Командир придержал его за плечо и сказал:
— Генка, не напрягайся, дыши спокойно. Скоро помощь придет.
— Командир, что со мной, не понимаю. Ноги как отрубило, и в животе дыра. Посмотри, что там.
— Нет никакой дыры, Генка, лежи, не шевелись.
— Командир, ты что, плачешь? Почему?
— Генка, не выдумывай. Все в порядке. Все наши живы.
— Как же так, командир? — Парень снова тяжело задышал, попытался опустить глаза, разглядеть, что с ним не так. — Как же мы прошляпили это дело? Ведь все отлично было, вышли без потерь. Как же мы подставились, не углядели, не учли? Холодно, командир. Не понимаю, что со мной. Ты так на меня смотришь. Вот черт! — Генка все понял, расслабился. — А я-то всегда думал, что бессмертный.
Алексей взял его за руку, смотрел, как выплескиваются из человека остатки жизни. Обмякло тело, пропитанное кровью. Капитан зарычал, начал в ярости стучать кулаком по грязи.
Глава 7
Потом все было как в тумане. Злоба трясла капитана. Он бросался на все, что двигалось и издавало звуки. Наорал на водителя машины, которая, по его мнению, опоздала, на своих подчиненных, не поймавших вражеского крота, даже на мертвого Казначеева.
Какое право тот имел погибнуть? Он товарищей спросил?!
На него нашло какое-то помешательство. Он следил, как солдаты загружают мертвых в кузов машины, отводят в «санитарку» смертельно бледного Чудилова.
Тот тоже давился слезами, кусал обглоданные губы. Хуже нет — выжить самому и лишиться всех своих подчиненных. Всю оставшуюся жизнь будут сниться. Словно ты сам их прикончил!
Он орал на своих подчиненных:
— Живо в город! Поставить перед фактом руководство местного НКВД в лице капитана Рахимовича. Всех фигурантов под арест! Плевать, что они, как один, не виноваты. Будем разбираться с каждым случаем. Если кто-то исчез, искать гаденыша! В ружье всех, кто есть в городе, включая поваров и свинарей из хозяйственного взвода!
Еще не рассвело, а Саблин уже шарил с фонарем по участку, откуда велась стрельба. Выявить его оказалось несложно. Там все было засыпано стреляными гильзами. Автомат злоумышленник забрал с собой.
Видимо, этот негодяй знал, что сводная группа отправилась на передовую, чтобы перехватить диверсантов. Но предупредить своих он уже не мог.
Алексей отогнал посторонних, ползал на коленях с фонарем, чуть не носом бороздил землю. Ни фантиков, ни окурков. Значит, некурящий либо очень осторожный — весь мусор забрал с собой.
Со следами тоже глухо. Натоптал этот упырь предостаточно, но предусмотрительно обмотал подошвы тряпками. Умен, черт! Знал, что обер-лейтенант Эберт сдаст его, решил подстраховаться.
Саблин в ярости колотил кулаками по замшелым стволам, сдирал кожу, обсасывал кровь с костяшек. Потом ушел в себя, погрузился в самосозерцание, насилу успокоился.
«Все там будем, — подумал он. — Недолго осталось. Стоит мне доложить полковнику Гробову о случившемся, и я сразу отправлюсь под трибунал. Придут другие, умнее, опытнее меня. Им больше повезет».
Весь рассветный час капитан работал в одиночку. Он собрался, выбросил из головы все ненужное, отыскал тропу, по которой бежал злоумышленник. Следы сохранились, хотя ни о чем не говорили. Их мог оставить любой человек. Он где-то широко ставил ноги, в других местах почти семенил. Тропа спускалась в овраг в обход дороги, текла мимо зарослей лещины, огибала задворки крайних участков и убегала в Зыряновский переулок.
Сомнительно, что в два часа ночи тут кто-то видел злодея. Если пригнуться, то никто не разглядит твою голову над кромками заборов. Можно смыться в любой из пяти переулков, выйти на улицу Народную, переждать, пока пройдет ничего не подозревающий патруль, а дальше отправляться на все четыре стороны.
В девять утра он со стиснутыми кулаками сидел у себя в кабинете. Перед ним навытяжку торчал капитан НКВД Рахимович, опухший, бритый почти наголо, с крепкими мозолистыми кулаками, явно набитыми в ходе неустанных поисков врагов народа.
— Надеюсь, вы все понимаете, Яков Михайлович, и все же я повторюсь, — рубил он лаконичные фразы. — Вам надо смотреть не на мои погоны, а на полномочия. Сейчас я для вас бог, царь и воинский начальник. В случае неподчинения на вас падет весь гнев советской контрразведки, значит, и комиссара госбезопасности второго ранга Абакумова, который подчиняется лично товарищу Сталину. У вас есть прекрасная возможность выявить реального врага. Это махровый крот, обосновавшийся при штабе части.
— Кто, простите, товарищ капитан? — спросил Рахимович.
Алексей раздраженно поморщился. Да уж, не животное из отряда насекомоядных.
— Вражеский лазутчик, выдающий себя за нашего человека, — пояснил он. — Список подозреваемых у вас есть.
— Да, я понял, — сказал Рахимович. — Все эти люди уже задержаны и взяты под стражу. Они сидят в подвале за решеткой, каждый в отдельной камере. Охрана усилена моими бойцами. Возможности общаться у них нет. Места содержания находятся под наблюдением моих сотрудников.
