Дракула!
Восемь девок, один я,
Были девки — стали бабы,
Безобиден, как змея,
И на передок неслабый.
Что евреи, что арабы, —
Жертвы обрезания.
Ах, рука!
Жми стакан!
Свят колпак у дурака.
Пусть не всяко лыко в строку —
Не для всякого строка!
Выезжаю на кривой, —
Вам бы выездку такую! —
И безбашенно рискую
Бесшабашной головой.
Если чувствуешь, что свой,
Сядь в галошу — потолкуем…
* * *
В жизни много случиться могло б,
В жизни много случиться могло бы —
Вот вчера что-то стукнуло в лоб
На восьмом этаже небоскреба.
Я сидел молчаливо в гнезде,
Не решаясь будить домочадцев…
Я-то знал: на такой высоте
Мысли умные в лоб не стучатся!
Два бейта задумчивого бедуина(по мотивам украинской народной песни «Чому я не сокіл, чому не літаю?»)
Я стою, уставясь в небо, всей душой мечтая: мне бы
Словно ястреб, словно небыль, птицей мчаться в небесах!
Но не птица я, не ястреб… Судный День! — коль грянул час твой,
Почему усердной пастве крыльев не ссудил Аллах?!
Воспеваю верблюдицу
Ты горбата и зобата, и меня гнетет забота:
Если будешь ты забыта — не моя вина, красавица!
Ты бежишь быстрее лани, ты бредешь, пуская слюни,
Предо мною на колени скоро встанешь ты, красавица!
О, бока твои отвесны, и соски твои отвислы,
Убежать смогу от вас ли, если я пленен, красавица?!
Ах, зачем я не верблюд,
Если так тебя люблю?!
Молю красавца-виночерпия
Тише, юноша, подобный блеску молнии во мраке,
Наслаждению в пороке, дивной пери на пороге,
Нитке жемчуга во прахе, сладкой мякоти в урюке,
Влаги шепоту в арыке, просветленью в темном страхе,
Башне Коршунов в Ираке, мощи буйволов двурогих,
Шелесту ручья в овраге, доброму коню в дороге,
Неврежденью в смертной драке — ведь невольницей в остроге
Ждет душа: зайдешься в крике, и придется гнить в бараке,
Шелк сменявши на дерюгу… тс-с-с…
Скороговорки
То ли шах я, то ль ишак,
То ли шум в чужих ушах,
То ли вышивка на шелке,
То ли щука в камышах…
Плакали по дэвам девы:
«Дэвы, где вы? Где вы, дэвы?
О, в воде вы! О, в беде вы!
В пекле на сковороде вы!»
Отвечали дэвы девам:
«Заняты мы, дэвы, делом:
Обещал полночный демон
Снять по утренней звезде вам!»
Кураж
Загулял я, загулял,
Заплутал в трех сосенках,
Начинаю от рубля,
Продолжаю сотенкой.
Был барыш, стал кураж,
День вокруг божественный,
Ах, возьму на абордаж
Что-нибудь поженственней!
Даль пуста и синь густа
Над Отчизной нищею,
Как с куста, начну от ста
И продолжу тыщею.
Все портки в петухах,
А рубаха — в горлицах,
Ах, погрязну во грехах
Во девичьих горницах!
Не пижон и не бастард,
Выпивший и нервный,
С тыщей выползу на старт —
Кто к мильону первый?!
День да ночь, — суки, прочь!
Надоел парад гостей…
Ах, суметь бы, ах бы смочь
Что-нибудь порадостней!
Мольба
Мой бодрый критик, друг сладчайший,
Приди в часы отдохновенья,
Когда я бодрствую над чашей,
Вкушая чудное мгновенье,
Приди, язвя меня глаголом,
Приди с цикутой и петлею,
Застань расслабленным и голым,
Парящим в неге над землею,
Взорви мой день глухим набатом,
Бичуй, титан, мои пороки,
Явись сутулым и горбатым
Пред мною, ласковым и кротким!
Что сделать, чтобы ты предстал?
Ну, хочешь старый пьедестал?
Любовь Арлекина
Я, Арлекин, влюбился —
Какая злая тема!
Ах, сердце у мужчины
Устроено хитро —
Паяц со дня рождения,
Я стал строчить поэмы,
И сделался от этого
Печальней, чем Пьеро…
Мадам, мужчина слева
Помнет вам скоро платье!
Что? Вы — его супруга?
Простите, ваша честь!
Шут в роли воздыхателя —
Нелепое понятье…
Я этой закавыки,
Увы, не смог учесть.
Она ушла, синьоры,
И ложа опустела,
Она ушла с другими,
С серьезными людьми.
Вы спросите — а ревность?
Вы скажете — Отелло!
А я тряхну бубенчиком
И счастлив, черт возьми!
Синьор и синьорина,
Вы что, свалились с Марса?
Нет, «Гамлета» не будет,
Ни нынче, ни потом —
Вы шли смотреть трагедию,
А я — участник фарсов,
Вы, как моя любимая,
Не любите шутов.
Простите, лорд и леди,
Не надо громко охать,
Не надо портить нервы
И будоражить кровь —
Как правило, комедии
Кончаются неплохо,
И разве не комедия
Подобная любовь?
Космочастушки
Моя милка — ксенофилка,
У ней черная дыра!
Пропадали в ейной дырке
Боевые крейсера!
Как у наших у ворот
Сел имперский звездолет!
Зададим-ка перцу
Злобному имперцу!
Как на Бете Лебедя
Я влюбился не глядя,
Рано утром поглядел —
Навсегда олебедел!
Мой миленок — алиенок,
Только-только из пеленок!
За любовь пришельца
Рада раскошелиться!
Ко мне в гости шлялся поп —
Экстремист и ксенофоб!
Полюблю-ка я попа —
Говорят, любовь слепа!
Первый контакт
Я помню чудное мгновенье:
Передо мной явилось ты,
Как звездолетное виденье,
Как гений космокрасоты.
О, дивный блеск экзоскелета!
О, чудный гребень теменной!
И внешних ребер блеск стальной
Был колдовскому амулету
Подобен. Искуситель-змей
Твоим хвостом бы мог гордиться:
Когда, виясь от ягодицы,
То гибкий, то стрелы прямей,
Поток сегментов из хитина
На пол струился, шелестя —
Я выл в восторге, как скотина,
И даже плакал, как дитя.
А череп? Кивер гренадера
Ничто пред черепом твоим,
Где плавный выгиб гвоздодера
Сквозил в затылке. Херувим
Отдал бы все свои шесть крыльев
За твой улыбчивый оскал —
Там каждый клык любви искал,
Томился, мучась от бессилья,
Пел небу вечную хвалу
И заострялся на иглу.
Дитя созвездий незнакомых,
Перл в галактической дыре! —
Ты Дон-Кихот с гравюр Доре
В учебнике «Жизнь насекомых»…
Ребятам о зверятах(1971—1972 гг.)
Там, где солнце клонится вниз,
Мой Савраска выиграл приз —
Он примчался раньше других
И попал поэтому в стих.
Лев сказал подруге-галке:
«Обожаю догонялки!
Только надо, чтобы детки
Мне открыли дверцу клетки…»
На шкафу сидит жирафа,
А козел стоит у шкафа,
Потому что тот козел
На жирафу очень зол.
Мышка жаловалась в норке:
«Ах, как больно! Ах, как горько!
Как нужна мне масла ложка!
Отчего же я не кошка?!»
Возражали попугаи:
«Всем дразнилкам вопреки,
Мы-то уж наверно знаем,
Что совсем не дураки!»
Бегемот глядит на пузо
И краснеет от конфуза:
«Я уже не бегемот,
А один сплошной живот!»
Горевал один щенок,
Осуждая свой порок —
Невзирая на диету,
Съел он Костину котлету…
Пастораль
Люблю июльские борщи,
Мясные, постные,
Люблю обгладывать хрящи
И ночью позднею
В кастрюле ложкой шуровать,
Заевши корочкой —
Не жди меня, моя кровать,
Вернусь не скоро я!