— Прекрасно, — пробормотал Алексей. — Ну что ж, Яков Михайлович, возможно, вы и не такой бестолковый человек, как мне показалось. Надеюсь, вы понимаете, что нам интересен реальный крот, а не тот, кто после ваших пристрастных допросов признается первым. Рискну предположить, что настоящий крот расколется после всех остальных.
— А если он большой оригинал, то сделает это первым, — ядовито бросил Левторович.
Оперативники, изрядно помятые в ходе ночной передряги, сидели по углам.
— Подождите! — Алексей нахмурился. — Капитан, вы сказали, что задержаны все фигуранты из списка. Перечислите их, если нетрудно.
— Слушаюсь, товарищ капитан! Их пятеро. Замполит майор Костин, начальник строевой части капитан Кондратьев, капитан особого отдела Вахновский, командир роты связи Чаплыгин и начальник вооружений капитан Рожнов. Все пятеро под арестом. Ваши люди присутствовали при задержании.
Алексей задумался. Страсти уже не довлели над разумом, голова была холодна и готова к употреблению.
«Как-то странно. Почему все пятеро? Ведь злодей не мог не догадываться, что после всего случившегося в числе прочих загремит под арест. Он уверен в том, что сумеет выпутаться и остаться при своей должности? У него ведь была отличная возможность сделать ноги! Или среди этой пятерки нет настоящего крота?»
Последняя мысль могла свести Алексея с ума. Он был обязан сохранять спокойствие.
В штабе полка воцарилась нервозность. Где-то внизу хлопали двери, офицеры нервно перешептывались по углам. От оперативников они отворачивались, старались не переходить им дорогу.
— Как они вели себя при задержании?
— По-разному, — сказал Левторович, сделав знак капитану НКВД, чтобы пока помолчал. — Всех подняли на рассвете, прямо там, где они спали. Особо не церемонились, ссылались на приказ руководства контрразведки. Майор Костин и капитан Вахновский ночевали в штабе. У них кабинеты на первом этаже в разных концах здания. Штаб вроде охраняется, но уйдешь, если захочешь. Окна не заперты. Можно обмануть патрульных, проскочить по темноте через скверик, улучить удобный момент, выбраться за забор, в котором сплошные дыры. Возмущались, конечно, орали как припадочные, грозились написать рапорты начальству, поставить нас всех к стенке. Еще бы, вершители солдатских судеб, и вдруг такая неожиданность! Рожнова взяли на Конезаводской улице, где он живет на подселении у глухонемой бабки. Прекрасная возможность безнаказанно гулять где и когда угодно. Перепуган был, очки свои разбил, но держался, даже пошутил. Мол, меня сразу расстреляют или сперва завтраком накормят? Чаплыгина прибрали в Больничном переулке, где он тоже снимает часть дома у инвалидного деда, ветерана еще русско-турецкой войны. Спал без задних ног, и запашок от него шел такой, что нам всем выпить захотелось. Когда подняли, он чуть в окно не кинулся, потом оправдывался. Дескать, думал, что фашисты. За Кондратьевым пришлось побегать. У связистов его не было, в штабе на раскладушке тоже. Угадай, командир, где мы его нашли?
— Кажется, я догадался. — Саблин покосился на Рахимовича, который не был посвящен в амурные дела начальника строевой части.
Тот насторожился, явно стал гадать, откуда дует ветер.
— Ага, в том самом Кабинетном переулке, — сказал Левторович. — Впрочем, без дамы сердца. Она успела уйти или вообще не приходила. Дело темное. Лисицын, снимающий хату, снова на дежурстве. Зачастил что-то. Он был скорее изумлен, чем испуган, когда в исподнем отворил нам дверь. Сопротивляться не стал, трибуналом не грозил. Да и куда ему, в компромате по уши.
— Всех задержанных растолкали по сусекам, — повторил Рахимович. — Камеры не соседствуют, разбросаны по подвалу. С Гуляевым и Лизгуном контакты тоже исключены. Часовые получили наказ надзирать и пресекать.
— Ну да, подвалы там немалые, — как-то задумчиво выдал Пустовой.
— Разрешите приступать к допросам? — спросил Рахимович.
— Разрешаю, — сказал Алексей.
— Один вопрос, товарищ капитан. — Рахимович колебался, такая ситуация в его практике была нештатной. — Я так понимаю, что из этих пяти враг только один. Остальные — порядочные советские люди. Какие меры воздействия допустимы?
— Рукоприкладством не увлекаться. Психологический прессинг по максимуму. Ничего, Родина простит и поймет. — Саблин криво усмехнулся.
После ночных событий он готов был пойти на любые меры и плевать хотел на то, чем это кончится для него лично.
— Если в вашем распоряжении есть бывшие опера или следователи, то привлекайте их по полной программе. Работать всем. — Алексей вперил мрачный взгляд в Левторовича. — Еще надо опросить людей в Зыряновском переулке. Кто-то мог видеть ночного прохожего. Время, когда тот бежал, вы знаете. Собрать по возможности полную информацию о личностях фигурантов, поговорить с сослуживцами, сделать запросы в части, где они служили. Проработать алиби, выяснить, где находились с одиннадцати вечера до часа ночи. Если в части, надо вычеркивать из списка. Но оттуда, черт возьми, слишком просто уйти! Не забывайте про унтер-фельдфебеля Вагнера: навестите санчасть, допросите, пригрозите расстрелом! Всем работать! Рахимович, действуйте жестко, но не переусердствуйте, смотрите, чтобы костоломы ваши не увлеклись! Вы еще здесь?!