Паховые стансы
I
Толерантен ко греху,
Чешется вопрос в паху:
То ли там культурный фаллос,
То ли некультурный who?
II
Я ловлю в своем паху
Попрыгучую блоху:
Здравствуй, насекомое,
С детства мне знакомое!
Как поймаю, подкую —
Неча прыгать по!
Who you?!
III
У меня в паху заноза
Раззуделася с мороза:
Если мудр и обрезан —
Может, я Барух Спиноза?!
О попугаях
Жили-были попугаи,
Попугаи-молодцы,
Крали в стаде попугаи
Каждый день по три овцы,
Пили водку попугаи,
Заедали калачом,
Как их только не ругали —
Все им было нипочем.
Жили-были попугаи
За углом, где баобаб,
Всех любили попугаи,
Что ни день, меняли баб.
Все играли попугаи
В преферанс и в домино,
Чем их только не пугали —
Не боялись все равно.
Жили-были попугаи,
У планеты на виду,
Это было в Парагвае,
А быть может, в Катманду,
Их пилили, их строгали,
Критик, зол и толстомяс,
Бушевал: «Они рыгали
На иконостас регалий!
Стыд! На исповеди лгали!
Мудрых старцев избегали!
Изучали попу Гали!..»
…Мы стихи о них слагали,
Черной завистью томясь.
Из детских штанишек
Посвящается фильму «Приключения Электроника»
До чего дошел прогресс,
До невиданных чудес —
Павиан спустился с ветки,
А обратно не залез.
Появились хлопоты,
Потянулся век,
И из остолопа так
Вырос человек.
Стрелковая лирика
У тугого лука
Со стрелой разлука —
Плюнув на лишенья,
Та ушла к мишени.
Не горюй, тугой,
Потянись к другой,
Нам ли жить в печали? —
Много стрел в колчане!
Р. S. Вот пришла стрела к мишени,
А мишень ей тресь по шее:
Хоть кричи,
Хоть не кричи,
Раз попала, так торчи!
Будда
Когда я стану нереален
И в нашем общем ареале
Мой расточится ореол —
На золотом империале
Седой нахохлится орел,
И пылкий обретет креол
Измену в прежнем идеале.
Когда от ярости остынет
Мой вопиющий глас в пустыне,
И тишина сомкнет клыки —
Вобьют расстрельные полки
В стволы заряды холостые,
На кладбищах вздохнут кресты —
и Поникнут ивы у реки.
Когда меня поглотит Лета,
И дух поэта, мощь атлета
Погасит Леты кутерьма —
Лишится запаха котлета,
Весь мир сводящая с ума.
Уж лучше посох и сума,
Да участь «зайца» без билета!
Когда я убреду астралом
К иным, вечнозеленым странам,
Сухими звездами шурша —
Умолкнет шорох камыша,
Солонки наклонятся к ранам,
И тральщик удрученным тралом
Качнет: «Великая душа!»
О вы, слепцы и мизантропы,
Львы Африки, быки Европы,
Чей разум дурью омрачен —
Я б был карающим мечом,
Когда бы этот меч не пропил,
И запер бы людские тропы,
Когда б не скука быть ключом!
Пока я здесь, пока не вышел,
Пока не ниже и не выше,
Чем наше чудо-бытие, —
Двухточием над буквой «е»
Меня воздвигните, над крышей
Наденьте стягом на копье,
Продлив присутствие мое!
Меня цените и храните,
Но чу! — не в бронзе и граните,
А с человеческим лицом,
Крепите сталью и свинцом
Нас сопрягающие нити,
В цимбалы радостно звените,
Несите пиво и винцо,
Плов с барбарисом и зирою,
Ушаты с черною икрою,
Шашлык мочите у костра,
Пусть чья-то дочь или сестра
Меня любовною игрою
Утешит, пламенно быстра, —
А то, братва, базар закрою!
А то, козлы, уйду в астрал!
Вступление в поэму «Лукоморье»
Вежлив ли, груб,
в радости, в горе ли,
Вижу в предгорье,
у Лукоморья —
Дуб.
Кот, как мираж,
в желтых оковах
Вписан в витраж
веток дубовых.
Пенится аж.
Ажиотаж
Песен любовных.
В далях зрачка
брата пантер
Дышит тоска
по НТР.
Чахнет Кощей
над банковским счетом, —
а за каким чертом?!
Вотще.
Где соловей,
меж полюсами
В гуще ветвей
тонет русалка.
Грустно свисала
С сука:
Не бюст — сало.
Сука.
Самка.
В гипсе рука, —
видно, с утра болит,
Хвост сквозь века
мчит по параболе
Вяза ли, граба ли.
Раб ли Рабле? Не раб ли?
Вечные грабли.
Бумс-крибле-крабле.
Тоска.
Скороговорка
Обижали в детстве жабу:
Мама-жаба обижала,
Бабка-жаба обижала,
Папа-жаба обижал,
И родня над жабой ржала,
Жабью мерзость обнажала,
Словно в грудь ее вонзала
Сотню ядовитых жал.
Жаба, что ж ты не сбежала?
Никому тебя не жаль…
Сказки
Один дракон
Съедал героев
На первое и на второе,
Поскольку истинный герой
Вам облегчает
Геморрой,
Катар желудка и гастрит.
Но облегчает —
Изнутри.
Один йети
Сидел на диете:
Брал снег кипяченый,
Варил кофе черный
И пил возле спуска
Скользкого
С туристом вприкуску.
С пользою!
Один зомби,
Когда не сезон был,
Скучал в гробу
И пенял на судьбу,
Но зато в сезон
Он ровнял газон,
Чинил ограду,
И все были рады.
Пускай ты труп —
Да здравствует труд!
Один Ктулху
Потерял втулку
От этого самого,
Но выточил заново —
Того же диаметра,
Той же длины,
Да только намертво
Клинит штаны!
То ль во втулке песок,
То ли Ктулху усох…
Тусклая лампочка.
Красная шапочка.
В тулье — перо.
— Волк? Что ты, деточка!
Я же твой папочка!
Шарлик Перро!
Дело близилось к морали,
Когда детки заорали.
С новым годом!
I. Тост-2003
Да пройдет стороной гроза!
Да развеются тучи зла!
Год грядет, в котором Коза
Отвечает всем за козла.
Так ответим и мы Козе,
По счастливой пройдя стезе:
Что нам волк? Что вьюга-пурга?!
Другу — рог,
Врага — на рога!
II. Пожелание-2003
Все отжившее — на слом!
В новый день идти пора нам!
В год Козы — не будь козлом!
В год Овцы — не будь бараном!
III. Мизантропическое
Станем в Эру Водолея
Подозрительней и злее…
Встречая 2004 год
Один лишь настоящий самурай
Сумеет слабоградусным саке
Допиться до Зеленых Обезьян!
* * *
Пусть уносится время
Вскачь и нощно, и денно,
И горчит сигарета,
И счастью не сложишь цены —
Наша карма шикарна,
А судьба обалденна,
Это чисто конкретно,
И нефиг бухтеть, пацаны!
Два дома
Сердце мудрых — в доме плача,
а сердце глупых — в доме веселья.
Мудрец унылый потому,
Что сердце — в доме плача.
Ах, изощренному уму
Представить посох и суму,
Зубовный скрежет, злую тьму,
Край бездны, эшафот, тюрьму,
Армагеддона кутерьму —
Привычная задача!
Но рассмеешься невпопад,
Глядишь — весь ум пропал.
Куда деваться мудрецу,
Лишенному ума?
Мир, значит, катится к концу,
Фортуна лупит по лицу,
Родной сынок хамит отцу,
Иван к Кощееву яйцу
Спешит — вольготно подлецу! —
А тут в мозгу туман,
И вместо скорбных, мудрых слов —
Веселый рев ослов.
Дом плача! Где ты, милый дом?!
Блесни окном в ночи!
Уже и плачется с трудом,
И не грустится над прудом,
И чем-то нравится Содом,
И по душе Армагеддон,
И покупается кондом,
И водка, и харчи,
И там, где был печали храм,
Разлили по сто грамм.
Былой мудрец, теперь дурак,
Напился пьяный в дым,
Стал королем кабацких драк,
Послал к арапам тьму и мрак,
Печаль — в кутузку, скорбь — в барак,
А к водке — сало, к пиву — рак,
И вот грядет любви пора:
Здоровья молодым!
Дурак в дом радости пришел,
И это хорошо!
Антиисламская фундаменталистская
В огороде — бузина,
Под горою — верба,
Объявился у Зейнаб
Хахаль правоверный.
Я в ушанке, он в чалме,
Третий лишний, пять в уме —
Перешли Медина с Меккой
Путь-дорожку Костроме!
На горе ерша обули,
С четверга свистели раки, —
Во дворце ли, во Стамбуле,
В Костроме ли, во бараке!
Он сосет кальян со сна,
Аж колдобится десна,
Он — султан, я — завснаб,
Не ходи к нему, Зейнаб!
У реки растет ольха,
За рекой идет джихад,
Ах ты, Зинка, егозинка,
Доведешь ведь до греха!
Флибустерика
В Карибском море плавал парусник
В двадцатипушечных бортах,
И много числилось на памяти
Его отчаянных атак.
И сокращалось население
Прибрежных доков и портов
От залпового сотрясения
Двадцатипушечных бортов.
Счастию не быть бездонным,
Счастие — не океан,
И с командой ночью темной
Не поладил капитан.
Был у капитана кортик,
Был кремневый пистолет,
Весь в крови помятый бортик,
А команды больше нет.
В Карибском море плавал парусник
В двадцатипушечных бортах,
На нем имеются вакансии
На все свободные места,
Больше нет костей на флаге,
Нету мертвой головы, —
Череп там бросает лаги,
Кости стали рулевым!
Все семьдесят пять не вернутся домой —
Им мчаться по морю, окутанным тьмой!
Версия
Он пришел навеселе,
Первый парень на селе,
Первый парень на Эдеме
К первой девке на земле.
— Здравствуй, Евка, я Адам,
Вот колбаска, вот «Агдам»,
Хошь, налью стакан портвейну?
Хошь, от страсти в морду дам?
Полюби меня, козла,
Отличи добро от зла,
Путь-дороженька кривая
От меня к тебе свезла!
Стали с выпивкой спешить
И колбаску потрошить,
На ромашке погадали:
Согрешить — не согрешить.
Тут явился в сад Господь,
Видят: тешат грешну плоть,
Гневен стал Отец Небесный,
Сорну травку стал полоть.
Те — бежать, Он — угрожать:
«В муках будете рожать!
Чтобы знали, как без спросу
На двоих соображать!»
А от яблочка огрызок
Хитрый змей успел дожрать…
Сцена без балкона(из романа «Шутиха»)
Жена. Немного отдохну
И двину вновь на штурм твоих ушей,
Для моего рассказа неприступных.
Какой кошмар! И кто? Родная дочь,
Оплот моих надежд, отрада жизни,
Которую я сызмальства люблю,
Как сорок тысяч кротких матерей,
И сорок тысяч бабушек, и сорок
Мильонов безответственных отцов…
Муж(сонно). Нехама, делай ночь.
Жена. Оставь цитаты!
Постмодернизм нас больше не спасет.
А вдруг он будет злобный маниак?
Садист? Убийца? Сумрачный урод,
В тельняшке драной, с гнусным бубенцом,
В портках с дырой, с ухмылкой идиота,
С громадным несусветным гонораром
За выходки дурацкие его —
О, сердце, разорвись! И я сама
Должна купить для дочери шута!
Позор! Позор!
Муж. Вчера по TV-6,
По окончаньи буйного ток-шоу
«Большая стирка», но перед началом
Программы «Глас народа», что люблю
Я всей душой, от суеты усталой,
За пафос несгибаемый и мощь,
Крутили малый ролик о шутах.
Я внял ему. Когда б не здравый смысл
Да возраст, я бы тоже приобрел
Простого дурака. Как член семьи,
Комичный, резвый и трудолюбивый,
Ужимками забавными да песней
Он развлекал бы нас. Придя с работы,
Ты слышала бы оживленный смех,
И на твои уста, где деловитость
Давно сплела стальные кружева,
Сходила бы здоровая улыбка.
В том ролике, где выдумка рекламы
Сплелась в объятьи с веским аргументом,
Один профессор, — мудрый человек,
Чьи кудри убелили сединой
Не только годы, но и снег познанья, —
Вещал про положительный эффект
Общения с шутом.
Жена. О, продолжай!
Муж(оживляясь). Он говорил: мол, шут снимает стрессы
И гнет последствий их, что тяготит
Сограждан наших. Крайне благотворно
Влияет на сознание клиента,
А также подсознанье; альтер эго
От выходок веселых дурака
Приходит в норму. Кровообращенье
Становится таким, что зло инфаркта
Бежит того, кто водится с шутом.
Естественность и живость поведенья
Растет день ото дня. Да, наша дочь
Пошла в меня! Удачные идеи
Анастасию любят посещать.
Я думаю, что в частном разговоре,
Отец и друг, я смутно подтолкнул
Ее к решенью: мужа потеряв,
Обзавестись домашним дураком,
Весельем утешаясь. Это я,
Я надоумил! Кто ж, если не я?!
Жена. Конечно, ты! Ты в мире сделал все.
Возвел дома, разбил густые парки,
Сельдь в море изловил, летал в ракете,
Постиг ушу, цигун и карате,
Ходил в походы, покорил Монблан,
Играл в театре, Зяму научил
Писать стихи, и семистопный ямб
Придумал тоже ты. В том нет сомнений.
Ты гений «если бы». А я — никто.
Я — скучная подкладка бытия,
Фундамент для затей, что ты и
Настя Без устали творят. Я — фея будней,
Что Золушек каретами снабжает,
И жалованье кучеру дает,
Чтоб кучер бывшей крысой притворился,
Не разрушая сказки. Я есть я.
Мой милый мальчик, прожектер седой,
Бездельник томный, я тебя люблю.
За что? За то, что ты живешь не здесь.
Ведь двое, мне подобных, никогда бы
Не ужились друг с другом в тесном «здесь».
Надумай я обзавестись шутом,
Была бы то пустая трата денег.
Мечом судьбы рассечена толпа:
Одним назначен крест, другим — колпак.
Муж(увянув). Давай-ка спать…
2005-Й
I. Реалистическое
Следи, Лазоревый Петух,
Следи, боец с могучим гребнем,
Чтоб огнь душевный не потух
На смычке города с деревней,
Чтоб гармоничным стал уют,
Где денег куры не клюют,
Где каждый кочет, как он хочет,
Горланит песенку свою.
Начнем-ка новую строку
И Новый год! Кукареку!
II. Романтическое
Завистник, трепещи!
Не быть тебе счастливым!
Петух не гож во щи —
С лазоревым отливом,
Со шпорой рыцарской и клювом короля,
Спешит петух в поля,
Поет не «тра-ля-ля»,
Но гордою трубой зовет судьбу на бой.
Помериться с судьбой, — твоей, моей, любой! —
Топтать ее, топтать…
Пусть победит любовь!
III. Уголовное
Новый год не без изъяна,
Новый год не без греха —
Опустили Обезьяну,
Превратили в Петуха…
IV. Философическое
То ли синяя птица мечты,
То ли жилистый кочет для студня…
Не пеняй на засилие будней,
Если с праздником ты не «на ты».
2007-й
Гляжу-ка я — оба-на!
Год Красного Кабана!
Ай, год, знать, он молодец —
Нальем же под холодец!
Ай, год, радуй всю страну —
Нальем же под ветчину!
Румянец во все лицо —
И стопочку под сальцо!
Сударочку за бочок,
Под чарочку — шашлычок!
Гляжу, значит — вот он я,
Прекрасен свиньей свинья!
Пришедшему январю
Горланю лихое: «Хрю!»
Сцена у балкона(Шекспир, «Ромео и Джульетта», адаптировано Тарантино)
Ромео(размышляя). Анально? — банально.
Орально? — аморально.
Джульетта(мечтательно). Ах, если б виртуально!
Ромео(подводя итог). Жениться? — нереально…
На улице два киллера, Тибальд и Меркуцио,
спорят из-за заказа.
Про рак
…и шестикрылый серафим…
Испив безденежья фиал,
На книжном рынке я влачился,
И шеститомный сериал
На перепутье мне явился.
Моих ушей коснулся он,
И их наполнил денег звон:
И внял я евро колебанье,
И горний долларов полет,
Рублевый полунощный ход,
И южной гривны прозябанье.
И он к устам моим приник
И вырвал русский мой язык,
Литературный, яркий, стильный, —
И клизму мудрыя попсы
Мне под кровавыя усы
Вложил десницей меркантильной,
Кишечный распоров мне тракт,
Он массу трепетную вынул
И долгий фьючерсный контракт
В кишки отверстые водвинул.
Как труп, на рынке я лежал,
И сериал ко мне воззвал:
«Восстань, чувак, как в ж…пу ранен,
Духовный свет в сердца пролей,
И от столицы до окраин
Руби бабло с читателей!»
Хоррор
У попа была собака,
Поп ее любил —
Пес загрыз попа, однако,
Попадью, попенка, дьяка,
Трех гусей, хавронью, хряка…
Песик был большая бяка,
Ну а поп — дебил!
Мантра
Шам-бала, Шам-бала, Шам-балалайка,
Шам-бала, Шам-бала, Шам-балала,
Ом-балалайка,
Хум-балалайка,
Шам-балалайка, Шам-балала!
Сиеста
Было, не было, не помню,
Комариный звон в ушах,
У реки сырая пойма
И лягушки в камышах.
Возле речки три овечки
Блеют блеклым тенорком,
Черту — в рыло, Богу — свечку,
Сострадания ни в ком.
Ты не вейся, желтый овод,
Над моею головой,
Был бы мертвый, был бы повод,
Только я пока живой,
Я живее всех животных,
И овец, и комарья,
И лягушек беззаботных —
Вот он, самый главный я,
Не разбит, не пьян, не пойман,
Царь, диктатор, падишах…
У реки сырая пойма
И лягушки в камышах.
* * *
Прошла любовь, увяли розы,
Окончен бал, идут дожди,
Читатель ждет стихов, не прозы,
Но для стихов нужны неврозы,
Поэт не должен бегать кроссы,
А значит — жди, приятель, жди…
Похвала дураку
О дурак, властитель дум,
Ты прекрасен, как Печорин,
Лоб твой низок, фрак твой черен,
Черенок могуч, как дуб!
О дурак, звезда небес,
Ты — законодатель моды!
Кто не с нами — дать им в морды,
Кто с апломбом — станет без.
О дурак, моя строка
Каждой неказистой буквой
Воспевает сук и бук твой!
Худо мне без дурака…
Как трагик трагику
Прилетает по ночам ворон…
Прилетает по ночам птица…
Прибегает по ночам страус,
Он трагичен, как Максим Рыльский,
Говорит: пойдем со мной, фрау,
По пустыням оба-два рыскать!
Сунем головы в песок,
Покумекаем часок.
Приползает по ночам полоз,
Он печален, как верблюд в Гоби,
Говорит: какая нам польза
От горба, когда весь мир сгорблен?
Нет у полоза горба,
Знать, поэзии — труба.
Приплывает по ночам шука
И тоскует до утра в ванной:
Где Геннадий, голосит, Жуков?
Где Коденко, плещет, Диана?
Я по-щучьи повелю
Выть цепному кобелю.
Прибегает по ночам кредо
(У поэтов этих кред — уйма)
И долдонит: обманул, предал,
Плохо кончил, умер и шмумер.
Я трагическим пою хором,
И белеет от тоски ворон.
Цинично-патриотическая песенка
Лунный свет над равниной рассеян,
Вдалеке ни села, ни огня.
Я сейчас уезжаю на Север,
Я спешу, извините меня.
Лунный свет над страною рассеян,
Вдалеке ни села, ни огня,
Я сейчас покидаю Расею,
Я спешу, извините меня!
Говорю вам, как старому другу,
Вас нисколько ни в чем не виня:
Мне — в Нью-Йорк, вам — к Полярному кругу…
Я спешу, извините меня!
Мы когда-нибудь встретимся снова,
Кто — копейкой, кто — центом звеня,
Я — проездом с Канар, вы — с Ростова…
Я спешу, извините меня!
Над равниной прохладою веет,
В зарубежные дали маня,
Патриоты в цене на Бродвее…
Я спешу, извините меня!
Может быть, вы раскаетесь позже,
На карьере лопатой звеня,
Слыша эхо из Бельгии с Польшей:
«Я спешу, извините меня!»,
Замолчите, не надо, не спорьте,
На судьбу уже поздно пенять…
Я звоню вам из аэропорта,
Я спешу, извините меня!
Возвышенно-патриотическая песенка
Не пашу я и не сею,
Все страдаю за Расею,
От ее забот лысею,
От ее скорбей грущу.
Не вагоны разгружаю,
Не детишек я рожаю —
Беспокойство выражаю
И в грядущее тащу.
Не по щучьему веленью,
Не по волеизъявленью,
Я борюсь с душевной ленью,
С надругательством судьбы —
Я бы как бы весь бы встал бы,
Я бы как бы всем бы дал бы,
Я бы надолбы да дамбы,
Я бы эх бы да кабы,
Мне бы, значит, зов трубы —
Уж я вам бы напахал бы!
Фантастическое допущение
Допустим, ты — пришелец жукоглазый,
Со жвалами, в хитиновом покрове,
Рожденный на планете Ыбламаунт
В созвездии Нелепо-ли-намбяше,
И, ветром галактическим несомый,
На био-крио-трио-звездолете
К нам в мегаполис тупо залетевший,
Как залетает дура-малолетка,
Поверив ослепительному мачо.
Допустим, ты родился при Иване
Не Грозном и не Третьем — Годунове,
Хоть никаких Иванов Годуновых
В истории отнюдь не наблюдалось,
А тут, гляди, взяло и наблюлось.
И с этой исторической развилки,
Чудес в ассортименте стартовало:
Отечество без каверз процветает,
Америка накрылась медным тазом,
И в космос полетели москали.
Допустим, ты — король подземных эльфов,
Гномья лесного принц и канцлер орков,
Ты — посох мага, ты — топор героя,
Ты — болт из потайного арбалета,
И артефакт чудесный — тоже ты.
Вокруг тебя империи трясутся,
На кладбищах пируют некроманты,
Сражаются друг с другом кто попало,
А ты им и руки не подаешь,
Поскольку и велик, и бесподобен.
Допустим, ты — фантаст-недописатель,
Который допускает то и это,
Воображает множество безделиц,
Придумывает массу несуразиц
И кучу зарабатывает денег
Таким своим извилистым талантом.
Нет, денег мы, пожалуй, не допустим —
Уж больно фантастично допущенье.
Но в остальном…
Еврейская романтическая
Говорит Абраму Сара,
Исхудавшая с лица:
— Мне бы юного гусара,
Чтобы тройка у крыльца,
Мне б не скука-синагога,
А цыганский тарарам…
— Тарама будет много, —
Обещает ей Абрам.
Говорит Абраму Сара,
Располневшая с торца:
— Мне б лихого комиссара,
Мне б в кожанке молодца!
Маузер — не поц на идиш,
Продразверстка по дворам…
— Разверстаю в лучшем виде, —
Обещает ей Абрам.
Говорит Абраму Сара,
Разобидевшись в сердцах:
— Мне пиры бы Валтасара,
Ламца-дрица-оп-ца-ца,
Клеопатрины затейки
Да сады Семирамид…
— Чай допей да пропотей-ка! —
Ей Абраша говорит.
Говорит Абраму Сара,
Вся, как к Пейсаху маца:
— Да и ты еще не старый,
Если тронуть слегонца.
Что гусары-комиссары? —
Чистый цурес, стыд и срам,
Сексуальные корсары…
То ли дело мой Абрам!
* * *
У стиха с размером плохо,
Да и с рифмою беда,
Поздно плакать, поздно охать —
Не годится никуда.
Полумертвый, неглиже,
Ляжет он, как в гроб, в ЖЖ —
Приходите, тети-дяди,
Полюбуйтеся уже!
Мудрость
Кто к дебилам толерантен,
Тот однажды станет Буддой,
Доберется до нирваны,
Внидет в царствие небес.
Кто терпим к трамвайным хамам,
Обретет корзину счастья,
Станет чудом благовонным,
Подчинит себе астрал.
Кто душою к идиотам
Преклонится, не лукавя,
Тот познает сущность Дао
И прославится в веках.
Если спросите, откуда
Я узнал такие вещи,
Я отвечу: с детства знаю,
Ибо мне не повезло.
Ненавижу идиотов,
Не терплю трамвайных хамов,
Плохо отношусь к дебилам
И сержусь на дураков.
Раз я весь несовершенен,
На ножах с Великим Дао,
И не Будда я ни разу —
Значит, вот причина бед!
Фэнтези
Четвертые сутки пылает граница,
Рассвет над Мордором и мрачен, и хмур,
Раздайте секиры, поручик Эльфицын,
Корнет Чародейкин, налейте здравур!
В преддверии боя сидим и вздыхаем,
Чего потеряли, того уже нет,
А в Мории нашей сидят Урук-хаи
И гномочек наших ведут в кабинет!
Взлетает над троллем ручная граната,
Хоронятся орки под каждым кустом…
Поручик Эльфицын, а может, не надо?
Зачем нам, поручик, шестнадцатый том?
Кризис
Пока не требует поэта
К священной жертве Аполлон,
Во тьму уютного клозета
Он с головою погружен,
Укрыт от бури и волненья,
Спустив прелестные штаны,
Он ищет мига вдохновенья
В объятьях влажной тишины.
Явись, пленительная Муза!
Вспои Зевесова орла!
Лауреат и член Союза
Вчера пил водку из горла,
Ел трюфеля и ананасы,
Икрой закусывал коньяк,
И вот властителю Парнаса
Никак… Все поняли? — никак.
Увяли ямбы и хореи,
Переварились суп и плов,
Ушли арийцы и евреи,
Остыл желудок и апломб.
Поэт! В глухой тоске запора
Лови мучительность грозы,
Рожденье истин в недрах спора,
Вопль Амалфеевой козы,
Романтику ночной Гренады,
Тоску последнего «прости…»
Пускай не льется то, что надо,
Зато рекою льется стих.
Доска
Ах тоска, моя тоска
Нетривиальная —
Вижу, вот моя доска
Мемориальная,
Над подъездом — барельеф
С чеканной мордою:
Дескать, жил такой Олег,
Чем все мы гордые.
На доске стоит цифирь
Казенной прописью,
Пишут, был я пацифист,
Гулял над пропастью,
Кум — царю, министру — сват,
Лауреатствовал,
И бежал, поскольку свят,
Соблазна адского.
У подъезда тихий бомж
Сосет из горлышка,
Шепчет: «Боже-ж-ты-мой-бож,
Какое горюшко,
Я вот сер, немыт и сед,
Сосу крепленое,
А великий мой сосед…»
И — спит под кленами.
Вот стою я под доской,
Совсем растерянный,
Не замученный тоской
И не расстрелянный,
С виду, в сущности, живой,
Хотя потрепанный…
Кто ж так пошутил со мной,
Пидор гребаный?
Партенит-09
Двадцать градусов в тени,
Чайки ссорятся горласто,
Здравствуй, майский Партенит,
Принимай, дружок, фантастов.
Солнце катится в зенит,
Рыжий кот зевает нагло,
Здравствуй, майский Партенит…
Потолкуем с глазу на глаз?
Бултыхайся, не тони,
Правь кривые оборотцы —
Здравствуй, майский Партенит,
Научи, дружок, бороться.
Всяк себя Стругацким мнит,
Всяк себя в Уэллсах числит —
Здравствуй, майский Партенит,
Нам бы шелуху почистить.
Не характер, а гранит,
Не талантище, а гений —
Здравствуй, майский Партенит,
Место дивных сновидений.
Прелесть розовых ланит,
Кисть свежа из-под манжета —
Здравствуй, майский Партенит,
Подскажи финал к сюжету.
В ухе третий день звенит,
Пульс зашкалил у Олега —
Здравствуй, майский Партенит,
Убери на пляж коллегу.
Воздух без вина пьянит,
А с вином пьянее втрое —
До свиданья, Партенит,
Вспоминай своих героев…
* * *
Не надо классику пенять —
Умом Россию не поднять.
Легенда
У попа была собака,
У раввина — пес.
Как-то раз случилась драка,
Пострадала песья срака
И собачий нос.
Поп в обиде взял кадило,
Ребе — куль мацы.
Хрясь! — по пейсам угодило,
Хрясь! — по рясе заходило…
Оба мертвецы.
Над попом да над раввином
Блекнут небеса.
На надгробьях пес невинный
Надпись написал,
И с тех пор, как под конвоем,
В полночи кривой
Бьются вечно эти двое
Под собачий вой,
И когда иссякнет сила,
Стихнет звон мечей,
То как раз придет Мессия,
Но неясно, чей.
Изящные лимерики
Обожатель изящных искусств
Сел посрать под сиреневый куст,
Но душиста сирень,
И злодейка-мигрень
Оказалась ужасна на вкус.
Жил да был непреклонный эстет,
У него был свинцовый кастет,
Глядь — навстречу фантаст,
И спесив, и горласт…
Побеседовали тет-а-тет.
Инженер человеческих душ
Не как мальчик писал, а как муж,
Все строку за строкой,
Гонорары — рекой,
И прекрасен, как дьявол, к тому ж…
Член Союза писателей был
Идиот, полудурок, дебил,
Но имел документ,
Что он интеллигент…
Документ тот он страстно любил.
Дети литературы большой
Все закидывались анашой,
А кто был при бабле,
Тот сидел на игле
И летал вдохновенной душой.
…а во первых пишу Вам строках,
Что останусь, как гений в веках.
По причине такой
Ухожу на покой —
Поносите меня на руках…
Раз собравшись, властители дум
Заметались в тяжелом бреду:
Им привиделся ад,
Где они голосят —
Кенгуру, марабу, какаду…
На ток-шоу собрался гламур,
Весь расписанный под хохлому,
А ведущий — ужель? —
Был расписан под гжель.
Вот уж точно икалось ему!
Жил критический сюрреализм,
Продавец очистительных клизм,
Он смотрел на людей,
Как на тени идей,
А на жизнь, как на чей-то каприз.
Некий критик, приятен и мил,
Графоманов без страха громил —
Как завидит роман,
Так кричит: «Графоман!
Подь сюда…»
И по заду плетьми!
Как-то раз я давал интервью
Про великую жизнь свою,
А прочел результат —
Мол, я глуп и носат,
И грозил, что кого-то убью…
Некий техноромантик сказал,
Что он видел разумный вокзал —
Тот светился во тьме,
Был себе на уме,
И струилась по рельсам слеза.
Никогда
Я никогда не убивал.
Ни кое-как, ни наповал,
Ножом в печенку не совал,
И пулею — в затылок.
Не резал глотки часовым,
Не шел с секирою «на вы»,
И волком на луну не выл,
Подкрадываясь с тыла.
Я никогда не пел с листа,
Вот под перцовку — как с куста,
А ноты — верно, неспроста,
Меня лишили слуха.
И завитой скрипичный ключ
Скрипит в гортани, остро-жгуч,
Смеется: «Парень, не канючь!
Медведь тебе на ухо!»
Я никогда не спал с Бриджит,
Не научился мирно жить,
Не я — «Над пропастью во ржи»
Не я — творец Устава,
Я очень много — никогда…
Ну что ж, простите, господа.
Пускай ушла в песок вода,
Пускай песок в суставах,
Но если стану вспоминать —
В гробину-бога-душу-мать! —
Когда и с кем ложился спать,
Как фильтровал базары,
Куда пешком ходил «на ты»,
При ком и где вертел понты,
И не боялся темноты…
Не кончу и до завтра!
Толерантность
Жил на свете Авдей —
Ортодокс-иудей,
Был обрезан, кошерен, пейсат.
Рядом жил Моисей —
Окинавский сенсей,
С макиварой творил чудеса.
Дальше жил Нгуен Нах —
Православный монах:
Четки, ряса, подрясник, клобук.
И еще Абдалла —
Сатанист-вурдалак,
До заката дремавший в гробу.
Жил там Джошуа Смит,
Злостный антисемит,
Из евреев варивший шурпу,
И его младший сын,
Завивавший усы —
Каждый ус был подобен серпу.
Жил еще эфиоп —
Покоритель Европ,
Бич столиц, афрокосмополит,
И старик-папуас —
С юных лет летчик-ас
(Кого хочешь мечта окрылит).
Так и жили они,
И дружили они,
И единому делу служили они —
Чтобы вышел в финал
Интернационал!
Остальное — не наша вина.
Космедия масок
Однажды Глеб Гусаков предложил фантастическую ситуацию. Предположим, прогресс развивался быстрее, и к началу XX века Солнечная система была уже вполне обжита людьми. Какие рассказы написали бы Алексей Толстой и Иван Бунин, Исаак Бабель и Илья Эренбург, Василий Шукшин и Василий Аксенов, учитывая города на Луне и исследовательские станции на Венере?
На рассказы меня не хватило, а вот на поэтические стилизации я решился.
Итак, слово поэтам.
Николай ГумилевБаллада
Звездолет подарил мне мой друг Люцифер
И одно золотое с рубином кольцо,
Чтобы мог я взлетать в ад космических сфер
И увидел планет грозовое лицо.
Звездолет фыркал дюзой, бронею звеня,
Звал умчаться стрелою в далекую цель,
И я верил, что космос простерт для меня,
Что звезда — как рубин на прекрасном кольце.
Галактический волк, астероидный лев,
Тягой к странствиям дальним навылет пробит,
Я рыдал на Венере, от грез захмелев,
Я смеялся на Марсе, трезвея от битв.
За пределами разума — хохот и плач,
Но судьбу выбирать мы отнюдь не вольны,
За границы познанья я ринулся вскачь
И увидел там деву со взглядом Луны.
Тихий шепот ее — песня звездных орбит,
Трепет нежных ресниц — дрожь кометных венцов.
Чтобы не был я девой навеки забыт,
Я ей отдал кольцо. Да, я отдал кольцо.
И над жалким безумцем в ночи хохоча,
Объявляя, что вечно мне жить одному,
Люцифер подарил мне обломок меча:
«Я навеки…» — и надпись срывалась во тьму.
Николай ГумилевНа далеком Меркурии
На Меркурии, доме счастья,
Солнце ближе, чем мать к младенцу,
Там деревья червонной масти,
Им от солнца некуда деться.
Там кипят водопады рая,
Омывая триумф весенний,
Бесконечно их умиранье,
Бесконечно их воскресенье.
На Меркурии нет наречий,
На Меркурии есть молчанье.
Не смущает язык человечий
Местный облик земной печалью.
Голос ангелов здесь не слышен,
Мощный хор их — немее камня.
Даже если взлететь повыше,
Можно тщетно внимать веками —
Ни дыхания звездной бури,
Ни стенания, ни старенья…
Оттого молчалив Меркурий,
Что на нем отдыхает время.
Николай ГумилевМутант
Сегодня, я вижу, тобой овладела тоска,
И ветер мантилью кудрей по плечам разметал…
Послушай: далеко, на Марсе, в багровых песках
Изысканный бродит мутант.
Он грацией может сравниться с волною морской,
И кожа его в волдырях, что рубинам сродни,
Помазан на царство сухим марсианским песком,
Он тонок и мощен, он праведен, добр и раним.
Когда его видят садящиеся корабли,
То штурманы плачут, и тихо грустит капитан,
Ему безразличны признанье, награды, рубли,
Настолько изыскан мутант.
Я знаю, что скоро охотники грянут с небес,
И ловчий уже приготовил нейтронную сеть…
Но ты не готова к словам о войне и борьбе,
Ты — дочь этой дряхлой планеты, такая, как все.
И как я тебе опишу экзотический Марс,
Где в древних руинах вздыхает веков маета?
Ты плачешь? Послушай… Далеко, в песчаных холмах,
Изысканный бродит мутант.
Александр ГаличВаренька
Осенней ночью Варенька
Стояла на посту,
В своем скафандре стареньком
Стояла на посту,
Не на тусовке с танцами,
Не с парнем на мосту —
На орбитальной станции
Стояла на посту.
Судьба регулировщицы —
Болтайся целый день,
Не в ванной и не в рощице
Болтайся целый день —
Гулять бы по Венере ей,
По утренней звезде,
А надо с машинерией
Возиться целый день.
Итак, стояла Варенька,
Дежурный постовой,
На взводе бластер спаренный,
Радар над головой.
Иному — клифт да валенки,
Бутырка да конвой,
А Варенька, а Варенька —
Дежурный постовой.
Как вдруг она увидела —
Огни летят, огни,
От самого Юпитера
Огни летят, огни,
На всех частотах — крошево
Из мата и ругни…
Ой, ничего хорошего
Не светят те огни.
Дает отмашку Варенька,
А ручка не дрожит,
В глазах есть блеск кошмарика,
А ручка не дрожит.
Начальство прет безбашенно —
Попробуй удержи! —
Дает она отмашечку,
А ручка не дрожит.
Как вдруг сам флагман атомный
Свой замедляет ход,
Хоть трассой шел накатанной,
А замедляет ход,
Вокруг охрана парится —
Десантный супер-бот…
Но флагман рядом с Варенькой
Свой замедляет ход.
А в рубке жаром пышущий
Красавец-алиен,
Герой двоякодышащий,
Красавец-алиен,
И шлюз открыв внепланово,
Под громкий вой сирен
Бросает сто тюльпанов ей
Красавец-алиен!
А завтра мчится фельдкурьер
Правительства Земли,
Плевать на световой барьер
Правительству Земли —
Из сопла пепел валится,
Из дюз огонь палит:
Пожалте, В. Завалина,
В Правительство Земли!
А там у древних стен Кремля —
Тот самый алиен,
Он славит тех, кто у руля,
Кто поднял мир с колен!
Вознесся к звездам курс рубля,
И звезды взяты в плен…
Принц Бетельгейзе, а не тля
Тот самый алиен!
Пришельцы пьют «Посольскую»,
А он, блин,одинок,
Сидит с пустою соскою
И все, блин, одинок,
Ему уж чешут пузико —
Не счастлив осьминог…
Но тут раздалась музыка
И рядом сел челнок!
В бикини, не в скафандрике
К ним Варенька сошла,
Ну впрямь звезда секс-фабрики —
Стройна и хороша.
И алиен наследственный,
Ахмет Али-паша,
Воскликнул: «Вах, прелестница!»
Когда она пришла.
И вскоре нашей Вареньке
Весь космос — дом родной,
Хоть родилась на шарике,
А космос — дом родной,
Как стала Варя альену
Любимою женой,
Так альенше Завалиной
Весь космос — дом родной!
И. БродскийПредставление
Председатель Всеземшара, Орбиткруга, Солнсистемы!
Эта местность мне знакома, как шальной протуберанец!
Эта личность мне знакома! Многоточье вместо темы.
Пятна масла на скафандре. Горб — трансреактивный ранец.
Вместо мозга — чип под каской. Вместо мыслей — вал поноса.
Вот и вышел Homo Suspense, эволюционный нонсенс.
Вот и вышел плод ума
Прямо в космос из дерьма.
«Есть билеты до Плутона?»
«Растаможил четверть тонны…»
«Восемь детских, два с прихлопом…»
«В шесть — прибытие «Циклопа»!»
Входит Пушкин в гермошлеме, с балериной и Дантесом,
По орбите мчится спутник, у него горит обшивка,
И на прахе размышлений пляшут Эдисон и Тесла,
На лету глотая пули. По дуге, с особым шиком,
Мчит безумная комета, пожирая километры.
Можно наплевать на сметы, если знать, что мы бессмертны.
Лайнер входит в подпространство, Чтоб с пространством разосраться.
«Скорость света — всех быстрее…»
«На Венере три еврея…»
«Байты шебуршат в железе…»
«Я ей вставил — нет, не лезет…»
Входят клоны — Фет с Барковым, рядом с ними — Достоевский,
В продуктовом — сплошь хлорелла; даже крысы передохли.
Погранслужба озверела: то ли нах ли, то ли пох ли,
А когда не упакован — будешь петь, как Анна Веске.
Хоть ты искренней китайца, хоть ты круче башни Спасской,
Все равно возьмут за яйца и прикрутят «волчий паспорт».
Хорошо быть с Беты Фри —
У них паспорты внутри.
«На Нептуне есть шалава —
У нее в вагине лава…»
«Заменил уран дровами…»
«Кто последний? Я за вами!»
Входит старший брат Стругацкий, всюду — двадцать первый Полдень,
Где-то виден Г.Л. Олди, но не весь, а гоп со смыком;
В перспективе — счастье даром и компресс со скипидаром,
В пантеоне — Глеб с Антоном, и примкнувший Дмитрий Быков.
Говорят, во время óно тоже были пантеоны —
Кто писал про путь к Плутону, тех и славили тромбоны!
Я — научный, я — фантаст,
Мне любая с ходу даст!
«Говорят, маркиз де Сад
Написал восьмой «Десант»…»
«С третьей цифры, с ноты фа…»
«Бей пархатого эльфа!»
Входят сорок президентов — двадцать пар, Содом с Гоморрой,
Каждый левый — злобный киборг, каждый правый — добрый малый,
Между ними (или где-то) бродит призрак Беломора,
Прикупивший астероид для пробития каналов.
На звезде сидит Гагарин, от ботинок пахнет гарью —
Он в вакхическом угаре, недоступном для гагары.
У кометы на хвосте
Глупый пингвин лезет в тень.
«Взял, как малую планету…»
«Что за шум, а драки нету?»
«Там подмазал — тут засохло!»
«Ты, братан, захлопни сопло…»
Входят Сахаров с Ландау, соловьи поют «Калинку»,
Там, где физика пасует, там спасает меч каленый.
Сыты знания плодами, опростав цистерну с «Клинским»,
Гении в мельканье судеб дрыхнут под опавшим кленом.
Глядь — в предчувствии субботы к ним стремятся наноботы,
Чтоб, внедряясь в капли пота, научить по фене ботать.
Мчит ракета по степи.
Кэп бухает. Штурман спит.
«На Луне давали гречку…»
«Ехал Грека через речку…»
«Гомосексуальной массе
Разрешили жить на Марсе…»
Входит мистик с киберпанком, разругавшись не по-детски,
Вспышка бластеров такая, что видна и с Бетельгейзе,
А кто ближе — просто слепнут… Это вам не цацки-пецки,
И из двух веселых трупов бьет «Напареули» гейзер,
Достающий до орбиты. Там пришельцы-ваххабиты,
Соблазненные спецназом, тоже, в сущности, убиты.
Хочешь скушать шашлыка?
Улетай за облака.
«Ты вживил манипулятор?»
«Я — двойник актера Плятта…»
«Как порабощают Землю?»
«Секс, наркотики и зелень…»
Входит Млечный Путь во фраке, лоб сияет мультивизой,
Хлястик по последней моде, звездолет складной в кармане.
Требует слиянья фракций, хочет позу, чтобы снизу,
Ближе к истинной природе, ибо млечен и гуманен,
А раз так, даешь контакты! Обалдевшие земляне,
Собирая в кучку факты, пляшут на лесной поляне.
В межпланетном кабаке
Сидит робот налегке.
«Эй, чувак, ты из пробирки?»
«Два пупка, четыре дырки…»
«Космачи с истопниками
Дрались голыми руками…»
Входит Истинная Вера, говорит: «Привет, ребята!
Кто не с нами — тот в бараке, а кто с нами — тот в тельняшке.
Идол хуже Гулливера, аты-баты, каждый пятый
Сгинет в межпланетном мраке, лишь бы победили
наши…» Наш орел четырехглавый над планетой гордо рееет —
Две главы увиты славой, две похожи на евреев.
Главный патриот Земли
Покупает вазелин.
«Трехметровая коала
Полюбила виртуала…»
«Где знакомился с женой?»
«На Меркурии в парной…»
Входит дева Ностальгия, плотно выкушав медовой,
У нее златые кудри и пластинчатые латы,
С ней любовник (имя — Гиви), на свершения готовый,
И еще один любовник, с гарнитурой из булата.
Ей они — огонь сражений. Им она — навроде музы.
Эхо прошлых достижений вырывается из дюзы.
Хочешь вспомнить о былом?
Вставь в реактор крепкий лом.
«Кто тут с правильным геномом?»
«Ерзал в шахте? Станешь гномом».
«В доме атомные печи,
И от них страдает печень…»
Входит некто с пишмашинкой, имплатированной в челюсть,
А за ним такой же некто, с типографией под мышкой,
Следом катит фиш на шинах, фарширован мозгом в череп —
Время генных инженеров кончит стенкой или «вышкой».
Но пока бегут минуты — искры, листья, звезды, капли —
Над тобой, как долбанутый, все мелькает наноскальпель.
Вот напорешься на нож —
Что отрежут, не вернешь.
«Улетел к такой-то Альфе…»
«Я играл на афроарфе…»
«Жизнь возникла из болота,
Как и всякая сволота…»
Входят все, кому не в падлу, скоро им не хватит места,
Ни в каютах звездолетов, ни на пиках Гималаев.
Фейерверки листопадов ненадежны, как невеста,
Дождь прекрасен и кислотен, кот-мутант
с порога лает, Это финишная эра, это постапокалипсис,
Пионеры и химеры — все в единый разум слиплись.
Хочешь в будущее, брат?
Я и сам бы очень рад.
«Да, в начале было слово,
Это верная основа,
Все мы — знаки, все мы — буквы,
Все мы — кровь из божьей клюквы.
И у Таси, и у Пети
Сущность жизни — хронопетли.
Как нас бытие ни крутит —
Возвращаемся на круги».
Владимир ВысоцкийДиалог у головизора
— Ой, Вань, глядико-ся — мутантики!
Без головы, ну просто страх…
У нас три года в Госкомстатике
Такой же был в директорах.
А ты все время пьешь, Иван,
Ну прям как юный падаван,
Потом ногою бьешь диван…
Зачем, Иван?
— Ты, Зин, как с Марса — агрессивная,
С утра вгрызаешься клещом.
А в доме, кстати, пахнет псиною,
А я надеялся — борщом.
И я по улицам Москвы
С бутылкою «иду на вы»,
Как тот мутант без головы…
И пью, увы!
— Ой, Вань, тащусь от звездолетиков!
Пых-пых, и прямо в небеса!
Я с детских лет люблю пилотиков,
Ну на крайняк — космодесант.
А ты не штурман, не пилот,
Да и с десантом не везет —
Ну кто бухарика возьмет
Лететь в поход?
— Ты, Зин, на грубость нарываешься.
Хамишь, подруга, в полный рост —
Тут на погрузке наломаешься,
И как-то, знаешь, не до звезд!
И я, в походе за вином,
Десантирýюсь в гастроном,
Чтоб после третьей мой геном
Забылся сном!
— Ой, Вань, умру от суперкиборга!
Он может так, а может так…
Ты, Ваня, полежи, поспи пока,
А я поплачу, вся в мечтах!
Еще до свадебки с тобой
За мной ухаживал киборг —
Он кое-чем ломал забор…
Вань, брось топор!
— Ты, Зин, дождешься вразумления,
Гляди, устрою Хэловин!
Кругом избыток населения —
Тебе ж приспичило любви!
Да ты хоть в зеркало взгляни —
Ведь у тебя, куда ни ткни,
Кибернетические дни…
Ну, извини!
— Ой, Вань, гляди — инопланетники!
С антеннами по восемь тонн…
Раз ты не хочешь кибернетики,
Давай слетаем на Плутон!
Путевки сделает профком,
И я в бикини, ты с пивком
Четвертым классом с ветерком —
Плутон, Wellcome!
— Ты, Зин, с бикини несовместная,
Хоть на Плутоне, хоть в Крыму…
Тебя ж ни ковырнуть стамескою,
Ни расписать под хохлому!
Такую, господи прости,
Из шахты в космос запустить —
Отсель до Млечного Пути
Аж засвистит!
Шекспирики
…я повернул глаза зрачками в душу —
И вижу только низменную тушу…
«Быть иль не быть — вот в чем вопрос!» —
Сказал кабан, когда подрос.
Что значит имя? Роза пахнет розой,
А сельский нужник пахнет грубой прозой…
— Офелия, ступайте в монастырь!..
Вот так и умирают холостым.
А повесть о Ромео и Джульетте
Грустней всего в Урюпинском балете…
— Молилась ли ты на ночь, Дездемона? —
Спросил маруху мент во время шмона.
Литературные пародии
Посконное
…где пьяная дебрь можжевела…
…Не свою люблю красаву —
Другаяю наперебой!
…в тех котлах — мясы-бараны!
…Перестаньте вы русскую душу
Так и эдак вздымать и ронять!
Мы вместях намедни встали,
Вышли в травы во соку,
Откосились, приустали —
Ноне будет перекур!
Руки, друг, совай в карманы,
Слобони держак косы,
Доставай мясы-бараны
И говяжие мясы!
Зачинай-ка пиво суслить,
Как ведется на Руси,
Забренчи на чудо-гуслях,
Песню мне заголоси…
Там, где дебрь можжевела
И сквозь роздымь голоса,
Мое брюхо заболело
От бараньего мяса.
Сел под дебрь, кляну отраву,
Шибко скучило гулять —
Токмо ась! Плывет красава.
Не моя, а другаля.
Сердце у меня не камень,
Да и сам пригож собой…
Ан меня другаль с дружками
Перестренул за избой.
Я, конешно, их не трушу
И шумлю на вражью рать:
«Мол, вздымай расейску душу,
Только чур не уронять!»
И с тех пор косу я бросил,
До сохи позыву нет.
Пусть другаль с красавой косит.
Мне не можно. Я — поэт!
Откровение
Ты ждала, хотя не ожидала,
Вернее, ожидала — не ждала…
Хоть в жизни против правды не грешу я,
Но к выводу лишь в старости пришел,
Что не садясь за стол, стихи пишу я,
А их пишу, когда сажусь за стол!
Спасибо, жизнь, за козни и преграды!
Я понял, подведя итог грехам,
Что не моим стихам все люди рады,
А если рады — не моим стихам!
Кулинарное
В буйстве разбуженной плоти,
В яблочном сладком компоте
Завтра меня вы сожрете,
Но, поперхнувшись, икнете!
Уважьте пальцы Ивановым,
В солонку Пушкина макая,
Из Евтушенко — заливное,
Из Гумилева — запеканка.
Читатели отведать рады,
Духовной пищи жаждут. Нате!
В духовке запечен Асадов,
Зажарен Пастернак в томате.
Плевать на мненья докторов!
Но мой совет для вашей плоти —
Коль хочешь быть всегда здоров,
Не кушай Маркова
В компоте.
Кое-что о мордах
На куриных ножках вилла,
Вся в иконах и гульбе…
Я в который раз открыла —
Пошлости тупое рыло
Ликом кажется себе!
На куриных ножках вилла — Быт мещанской чепухи.
Я в который раз открыла — Пошлости тупое рыло Забралось в мои стихи.
Я грожу: «Мурло, потише!
Ты в иконах и гульбе!»
А оно мне: «Снова пишешь?
Ведь небось свои-то вирши
Блоком кажутся тебе!»
Я стихи поворошила — Чистый Блок! Ну и дела! Пошлости тупое рыло В папке для бумаг закрыла И в редакцию пошла.
Загробное
Ведьма в ступе засновалась,
Замерли перепела…
Задолжал я милой малость,
За расчетом и пришла.
Эх, на горке, на уступе,
Там, где мрут перепела,
Проживал я с милой в ступе
И у нас была метла.
А вчерась она сломалась
Об меня. Страдай, поэт!
Задолжал я милой малость,
И финансов нет как нет.
К счастью, я на эту тему
Цельный день готов кричать
И сажусь писать поэму,
Чтоб потом снести в печать.
Ах, как славно мне писалось
О поломке помела!
Ведьма в ступе засновалась,
В одночасье померла.
В поле выпь заголосила,
На заборе — петухи…
Берегись, нечиста сила,
Если я пишу стихи!
Скромное
Смеется конь,
Ликует птица,
Мне на ладонь
Перо ложится,
Играет луч
Древесным прахом,
Душа молчит,
Объята страхом.
Спят петухи,
Жует корова,
Растут стихи
У Льва Смирнова.
Стихи — огонь!
Такое вьется,
Что даже конь
Вовсю смеется.
В печать идет
Единым махом
…Читатель ждет,
Объятый страхом.
Гусарское
Голубой шлафрок притален,
Пушкин брови сводит злей.
— Батюшка, пошто печален?
— Родионовна, налей!
…выпьем, бедная старушка,
В эту ночь и ты — корнет!
Буря воет на опушке,
Снегом по земле змеясь,
За столом нас трое — Пушкин,
Родионовна и я.
На дворе без нужды сыплет,
Пушкин брови сводит злей.
— Александр Сергеич, выпьем?
— Родионовна, налей!
Что в углу ворчит старушка,
Ни один не разберет,
У нее пропала кружка,
А из горлышка не пьет.
Голубой шлафрок — на печку,
Чтоб кутить не помешал.
Пушкин третий раз за вечер
Лезет пить на брудершафт.
— Эх, — кричит, — мой друг московский,
Нас еще узнает свет!
Выпьем с горя, брат Лучковский!
В эту ночь и ты — поэт!
Водопой
К водопою потянулось стадо,
Показались девушки гурьбой —
Ничего выдумывать не надо,
Жизнь прекрасней выдумки любой!
Потянулось стадо к водопою,
Значит, хочешь — пей, а хочешь — пой,
Через час проторенной тропою
Показались девушки гурьбой.
Девушки.
Тропа.
Речушка.
Стадо.
Я пишу, во власти жизни чар,
Ничего выдумывать не надо —
Все равно заплатят гонорар!
Синонимы
Называют вас просто — атомщики,
Именуют скромно — ракетчики…
Назову дурнушку — красавицей,
А себя очень скромно — гением!
Коль кому-то навоз не нравится,
Назову навоз — удобрением!
Назову студента — профессором,
Назову оптимистом — нытика,
А драконом, свиньей, агрессором
Назову, безусловно, критика!